— Так больно же будет.
— Больно, зато надёжно.
— Ладно. Попробую, — выдохнул «вор».
Он занёс руку над торчащим из ключицы арбалетным болтом, но взяться за него так и не смог.
Похоже, что он и вправду боялся сделать женщине больно больше, чем не суметь излечить.
— Подвинься! — устал я ждать «у моря погоды».
Напарник безропотно отодвинулся. Честно сказать, таким я его видел впервые. Ну, да и ладно. Даже с матерыми уголовниками бывает нечто подобное. Котёнка там какого-нибудь себе заведут или хомяка, а потом носятся с ним, как с писаной торбой, пока сами же его не прикончат. Случайно, конечно. Или в состоянии аффекта. Как Стенька Разин — княжну...
Болт вышел довольно легко, но Трита всё-таки простонала, пусть и в беспамятстве.
— Прикладывай! К ране, а не к груди! — рявкнул я на Аршафа, заметив, что он опять затупил.
Приложенная к нужному месту пластинка подействовала практически сразу. Кровь в ране быстро свернулась, лицо женщины порозовело, дыхание мало-помалу выровнялось. А затем она открыла глаза...
— Сп-пасибо... господин маг, — хрипло пробормотала бывшая подавальщица, увидев перед собой моего приятеля... затем скосила взгляд вправо... — Это... он, да?
— Что он? — не понял Аршаф.
— Он меня... заслонил?
— Он, — нехотя признался напарник.
— Он... умер, да?
— Не знаю. Возможно, — пожал «вор» плечами.
— Но вы ведь... спасёте его, да? Спасёте? Вылечите, как и меня, да?
В голосе женщины звучало столько мольбы, что я не выдержал и отвернулся. Не потому, что мне было неприятно смотреть на неё, а потому что мне стало жалко Аршафа. Да-да, его, а отнюдь не несчастного Хруста. Хотя, если хорошенько подумать, не такой уж он и несчастный, этот скромняга-молотобоец...
— Я... попробую, — дёрнул щекой Аршаф, поворачиваясь к лежащему рядом бывшему вольнонаёмному.
С этим больным он вёл себя не в пример профессиональнее, нежели с Тритой. Без лишних раздумий отодрал присохшую к коже одежду, отогнул окровавленные края и плотно прижал к открывшейся ране пластинку с рунами.
Процесс исцеления длился достаточно долго, гораздо дольше, чем предыдущий.
Оно и понятно. «Призрачное копьё», если било, то било наверняка. Настоящее чудо, что молотобоец до сих пор оставался жив... А, может, и не оставался, а находился в состоянии клинической смерти, когда сердце уже не работает, но мозг ещё не угас и из последних сил пытается сохранить себя и живущую в нём личность.
Напарник натужно сопел, пыхтел, обливался потом...
Лечение шло тяжело.
Я с этой фигнёй уже сталкивался, когда вытягивал с того света Рушпуна. Мой друг ещё нет. Наверное, это всё-таки из-за того, что руна «исцели себя сам» максимально эффективно действовала лишь на хозяина. Для выздоровления кого-то другого энергии требовалось на пару порядков больше.
— Фух... вроде бы всё, — устало пробормотал Аршаф, отняв пластинку от затянувшейся раны и утерев пот со лба. — Спасибо можешь не говорить, — бросил он затаившей дыхание Трите.
Та несколько долгих секунд неверяще смотрела на «вора», затем наклонилась к Хрусту, приложилась ухом к его груди...
— Спасибо, господин маг! Спасибо! Вы настоящий кудесник! — выпалила она, выпрямляясь.
Её глаза были полны слёз, но в то же время светились от счастья.
— Не за что, — буркнул мой друг, после чего поднялся и, не оглядываясь, направился к «баку», где находились Дайрус с помощниками.
Он остановился возле фок-маты. Прикрылся ладонью от Солнца, прищурился, сделал вид, что всматривается в горизонт.
— Ты маг, — сказал я ему. — Сильный маг. Очень сильный.
Приятель кивнул.
— А она обычная женщина.
Друг промолчал.
— А Хруст... обычный мужчина.
— Да, — разлепил губы приятель. — Они оба обычные люди... — затем убрал руку со лба и указал на «бак». — Надо поторопить Дайруса. Кто знает, чего там наши разбойнички наворотили...
Прежде, чем двинуться следом, я оглянулся.
