чувства) для жизни человека. «Сердце» человека стремится к чему-то иному, чем обычный предметно-чувственный мир, знание о котором квалифицируется естественной наукой как самоценность. А это иное есть ничто иное, как духовно-метафизическая реальность, в сфере которой пребывают все запросы «сердца». Для того, чтобы эти запросы «сердца» удовлетворить, душа человека имеет особое знание, отличное от знания разума. Каково же содержание этого душевно-сердечного знания? Это религиозное знание с его основными темами: сущность Бога, сущность благодатной помощи человеку на его жизненном пути, возможность религиозного спасения человека (т. е. приближения по своему нравственному состоянию к Богу) и прочее. По сути дела, это религиозное знание души, востребованное «сердцем», тождественно тому, что в христианстве называется верой, или вероучением.
Надо заметить, что Паскаль оперирует понятиями «сердце», «душа», «вера», не особенно разграничивая эти понятия точными их определениями. Поэтому проследить его рассуждения на тему о знании «сердца» во всех желательных подробностях трудно. Однако основная мысль в конце концов выясняется с достаточной определённостью: наряду со знанием научным в человеческой душе находится и знание мистико-религиозное, и это мистико-религиозное знание в гносеологическом смысле имеет такое же достоинство и права, как и знание рационально-научное. По сути дела, Паскаль просто ограничивает притязания разума на монопольное владение истиной ради того, чтобы утвердить и другой источник истины – религиозную веру со всеми её синонимами (чувство, сердце, природный инстинкт и т. п.)[105]. Под религиозной верой Паскаль всегда имеет в виду именно христианство[106]. Но из всей совокупности христианского учения его в наибольшей степени привлекала антропология (= психология) и нравственность. В разработке этих тем христианство, по убеждению Паскаля, достигло высшей степени истины и, тем самым, превзошло все остальные религиозные и философские системы. Человек, в свете христианского учения, есть сочетание самых противоречивых элементов – от крайне животно-низменных до высокодуховных. Паскаль полностью принимает обычное христианское объяснение происхождения испорченности в природе человека, состоящее в указании на грехопадение первых людей в Раю, следствием которого эта испорченность и является. Христос потому и пришел к людям, чтобы своим учением, примером и, особенно, благодатной помощью, передаваемой людям через Церковь, избавить людей от последствий райского грехопадения и, тем самым, спасти их. Психологическое состояние человека, правильно отражающее наличие испорченности в его природе, есть чувство своей беспомощности, ничтожности и недостаточности своих индивидуальных сил для осуществления серьезной жизни[107]. Из этого состояния или есть выход, или выхода нет. Если выхода нет, то тогда, волей-неволей, следует признать в качестве нормы душевное отчаяние, умственное смятение, обессмысливание индивидуального существования и неизбежное расстройство социального порядка, приводящего к внутренним и внешним браням. Считать это нормой, конечно, абсурдно. Выход указывает только христианство. Непременным условием в программе христианства по выходу из бессмыслицы индивидуального и социального существования стоит вполне осознанное признание необходимости участия Бога в налаживании человеческой жизни (индивидуальной и общественной), т. е. осознанное принятие религиозного мировоззрения. Но как такое принятие религиозного мировоззрения можно обосновать именно философски? Это можно сделать осознанным признанием принципиальной неспособности индивидуального человеческого разума достичь абсолютной (= мировоззренческой) истины[108]. Человеческий разум только тогда и только в том проявляет себя с максимальной силой, когда осознаёт границы своих возможностей.
За этими границами действует уже другая способность души человека – религиозная вера, указывающая на религиозное мировоззрение как на единственный регулятор индивидуальной и общественной жизни человека. Непосредственными правилами упорядочивания общественной жизни служат нравственные нормы религиозного мировоззрения. Эти нормы основываются на максиме «не делай другому того, чего не хочешь себе», что является оптимальным выражением категории справедливости. Но христианство к категории справедливости добавляет ещё принцип милосердия (= любви), что делает христианскую нравственность высшим выражением нравственности вообще. Итак, Паскаль если не отождествляет, то соединяет сердце, веру и религию и противопоставляет их рассудку-разуму, рациональному знанию и философии. Это исходная его позиция. Своими же рассуждениями, объясняющими и аргументирующими эту позицию, он в конце концов просто противопоставляет христианское вероучение и христианскую нравственность современной ему рациональной философии.
А этой философией была система Декарта. Вот против этой системы, как крайнего воплощения рационализма, у Паскаля есть прямые возражения. Бог у Декарта, как и у деистов вообще, превратился просто в изобретателя предметно-чувственного мира, трактуемого как механизм, и только. Даже для поддержки функционирования этого механизма Богу нет нужды действовать, ибо этот мировой механизм действует вполне самостоятельно. Такое понимание сущности Бога, даже если при этом предлагаются рациональные доказательства необходимости признания существования Бога, с истинной религией, христианством, не имеет ничего общего, кроме одного слова – «Бог»[109].
Сами же т. н. доказательства существования Бога, предлагаемые вообще рационалистами и, в том числе, Декартом, не приносят ожидаемого эффекта и потому бесполезны. Эти доказательства носят настолько искусственный, надуманный и неестественно сложный характер, не имеющий ничего общего с обычным способом размышлений, что их понять очень трудно, и поэтому именно доказательной силой они не обладают[110]. Итак, то немногое, что в деизме остаётся от истинной религии – признание существования Бога, остаётся без обоснований. Истинное обоснование – свидетельство Божественного Откровения – отвергается принципиально, а собственное философское обоснование – через рациональные доказательства бытия Бога – оказывается беспомощным из-за принципиальной гносеологической несостоятельности человеческого разума вообще. И получается, что рационально-философское противопоставление своего понимания сущности религии (= деизма) истинной религии (= христианству) не может достичь своей цели – отмены христианства и замены его деизмом, ибо деизм, в сущности, бессодержателен.
Но как же быть с самим замыслом философского рационального умствования? Ведь Паскаль признавал же рациональное умствование как свойство истинного философа, и даже отождествлял философию с математикой, как и Декарт. Отчасти это так, но окончательное решение Паскаля относительно философского рационализма состояло в том заключении, что высшим выражением рациональной философии является признание своей несостоятельности. Правильно философствовать значит отрицать рациональную философию.
Выглядит парадоксом, но это вполне логичный вывод из критики гносеологического рационализма. Этот вывод, кстати, не новинка. Он хорошо известен с античных времен. Его впервые сформулировали ещё афинские скептики-софисты. Паскаль в философии держится, в сущности, линии принципиального скептицизма. Но, в отличие от софистов, которые выводом из последовательного скептицизма предлагали нигилизм (отказ от религии, от философии, от умственной и, даже, вообще культурной жизни, с переходом просто к животному существованию), Паскаль выводом из последовательного скептицизма считал религию (= христианство) и построенный на ней культурный общественный порядок.
Та способность души человека, которая может воспринимать глубинную, мировоззренческую истину, не есть разум, но есть чувство и, метафорически говоря, сердце. Однако разум, слабый в гносеологическом отношении, полезен в другом отношении – как стабилизатор душевного равновесия, без которого просто здоровое