Читать интересную книгу Улыбка Диллинджера. ФБР с Гувером и без него - Юрий Чернер

Барт нашел это блестящей идеей.

…Остававшийся в офисе Фрейман услышал в телефонной трубке голос Морриса в два часа тридцать минут ночи.

— У меня была очень удачная встреча. Когда минует опасность, я вам о ней расскажу.

Едва в штаб-квартире ФБР узнали, что встреча состоялась, оттуда тотчас пришел по телетайпу приказ Фрейману немедленно отправляться к Моррису и допросить его. Фрейман отказался. Если бы Моррис полагал, что немедленная встреча будет безопасной, он не сказал бы: «когда минует опасность».

Когда они наконец встретились, Моррис сообщил:

— Это был Фил Барт.

Организационное обеспечение

ФБР присвоило операции кодовое название САСХ. Моррису было присвоено кодовое обозначение CG5824S*; Джек стал NY-694S*. Между собой агенты ФБР называли Морриса «58» или «Джордж», а Джека — «69». Звездочка в шифре означала, что данный источник никогда не следует вызывать в суд для дачи показаний, или опознавать каким-либо другим образом. Негласно считалось, что источником служит магнитофонная лента, «жучок» или результат кражи со взломом. Непосвященные вдело аналитики, работавшие с сообщениями, приходившими в пятидесятые-шестидесятые, считали, что ФБР проводит чертовски удачную операцию по подслушиванию.

В целом надо отметить, что именно строжайшее соблюдение секретности, крайне узкий круг лиц, знакомых с операцией, стали залогом успеха. Фактически о ней не знал даже Эдгар Гувер. В штаб-квартире ФБР на Пенсильвания-авеню какой-то начальник, не рассекреченный до сих пор, санкционировал и десятилетиями отстаивал, возможно, единственно правильное решение: Берлинсон и Фрейман ведут дело самостоятельно. За время работы в ФБР Фрейман получил от Дж. Эдгара Гувера семь письменных претензий (наряду с девятнадцатью благодарностями). Однако без ведома Гувера Фрейман дважды за двадцать четыре часа отказался выполнить прямой приказ. Совершенно очевидно, что такой отказ мог бы повлечь со стороны Гувера выговор или что-то похуже. Но Гувер никогда об этом не узнал.

По оперативному плану, разработанному Моррисом, Джек связался с Бетти Ганнет и предложил ей попросить Тима Бака в Канаде восстановить линии связи между Москвой и подпольной американской компартией. 25 марта 1954 года Ганнет, предварительно посоветовавшись с Бартом, настойчиво рекомендовала Джеку как можно скорее отправиться в Торонто, к функционеру канадских коммунистов Тимоти Баку.

Бак охотно согласился помочь, однако заметил, что это может затянуться: после смерти Сталина в Кремле царит неразбериха. Это и в самом деле затянулось, и надолго; американские представители так и не побывали на XX съезде КПСС. Но текст знаменитого доклада Хрущева Тимоти Бак все же получил (по имеющимся сведениям, через Владислава Гомулку). Добрался текст и до Морриса, но показался верхушке ФБР настолько радикальным, что доклад долго не передавали в Госдепартамент. ЦРУ передало в Госдеп тот же текст, полученный тоже из Польши, при посредстве варшавского партсекретаря Охаба. Текст переслала в Лэнгли израильская разведка.

