Она укуталась в шарф в позолоченных блестках и присела за длинный стол. Он был накрыт нарядной скатертью, которая струилась до самого пола, и Амадей со своего бархатного трона уже хитро поглядывал на пушистые кисточки на концах ткани.
– Голубчик, Ван Фу, плесните-ка мне шампанского! – сказала Фаина, хватая китайца за полы развевающегося халата.
Ван Фу склонил голову и наполнил ее бокал пенящейся жидкостью.
Хозяин подошел к роялю, столкнул Амадея со стула и присел сам, расправив полы своего фрака.
Кот обиженно мяукнул. Отойдя от хозяина на пару шагов, он распушил усы, прижал грудь и передние лапы к полу и оттопырил хвост. Затем резко распрямил свое крепкое тело, бросился на ногу хозяина и сомкнул зубы на выглядывающей между носком и штаниной голой щиколотке. Зиггер взвизгнул. Амадей расцепил зубы и опрометью кинулся к Мари. Он с разбегу заскочил к ней на руки, и его десятикилограммовая тушка больно приземлилась на ее недавно травмированное колено. Мари ойкнула и рассмеялась. Амадей свернулся клубком у нее на коленях и заурчал.
– Ну что, акт мести удался? – почесала она его за ухом.
Амадей довольно прищурил зеленые глаза.
На сцене уже стояли Штайнс и Женька, которые изображали офицеров.
Часы пробили девять.
Хозяин взмахнул рукой, будто дирижерской палочкой, и пьеса началась.
– Кто здесь? – хрипло спросил маклер, глядя в листок.
– Нет, сам ты кто, сначала отвечай, – громко откликнулся Женька, размахивая руками.
– Да здравствует король! – прочитал Штайнс с листа.
– Бернардо? – все так же громко спросил Женька, затем пошарил в полах своего длинного, расшитого узорами халата и вытащил оттуда сдобную булку.
– Он, – отозвался маклер.
Женька, смахнув со лба челочку, надкусил булку и широко улыбнулся.
Мишель и Анна с радостными воплями пронеслись мимо Мари.
Управляющий в роли Офелии, закутанный в кружевную парчу, с искусственными цветами на голове, глядел на всех грустными большими глазами и чувственно поигрывал бровями.
– Удивительно органичный образ, – шепнула Мари сидящей рядом мадам Бриль. – Чистое, невинное, простодушное дитя!
– Да-да… «Непорочен, как лед, и чист, как снег…», – процитировала та, обмахиваясь веером. – Во всех смыслах прекрасный мужчина.
Тут из-под стола громко прокукарекал Феликс, подражая шантеклеру, и Леонид, играющий призрака, соскочил со сцены, элегантно взмахнув простыней.
– А Зиггер знатно поработал над содержанием! – сказала Мари. – Похоже, он сегодня весь день сидел над текстами. Или он подготовил все заранее?
– Не знаю, не знаю… У него, видимо, талант драматурга… – сказала мадам Бриль.
– Получается весьма недурно, – кивнула Мари. – Или просто великий сюжет невозможно испортить?
– Да он изменил не так уж и много, – протянула Фаина. – Вместо рассказа о коварном короле у нас теперь сюжет о воре, который под покровом ночи украл что-то ценное у короля. Почему бы и нет? Призрак отца Гамлета, явившись ему во сне, указывает на виновника. Сейчас Гамлет пожелает уличить вора и выдумает театральную сценку, в которой у короля тоже что-то украдут, и проследит за реакцией подозреваемых… История стара как мир! – Она довольно улыбнулась.
Как Фаина и предсказывала, на сцене разыгрывали подобие знаменитой «Мышеловки»74, во время которой Гамлет попытался изобличить вора.
– Да, я люблю эту матрешку, – сказала Мари. – Театр в театре. Ничего нового, но как изящно…
Вечерний тусклый свет падал сквозь мозаику окон, оставляя на стене квадратики, похожие на тюремные решетки. Тьма сгущалась.
Мари поежилась и снова вернулась мыслями к доктору. Неужели действительно несчастный случай? «Что-то сердце у меня снова не на месте», – подумала она.
С рояля смахнули бархатное покрывало, обнажив белеющий в полумраке человеческий череп и одну из китайских ваз Гу. Такую вазу Мари видела в коллекции, которую ей в первый же день по секрету показал управляющий.