Очнувшийся Хруст сидел, привалившись к фальшборту. Трита держала его за руку и что-то рассказывала. Вид у молотобойца был немного пришибленный, но, сто процентов, счастливый.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Честно сказать, когда я наносил последнюю руну на спину бывшей мошеннице, то думал о своём друге. Кто же, блин, знал, что эта волшебная запись подействует «немного» иначе?
Хотя, вероятней всего, это просто судьба, а я только подтолкнул её, сам того не подозревая, в нужную сторону.
Тот иероглиф в традиционной транскрипции читался как «а-ай», состоял из тринадцати чёрточек и напоминал человечка, сидящего под широким навесом. В переводе на русский эта рунная запись обозначала «любовь»...
* * *
Первым встречающим меня у причала оказался Рушпун.
— Великий! Я виноват! Я оставил вас в самый опасный момент, — заверещал он, бухнувшись на колени прямо у сходней.
Вообще говоря, никакой вины за ним я не видел. Во-первых, из-за того, что не требовал от него находиться рядом. Фиг знает, какой из него боец, а доверять свою спину пусть преданному, но неумехе, ни один вменяемый командир конечно не стал бы. А во-вторых, и это наверно важнее, его сшибли с палубы уже на третьей минуте боя, и я полагал, что он утонул. Но, как теперь выяснилось, нифига — выплыл курилка...
— Не страшно. Мне твоя помощь не требовалась. Где говорят сталь и магия, не место не проливающим кровь проповедникам... А, кстати, — кивнул я на палку в его руках, — что там за пятна? Ужели кровь?
Рушпу́н смутился, но выход из неловкого положения отыскал достаточно быстро.
— О, да, великий! Это действительно кровь. Но это кровь нечестивцев, и я её не проливал. Её вкусил Святой Дрын. Вы его передали мне, когда взяли на службу. Он сам крушил тех, кто не соглашался верить в благочестивого и святого Краума из Пустограда. Моя рука была просто проводником его воли.
Я мысленно хмыкнул. Выкрутился, собака. Религиозный фанатизм, он такой — всему, что угодно, найдёт объяснение.
— Так как же ты всё-таки выжил?
— Святой Дрын спас меня. Сначала он не дал утонуть, а потом меня вытянули за него на ваш «галеат», о, великий. И после этого я окончательно понял, куда же ведёт меня стезя служения Великому Исцелителю Мира.
— Исцелитель — это ты про меня? — уточнил я на всякий случай.
— Да, о, великий!
Вообще говоря, все эти «о, великий» начали мне изрядно надоедать.
— Давай-ка мы сделаем так. Ты, — ткнул я пальцем в адепта, — больше не будешь следовать за мной, словно хвост.
— Вы меня прогоняете, о, великий? — обиду в голосе бывшего стражника не заметил бы только глухой.
— Нет. Я не собираюсь ничего запрещать и никого прогонять. Просто, если ты действительно хочешь нести в этот мир слово истины, тебе не стоит творить для себя кумиров. Не надо пытаться найти в других то, чего у них может не быть. Судить человека надо не по словам, не по своим о нём представлениям, а по делам его. Тому, что он делает. Тому, что останется после него, после того, что он сделал... Вот, где-то примерно так. Надеюсь, ты меня понял.
— Спасибо, великий, за откровение, — склонился в поклоне Рушпу́н. — Я буду думать над ним.
* * *
За время морского боя ничего особенно страшного наши разбойнички натворить ни в городе, ни в порту не успели. Ну, да, пограбили малость, сожгли кое-что, в местном борделе отметились. Нормальные такие завоеватели-победители. А когда к ним присоединились высадившиеся на берег пираты, то стало совсем хорошо. По меркам имперских традиций, вполне себе благостно и, в определённом смысле, законно.
Дайрус с компанией заняли ближайшее к пирсам здание имперского торгового представительства. Я (так же как в Пустограде) — здание магсовета. В него всё равно никто кроме меня невозбранно не вошёл бы (магическая зашита на домишке стояла крутейшая).
А потом мы стали делить трофеи.
Все сохранившиеся имперские корабли перешли в собственность баталии Краум. Это не обсуждалось. Сам город и порт мы с Дайрусом и четвёркой примкнувших к набегу независимых батальеров постановили считать отныне вассальным владением Драарана и Совета командоров, а управление им передать лично мне и тем, кого я назначу бургомистром посёлка и комендантом порта.