своей спальне, но, предполагая, что он присоединится ко мне, я использовала декоративные подушки и выстроила их в ряд, чтобы создать стену, отделяющую мою часть кровати от его.
Он громко фыркает. Вслед за этим раздается звук падения чего-то на пол.
Он сбрасывает все подушки с кровати.
Забирается под одеяло и ложится на бок, а затем обхватывает меня за талию и прижимает к своему твердому телу. Сразу же тепло его тела переполняет меня, окутывая уютным коконом. Я чувствую, как его рельефные мышцы прижимаются к моей спине, а его сильная рука обхватывает меня, защищая, что, как ни странно, заставляет меня чувствовать себя в безопасности.
От него пахнет бурбоном и сигаретами. Это такой грубый мужской запах, который полностью ему подходит. Незаметно для себя я вдыхаю глубже.
Я не задаюсь вопросом, почему облегчение — это доминирующая эмоция, которую я испытываю, когда не обнаруживаю на нем никаких незнакомых запахов.
Я чувствую, как его сердце бьется о мою спину, когда он опускает голову рядом с моей, и его дыхание овевает мои волосы.
— Ты не спишь?
Я не отвечаю, следя за тем, чтобы мое дыхание было ровным, а тело оставалось невесомым. Он опускает голову и целует мое обнаженное правое плечо, бормоча то, что, как я полагаю, является его версией извинения на моей коже.
— Я виноват.
18
Когда я проснулся на следующее утро, ее уже не было.
Аромат амбры, который она оставила после себя, доносится от ее подушки, и я сопротивляюсь желанию зарыться в него лицом и глубоко вдохнуть.
Вместо этого я злобно протираю глаза, пытаясь выкинуть из головы выражение ее лица, когда я набросился на нее вчера вечером. Она должна была привыкнуть к тому, что я выхожу из себя, но, если судить по страху в ее глазах, это застало ее врасплох и напугало.
Это ее вина. Она не должна была говорить о моих родителях. Это вызвало такую физическую реакцию в моем теле, что я едва не потерял сознание. Феникс физически вытащил меня за дверь — это было лучшее, что он мог сделать в тот момент. Мы сидели в баре и молча пили, пока он не закрылся и я не успокоился.
Придя домой, я направился в свою спальню, намереваясь спать там один. Но я подумал о том, что в соседней комнате спит она, надеюсь, не в одном белье, и не смог удержаться. Импровизированный барьер из подушек вызвал у меня добрую усмешку.
Как будто что-то, не говоря уже о такой хлипкой вещи, как подушка, могло удержать меня от того, чего я хотел.
Я вхожу на кухню.
— Где твоя девушка? — спрашивает Феникс, наливая себе чашку кофе.
— Я не ее опекун. И она не моя девушка.
— Значит ли это, что с тобой покончено и она теперь свободна? — На этот раз вопрос исходит от Риса, и я вспоминаю, как он прикасался к ней вчера. Коснулся следа, который я оставил на ней, как будто у него было какое-то право прикасаться к ней.
— Ты, наверное, хочешь умереть.
Он смеется над этим, но благоразумно предпочитает промолчать.
— Что она рассказала тебе о прошлой ночи? — спрашиваю я.
— Ничего, она не стала мне рассказывать. — Он смотрит на меня задумчиво. — Похоже, она тебя опекает. Не знаю, почему после того, как ты с ней обошелся.
— Она в порядке.
— Тебе нужно научиться контролировать свой гнев. Нельзя выпускать его из-под контроля. — Он бросает на меня осторожный взгляд, и я слышу недосказанный подтекст.
Ты не можешь позволить ему превратить тебя в твоего отца.
Я почти незаметно киваю в знак подтверждения того, что услышал его, и он заметно расслабляется, напряжение покидает его тело.
Мой телефон пикает, и я вижу, что это сообщение от Мюллера.
Мюллер: Могу я зайти? Мне нужно кое-что у тебя взять.
Я: Будь здесь через 30.
Через 20 минут наша домработница Клэр впускает его, и он проходит на кухню.
— Что у тебя для меня? — спрашиваю я, прежде чем он успевает заговорить и потратить время на любезности. Я хочу услышать все новости, которые у него есть, но мне также необходимо найти Беллами.
Он лезет в сумку и достает прозрачный пластиковый пакет и ватный тампон.
— Мне нужно собрать твою ДНК.
Моя спина напряглась, и я встал с места, прислонившись к кухонной стойке.
— Зачем?
— Обычная рутина. — Он говорит, не обращая внимания. — Когда я найду ее, я хочу иметь возможность подтвердить, что это она, если она отказывается признать свою истинную личность.
— Ты думаешь, она не признает, что я ее сын? — Я спрашиваю, мой тон низкий и угрожающий. От злости у меня дрожат мышцы при мысли о том, что даже если ее найдут, ее придется тащить сюда с воплями и пинками. Неужели я был таким ужасным сыном, что ей пришлось бы ехать в Обонну, только чтобы признать меня?
Он пожимает плечами.
— Я просто хочу быть готовым.
Вырвав шпатель из его протянутой руки, я положил его в рот и поскреб обе внутренние стороны щек, после чего передал ему обратно.
— Так у тебя нет никаких новостей для меня?
— Пока ничего конкретного.
— Не возвращайся сюда, пока не узнаешь что-нибудь.
Он кивает и уходит, весь диалог занял не более десяти минут.
Я колочу в дверь с такой силой, что кажется, она треснет.
Через несколько секунд Нера распахивает дверь и нервно выглядывает наружу. Она хмурится, видя, что я стою перед ней.
— Что тебе нужно? — спрашивает она, скрещивая руки на груди и загораживая вход в квартиру.
— Ты знаешь, что мне нужно. —