Елена, уже почти вжившаяся в роль Гамлета, быстро сверилась с листком и обвела цепким взглядом стоящих на сцене.
– Ты – тайный вор!.. – воскликнула она тонким голосом.
Краем уха Мари услышала испуганный вздох и быстро обернулась, пытаясь обнаружить источник звука.
Дети смотрели друг на друга круглыми глазами. Анюта прижимала ко рту ладошку.
Мелисса, спрятав лицо под копной волос, водила трубочкой в стакане.
Мари перевела взгляд на управляющего. Тот внимательно смотрел на сцену, чуть приподняв плечи и обняв себя обеими руками. Мари показалось, что он был чем-то смущен.
Феликс, который уже вылез из-под стола, наклонился, собирая осколки своего бокала, разлетевшиеся по каменному полу. Лужа красного вина растекалась у его ног. Феликс отер руки и расстегнул еще одну пуговицу на рубашке.
– Как же здесь душно… – пробормотал он.
Мари вновь взглянула на Йозефа. Смущенное выражение уже исчезло с его лица, и он, чуть склонив набок голову, следил за действием на сцене.
Пьеса продолжалась. Мари посмотрела на часы. Была половина десятого.
Анюта и Мишель снова нарезали круги по зале, взрывали хлопушки и звонко хохотали.
Внезапно пламя свечи, которая стояла на столике около Мари, заколыхалось, и огонек потух. В гостиной стало еще темнее.
– Снова этот сквозняк! Могильный холод… – недовольно проворчал Симон. – Бедные мои косточки, сырость средневековая…
– Промерзший, зловещий, призрачный Эльсинор… Держите, – Мари протянула летчику лежащее рядом с ней покрывало. – Между прочим, струей холодного воздуха всегда предваряется появление привидения!
Словно в ответ на ее слова, на сцену снова поднялся Леонид, укутанный в простыни, изображая появление призрака в спальне королевы.
– Кукареку! – вновь раздался пронзительный возглас из-под стола, и Леонид спрыгнул со сцены, взмахнув простыней.
Он присел рядом с Мари.
– А из Феликса вышел неплохой петух!
– Прирожденный артист, – улыбнулась Мари.
– Артист погорелого театра! – недовольно проворчала мадам Бриль, морщась и поправляя скатерть. – И что за неуклюжие петухи пошли! Все ноги мне оттоптал своими мокрыми ботинками! И зачем ему нужно все время лезть под стол? Будто он от этого лучше кричит…
Она сняла туфельку, погладила большой палец ноги и вновь поморщилась.
Тут на сцене появился Штайнс. На него направили луч фонаря-прожектора, поместив маклера в центр всеобщего внимания.
– Тьма сгущается в Эльсиноре… – произнес он, слегка запыхавшись.
– Хм, и Штайнс согласился играть. Как-то не вяжется театр с его характером… – Мари потерла подбородок. – Я думала, его ничем не заманишь участвовать в подобных мероприятиях…
Летчик сверился со своей ролью и поспешил на сцену.
Женька вернулся, плюхнулся на кресло рядом с Мари и потянулся к блюду с эклерами.
– Если это и безумие, то в нем есть система! – зычным голосом произнес Симон, изображающий Полония.
Мари едва слышно хмыкнула. О, как ты прав, Полоний, прямо в яблочко! Она откинула со лба прядь светлых вьющихся волос. В череде загадочных событий, творящихся в отеле с того самого момента, как она переступила его порог, определенно скрывалась какая-то безумная цель и логика…
Мари рассеянно окинула взглядом залу.
Между столиков сновали разгоряченные гости, в честь представления одетые кто во что горазд. Пахло мандаринами. Все смеялись, наступали друг другу на ноги и громко извинялись. Шуршали платья и бумажные воротники, вспыхивали разноцветным дождем из конфетти хлопушки.
Тревожное предчувствие в груди ее все нарастало, и настойчивые невидимые барабаны били по вискам все сильнее.
Нет, разрази ее гром, она все-таки разберется в этом сумасшедшем доме!
Бах! Прямо над ухом у Мари взорвалась очередная хлопушка.
Она вздрогнула и огляделась.
Несколько ярких бумажных кружочков конфетти спускались, кружась, на блюдце со сладостями.