Читать интересную книгу Земли обагрённые кровью - Дидо Сотириу

— Все ушли в соседние деревни и в города. Мы празднуем победу над греками!

* * *

Наконец мы добрались до Кыркындже. Сердца наши учащенно забились, выступил холодный пот, дыхание стало прерывистым. Было ясно, что деревня покинута. Мы шли по ее улицам. Крадучись, словно воры, пробирались от стены к стене. Луна ярко освещала все вокруг. Двери скрипели, раскачиваемые ветром. Казалось, чума прошла по деревне и скосила все живое. Тишина, запустение. На улицах валяется одежда, поломанная мебель, разбитая посуда. Где-то жалобно подвывает собака. Тревожно и настойчиво мяукают кошки.

Каждый дом, каждая улочка, каждое деревцо и каждый камень этой земли жили в нашей памяти, в нашем сердце.

Грустная картина! А ведь это наша деревня. Здесь наши дома, земля, посевы и деревья, за которыми мы так любовно ухаживали. Не здесь ли мы выросли, не здесь ли покоятся кости наших отцов?

С этой землей связано было наше благополучие, наши мечты. Как же случилось, что у нас ничего теперь не осталось?

— Давай уйдем, — сказал Панос. — Если нас кто-нибудь увидит, от нас даже костей собакам не останется!

Мы направились к дому деревенского старосты Сефероглу. Мы знали, что найдем там все, что нам нужно: пустые бурдюки из козьих шкур, которые можно надуть и они будут держать тебя на воде, веревки, одежду, фонарь, еду.

Дом одиноко стоял на горе. Турки, видно, сюда не заглядывали. Не было только скотины. Под навесом была разостлана постель. Куры закудахтали, услышав наши шаги. Мы быстро разыскали все, что нам было нужно, и хотели уже идти, но Панос вдруг остановил меня.

— Подожди, хочется мяса.

Он поймал двух кур, вынул нож и хотел их зарезать, но не смог. Он побледнел, руки у него задрожали, и он отпустил кур.

— Не могу! Пошли…

Мы добрались до леса, нашли укромную пещеру и сели отдохнуть. Внимательно осмотрели бурдюки — не дырявые ли они, не пропускают ли воздух. Потом поели ячменных сухарей с инжиром, раздобытых у Сефероглу. Выпили раки, покурили. И снова двинулись в путь. Наконец мы увидели море.

Между Чаглы и островом Самос в море есть пустынный островок. Если нам удастся добраться до него живыми, оттуда уже рукой подать до Самоса. Будем сигналить рыбакам, кричать. Одно только страшно: нет ли там турецких постов?

На рассвете мы спустились к берегу. На душе было тревожно. Пугал каждый шорох. Вдруг послышались приглушенные голоса. Перед нами было болото. Мы не раздумывая полезли в него. Скрылись в зарослях камыша. Панос не выдержал, высунул голову. Увидев, что турки прошли, он вылез из топи, вытащил и меня. Мы спрятались за камнями. Дул сильный ветер, море бушевало, волны с шумом разбивались о камни.

Мы быстро надули бурдюки и уже приготовились броситься в воду, но в последнюю минуту Панос вдруг испугался. Он никогда раньше не плавал в море. Чтобы подбодрить его, я первым спустился в воду и высоко поднял руки над головой, чтобы показать ему, как хорошо держат бурдюки. Я тоже не был моряком, но мне не раз приходилось купаться в море в Кушадасы и в Смирне. Я крикнул ему, что с бурдюками нечего бояться.

— Прыгай! — уговаривал я. — Не теряй времени!

Панос, который никогда и ничего не боялся, не мог побороть страха перед морем. Сделав два шага вперед, он тут же отступил на десять. Я вынужден был вернуться и выйти на берег.

— Не могу! Не пойду! На острове наверняка засели турки…

— Ах, Панос, ты ли это говоришь! Даже если так, мы нападем на них, сбросим их в море! Передушим! Заберем у них оружие! Ну, поплыли! Другого такого случая не будет! Торопись! Пошевеливайся!

Но у Паноса ноги словно приросли к скале, он уперся и не с места. Я уговаривал его, угрожал, силой тянул за собой, но ничто не помогало, и мы чуть не подрались. Я не знал, что делать. Драгоценное время уходило.

— Чего же ты сидишь? — сердито крикнул Панос. — Я тебя не держу, отправляйся!

Я взглянул на него.

— Эх, Панос, напрасно ты…

Он опустил голову. Я приготовился прыгнуть и воду. На душе у меня было очень тяжело.

— Прощай, Панос!

Он грустно кивнул.

— Если тебе попадется лодка и будет возможность — приезжай за мной. Я буду здесь сидеть и ждать. Если же меня не окажется на месте, значит, что-то случилось. Тогда не приближайся к берегу, а то и ты погибнешь.

Я понял, что он не может побороть страха и не поплывет со мной.

