заламывать тоненькие пальчики. — Я думала, что всё, что тебе нужно было, ты уже узнал.
— В какой семье ты родилась?
В моей башке уже скопилось немало вопросов. И я хотел, чтобы она сама рассказала о себе, а не сухое досье, что лежало у меня в кабинете.
— В хорошей, — тихо проговорила, поднимая на меня карие глаза.
— А подробнее?
— Мой папа был машинистом. А мама вела класс фортепиано в музыкальной школе. Они любили меня...
Её взгляд поменялся. Глаза источали тепло. Она даже не на меня смотрела, а куда-то вдаль. Будто представляя лица своих родителей. И улыбаясь им. Я засмотрелся...
— А ты? — спросила, продолжая смотреть за линию горизонта.
— Что я?
— В какой семье родился ты? В бандитской?
Я бы хотел сказать, что она мыслит не в том направлении... но доля правды в её словах всё же была.
— Мои родители были врачами.
Поймал на себе удивлённый взгляд. Да, маленькая рысь, всё не так просто...
— Врачами? — её сладкий голосок совсем немного дрогнул. — Почему были?
— Потому что были. Когда мне было двадцать, они погибли.
Кира недоверчиво покачала головой. Словно мои слова вызывали у неё сомнения. Но ведь такими вещами не шутят. Я ни с кем не поднимал эту тему. Да и не с кем, особо. Я не люблю ворошить прошлое. Это было так давно. Внутри уже не болит. Да и мысль о том, что виноватые наказаны — успокаивала. Я привык спокойно спать по ночам.
— Так ты тоже сирота?
— Сиротами становятся дети. Как ты. — Холодно произнёс, вытягивая из кармана помятую пачку сигарет, — а я уже был взрослый парень. На произвол судьбы меня не бросали. Я мог сам о себе позаботиться.
Кира внимательно посмотрела на то, как маленькое пламя лизнуло кончик сигареты. А затем, судорожно вздохнув, задрала голову к небу. Я сделал то же самое. Оно было таким чистым. Ни единого облака. Словно отутюженная шёлковая простынь.
— Почему тебя сдали в детдом? У тебя же была родня. И сейчас есть...
До моих ушей донёсся короткий смешок и я тут же вернул ей взгляд.
— Потому что некоторые люди слишком завистливы. И жадны.
— Всё дело в квадратных метрах?
— Моя тётка всегда недолюбливала мою маму. И меня прицепом. Не знаю в чём там причина...
Глубоко затянувшись, я протянул руку, мягко перехватывая хрупкий локоток. Потянул на себя, но почти в то же мгновение почувствовал сопротивление.
— Пошли, — кивком головы указал ей направление, — чего стоять на месте?
— Что изменилось, Клим? — Кира вырвала из моих пальцев свой локоть и замерла напротив, — к чему все эти разговоры? Что ты хочешь?
— Твою душу, — отшутился, перед тем как отвернуться от пытливого взгляда.
На самом деле всё было проще, чем ей могло казаться.
Я не помню с кем и когда в последний раз обсуждал что-то, кроме работы. Деловые встречи, отдых с партнёрами. Виктор... совсем не то. Он мало говорил о себе, да и я не особо хотел погружаться в далёкое прошлое.
Кира... бля, это что-то совершенно иное. Я не был уверен, что она не воспользуется этой информацией, но почему желание говорить с ней никуда не пропадало. Это всё её ведьминские глаза. Слишком тёплые. Будто растопленный шоколад.
— Мою душу? — произнесла громче обычного, — за неимением своей, забираешь чужие?
— Чужие? — моя челюсть машинально сжалась. Даже живот напрягся от очередной колкости, — только твою, Кира. Большего не нужно.
...
Сгустившийся воздух щекотал чувствительную кожу. Каждый шаг отзывался беспокойством под шкурой, каждый её взгляд пробирался незваной дрожью. Необъяснимой. Я время от времени незаметно качал головой. Будто это должно было помочь в изгнании наваждения. Раньше всегда помогало.
Но Кира... со мной творилось что-то неподдающееся логике и здравому смыслу.
Я несколько месяцев ждал нашей встречи. Я наказывал её в своей голове сотни раз. Самыми разными способами. Но почему, мать её, когда она оказалась рядом, моё желание показать насколько я зол, стиралось, словно рисунок мелом под проливным дождём? Почему мне достаточно того, что она просто рядом?!
Не так я планировал её наказывать...
А уж водить в заповедник... это на грани безумства.
Это моё место! Моя отдушина. Это почти святыня, чёрт подери!
И вот она здесь. Глаза такие же, как у косули. Глубокие, бездонные. Омут. Просто пропасть.
Сложив руки на груди, я мимоходом поглядывал на Киру. На то, как она хваталась за свою юбку, поднимая её до колен, лишь бы её ноги не путались в ткани и высокой траве. Эти сапоги ей действительно были малы, и девчонка то и дело останавливалась, поправляя их. Это выглядело забавно, пока я не понял, что неудобства превратились в боль. Её лицо кривилось, когда мои шаги становились шире и быстрее.
— Натёрла? — я остановился вместе с ней.
— Не знаю, — она закусила губу, встретившись с моим холодным взглядом, — да, наверное.
Я прилагал немало усилий, чтобы не выдать те эмоции, которые ещё сам не до конца понимал. Но её боль не приносила мне никакого удовлетворения.
— Тогда снимай, — шаг к ней, и песчинка страха в шоколадных глазах.
— Прям... снимать?
Она часто моргала, пытаясь понять, шучу я или нет. И стоило мне согнуть свою спину, с её губ сорвался тонкий писк протеста.
— Прям снимать, Кира. Ты никогда не ходила босиком по земле?
— Ходила, — мне показалось, что сейчас она начнёт заикаться, — но это всё не то...
Что именно НЕ ТО, я уточнять не стал. Глупости, которые порой срываются с её языка, я списываю на нервозность. Оно и понятно. Поэтому, ничего не отвечая на поставленный вопрос, я просто задираю её юбку выше. Не смотрю... стараюсь не смотреть на стройные ноги... нет. Блять. Мои руки помогают ей стянуть сапоги, в то время как глаза уже во всю обследуют бархатистую кожу её бёдер. Я едва не зарычал, когда Кира сделала смехотворную попытку одёрнуть эту идиотскую юбку.
— Здесь нет ни осколков, ни мусора. Можешь спокойно шагать, — встал, наблюдая за тем как она приводит себя в относительный порядок, — если только звериное дерьмо...
Я пожал плечами как ни в чём не бывало и ждал, пока она соберётся с мыслями. Или хотя бы кивнёт... сделает первый шаг...