Гарабурде, который симпатизировал Московии, не удалось разорвать этот союз, снять угрозу разделов Речи Посполитой и ликвидации белорусско-литовского государства.
Итоги Люблинской унии, а именно незаконная передача украинских земель под юрисдикцию Королевства Польского, также не давали покоя ясновельможному. В XIII веке галицко-волынское государство стало королевством, а Даниил Галицкий официально короновался с благословения папы римского. У Даниила Галицкого получилось то, что не вышло у великого князя литовского Витовта Великого. Он стал королем, коронованным по всем правилам, и был признан всем миром в своем королевском статусе. Эта галицкая (а точнее, волынская) корона долгое время не давала покоя правителям ВКЛ. Великий князь Витовт не зря проводил съезд европейских монархов именно в Луцком замке, на территории Волыни. Не иначе он собирался выступить правопреемником (наследником) того королевства. Именно на этом основывал свои права называться королем Витовт, поскольку эта территория входила в состав его государства. Нечто схожее усматривается и в действиях московского правителя Ивана Грозного, завоевал царство — можешь смело именоваться царем. Это была обычная для того времени процедура легализации титула. К таким делам относились крайне серьезно. И об этом свидетельствует тот факт, что по итогам Люблинской унии Волынь и в целом Украину оторвали от ВКЛ. Это было сделано в том числе для того, чтобы у ВКЛ не было легальной возможности создать новую местную королевскую династию, параллельную той, которая происходила с территории ВКЛ и короновалась в Кракове. Без Волыни ВКЛ было привязано к Королевству Польскому как курица-наседка к штакетнику и не имело реальных шансов стать полностью независимой страной. Эти тонкости феодального права имели в то время большой вес, ведь изначально все феодальные титулы были привязаны к земле. И в случае Сапег их самые первые родовые земли, от которых шло право на определенное место в феодальной иерархии, оказались в юрисдикции другого государства. Первоначально владения Сапег находились преимущественно на Смоленской земле. Наиболее известные и важные из них — Ельня, Городище, Опаков. Серия войн, начатых Великим княжеством Московским против Великого княжества Литовского принесла успех на смоленском направлении Московскому государству, под контроль которого попала Смоленщина. После войны 1500–1503 годов ВКЛ потеряло Городище и Опаков, а в результате войны 1512–1522 годов к Москве отошла также и Ельня. После утраты своих владений на Смоленской земле Сапеги приобретали новые имения в разных частях Беларуси. Признавать власть московских государей, захвативших их земли, Сапеги не стали, они хранили верность правителям ВКЛ. Эти обстоятельства не могли не оказывать сильное влияние на политические пристрастия и последующие решения, принимаемые Львом Сапегой: родовые земли вернуть, результаты Люблинской унии ликвидировать, самому покорить вершину власти.
Он давно следовал пословице: десять раз отмерь — и то не верь, потому и хотел разузнать все лично, да иначе и нельзя было. Но его неспешность болезненно воспринимали в Москве. Посольство ждали с нетерпением, желая заключить мирный договор [102, с. 57]. Хотя, как показывают дальнейшие события, вопреки мнению хрониста нетерпение было обусловлено желанием не столько подписать договор, сколько упрятать членов посольства скорейшим образом за высокий забор посольского двора, тем самым исключив их контакты с населением.
И вот 16 ноября посольство, с обычной для таких случаев торжественностью, въехало в Москву. Как и следовало ожидать, на другой день начались неприятности. Гостеприимства московитов хватило только на время пути, а потом, по обычаю, послов держали в чрезвычайно строгом заключении. О свободном перемещении по столице, встречах с подданными или взаимных консультациях без разрешения Бориса не могло быть и речи.
Как всегда, московское правительство считало, что хороший враг — это мертвый враг, а если нет, то хотя бы должным образом подготовленный к переговорам старыми московскими способами. Отсюда — высокий забор, запрет на передвижение, усиленная охрана. Все это Сапега уже проходил во время первого посещения Москвы. Более всего задевало подчеркнутое равнодушие Бориса к переговорам. Церемонию представления послов монарху откладывали со дня на день. И хотя Борис сразу поинтересовался подарками — очень уж падок он был до них, — порадовать себя новыми чудесами западной цивилизации он не смог. По одной версии, ему помешала рана на большом пальце ноги, по другой — болен он был чрезвычайно, даже поговаривали о скорой смерти. Но, в любом случае, неопределенность и неизвестность угнетала больше ожидания.
Ровно через месяц после приезда в Москву рядом с посольским двором случился большой пожар: дотла сгорело несколько домов. Члены посольства немало оробели. Сапега был вынужден заявить резкий протест такому пренебрежительному отношению властей к безопасности посольства: «Если нас будут держать в такой тесноте, то нам придется иначе распорядиться и подумать о себе самим, так как во всех углах положили солому, упаси боже, снова пожар: не только имущества не спасем, хорошо, если сами успеем убежать» [123, с. 350].
Не по душе пришлись резкие слова ясновельможного пана московскому приставу. Он сообщил о крайнем раздражении Сапеги. Через десять дней, 26 декабря, Борис Федорович принял послов.
Глава 5.2. Продолжение переговоров, или Лев против Бориса
Для Бориса Годунова не существовало ни юридически, ни фактически равных в переговорах сторон или союзников. Писаное право не для него, законом в Московии были только воля великого князя, его милость и благосклонность. Он олицетворял собой высшую власть, был одновременно наместником бога на земле, царем и отцом для своих подданных. Если к нему пришли соседи с предложением Вечного мира, значит, нужно вынудить их идти на уступки, заставить заключить такое мирное соглашение, которое будет выгодным в первую очередь самой Московии. Несколько иной тактики придерживался ясновельможный. Это ярко демонстрировали шаги, предпринятые сторонами накануне переговоров.
Каждому большому делу должен предшествовать молебен, считал Лев Сапега, поэтому утром 26 ноября он сам и члены его посольства молились с надеждой, что бог поможет в их великом деле. Затем послы направились в Кремль. Ехать пришлось сквозь живой коридор иностранных наемников. Борис приказал, чтобы на улицах, где пролегал путь представителей Великого княжества и Королевства Польского, не смел показываться ни один нищий. Всем князьям, боярам, дворянству и другим лицам, кто имел землю и людей, было велено, под страхом лишиться годового вознаграждения, к чести Бориса и страны облачиться как можно лучше, в свою самую дорогую одежду, и принять участие в церемонии встречи послов. Исполнившим приказ пообещали дополнение