Я прыгнул в море. Волна захлестнула меня. Я неуклюже задвигал руками и ногами. С трудом перевел дыхание. Но я знал, что должен суметь справиться со своими нервами, должен заставить себя управлять собственными движениями. Взгляд мой обратился к островку. Что ожидает меня там? Есть ли там турецкий пост? Только когда я наконец подплыл к островку, я почувствовал, что буквально теряю сознание от усталости. С трудом я выбрался из воды. Слух, зрение, нервы — все было начеку. Вдруг мне послышался какой-то шорох. Я замер. Снова зашуршало, будто кто-то осторожно ступал по сухим веткам. Шорох становился все явственнее. Я весь покрылся холодным потом, но все же выглянул из-за скалы. Слева от меня из расселины в скале вылетали чайки. Я облегченно вздохнул.

На островке никого не было видно. Я весь его обошел и уже смело направился к самой высокой скале, вскарабкался на нее и стал внимательно осматривать море в направлении острова Самос. Всего миля отделяла меня от Греции… Я стал размахивать белым кушаком, не спуская глаз с воды. Время шло, давал себя знать голод.

Море постепенно успокаивалось. «Не может быть, чтобы не вышла какая-нибудь рыбачья лодка, может, даже моторная. Подожду еще немного и, если ничего не будет, брошусь в воду и вплавь доберусь до острова. Если бы этот чертов Панос поплыл со мной, было бы все-таки легче».

Вдруг на горизонте появилась черная точка. Она напоминала птицу. Нет, это не птица, это, наверно, скала. Нет, и не скала. Движется! Приближается. Это рыбачья лодка. Парус опущен. Идет на веслах. Да, да, на веслах!

— Э-эй! — я кричал, размахивая белым кушаком, свистел. Услышали ли они меня? Заметили ли? А вдруг они испугаются и повернут обратно? Я побежал на берег, привязал к себе бурдюки и прыгнул в воду. Лодка все приближалась. Я окоченел от холода. Но надо было терпеть.

Когда рыбаки подобрали меня, я едва дышал… Не мог слова вымолвить. Только горячие слезы текли по моим щекам. Мне дали воды, и я немного пришел в себя. Я рассказал рыбакам, как добрался до островка. Стал просить их поехать за Паносом. Они долго молчали. Потом старший из них, Леандрос, сказал:

— Слушай, друг, я с тобой откровенно буду говорить. Мы не заходим в турецкие воды. Понимаешь? Я десять ртов кормлю! Бог не захочет, чтобы они остались сиротами для спасения одной души. Не пойду!

Второй рыбак согласился с ним. Они налегли на весла и повернули назад. Я повторил им слова Паноса, сказанные на прощанье.

— Мы же всегда сможем вернуться, если увидим, что нам грозит опасность. Не пропадем… И мне дорога жизнь. После всего, что я пережил…

— Хватит уговаривать. Даже то, что мы сюда зашли, было большой глупостью!

Всю свою злость они выместили на веслах. Когда я увидел, что мы удаляемся от островка, мысль моя лихорадочно заработала. Я искал выхода. Паноса нужно было спасти во что бы то ни стало. Ведь это он подал мне мысль о побеге, мы вместе прошли трудный путь до Чаглы. Я решился. Бросился в воду. Бурдюки меня не держали. Я забарахтался в воде. Рыбаки перестали грести. Губы Леандроса сжались, глаза сощурились. Он нервно покусывал сигарету, прикидывая на глаз расстояние до берега. Потом обернулся к товарищу:

— Ну, что скажешь, Григорий, пойдем?

— Пошли.

— Пошли, черт бы их побрал! Пошли! Лучше бы я не дожил до сегодняшнего дня!

Мы уже приближались к берегу. Увидев нас, Панос просто обезумел от радости. Оба мы были спасены и сами не верили в это!

* * *

Не успели мы ступить на греческую землю, как нас задержал патруль и, как многих других, доставил на какой-то пароход, готовый поднять якорь.

— Самос переполнен беженцами, поезжайте куда-нибудь в другое место…

— Все острова и порты забиты…

— Всюду беженцы, беженцы. Полтора миллиона беженцев!

Мы со своими узелками очутились на носу корабля и сидели, съежившись, оборванные, замерзшие, расстроенные, не зная, куда еще швырнет нас эта буря. Женщины причитали:

— Что сталось с нашими?

В мыслях и сердцах было свежо потрясение, вызванное гибелью близких.

Корабль снимается с якоря и скользит по волнам. Никто не знает, куда он держит путь…

Люди взволнованно переговариваются:

— Может быть, ты знаешь?

— Почему не говоришь, если знаешь?

— Моего взяли в Пунде… Я переодел его в женское платье, но турки догадались, что это мальчик…

— Сосед посоветовал нам спрятаться в публичном доме. Когда мы туда пришли, то увидели, что даже проституток всех перерезали!