В 1956 году федеральное законодательство сделало дальнейшее преследование коммунистов по закону Смита невозможным, и это позволило им выйти из подполья. В результате в 1957 году партия официально созвала свой национальный съезд, на котором, кстати, были серьезные разногласия по поводу речи Хрущева и советского вторжения в Венгрию. Моррис сделал ставку на основную фракцию — Денниса, и не ошибся: тот назначил Морриса своим заместителем, и поручил ему взаимодействие с Советами, Китаем и всеми прочими иностранными компартиями. В конце концов Кремль восстановил прямые контакты, и в конце 1958 года Чайлдса пригласили в Москву. Там в числе прочих состоялись многочисленные встречи и беседы с Сусловым и Пономаревым, которые приобрели уже немалый вес в новом партийном руководстве. Из Советского Союза Моррис отправился в Пекин, чтобы восстановить отношения американской компартии с китайцами. Мао Цзедун принимал его с глазу на глаз, если не считать симпатичной молодой женщины — переводчика. Беседа длилась около пяти часов. Мао заявил, что Хрущев своим осуждением Сталина в 1956 году и последующей политикой предал революцию, и выразил свое презрение в таких леденящих душу выражениях, что это изумило Морриса. Другие китайские лидеры были менее резки в своих выражениях, но их высказывания убедили, что китайская враждебность по отношению к Советам вполне реальна и имеет глубокие корни[59]. Ван Цичянь, член секретариата китайской компартии, отвел его в сторону и предложил передать американской компартии деньги, при единственном условии, что это не будет сообщено Советам. Ясно было, что китайцы намерены бороться с Советами за влияние в международном коммунистическом движении.

21 июля 1958 года Моррис вернулся в Соединенные Штаты с первым твердым и надежным свидетельством того, что разрыв между Китаем и Советским Союзом усиливается. В конечном счете это позволило изменить позицию и развеять предубеждения политического руководства США; достаточно долго не декларируя это, президенты и госдеп практически действовали, исходя из этой реальности — и как знать, быть может именно это помогло США не надорваться в гонке вооружений, и приблизиться к существенным геополитическим переменам конца века.

Летом 1959 года врачи обнаружили у Сонни, тогда уже законной жены Морриса, неоперабельный рак, ей оставалось жить меньше шести месяцев. В последние дни ее жизни Моррис хотел порадовать ее поездкой за границу, и китайцы его поддержали, предложив привезти ее на празднование десятой годовщины прихода коммунистов к власти. 23 сентября 1959 года Моррис и Сонни вылетели в Москву; там Хрущев включил их в состав делегации, вылетавшей в Пекин.

Во время длительной аудиенции Мао рассыпал бессвязные и многословные обвинения в адрес Советов и Хрущева, которого он характеризовал как «неуклюжего, грубого и вульгарного».

Советский Союз, — говорил Мао, — стал почти такой же империалистической страной, как Соединенные Штаты. Не стоит тревожиться, что эти две страны начнут между собой ядерную войну. Китай должен оставаться в стороне, «на вершине горы и наблюдать, как внизу в долине два тигра будут рвать друг друга на куски». Моррис узнал и о практических действиях в направлении конфронтации: Советы резко свернули свое участие в китайской программе ядерных исследований. Китай в свою очередь отказался сформировать совместный советско-китайский флот, и не разрешил разместить на своей территории советские радары дальнего обнаружения.

Что касается отношений между КПСС и американской компартией, то Пономарев посоветовал Международному отделу поднять в 1960 году субсидии американской компартии до 300 тысяч долларов и рассмотреть способы непосредственной передачи денег Джеку Чайлдсу в Нью-Йорке. Чтобы обсудить этот и другие тактические вопросы, в начале 1960 года Джеку Чайлдсу предложили приехать в Москву.

После возвращения Морриса 30 июля 1960 года ФБР направило в Государственный департамент отчет об этих высказываниях, и получило его обратно с резолюцией «Это наиболее важный документ, когда-либо представлявшийся ФБР в Государственный департамент».

Агентурный успех сопровождался личной драмой. Сонни умирала. Вскоре она впала в коматозное состояние, из которого уже не вышла… Чтобы отвлечь Морриса от горестных переживаний, Фрейман загрузил его работой. Одно из заданий состояло в том, чтобы дать детальную персональную оценку Гэса Холла (он же Арво Холберг), который, в связи с нетрудоспособностью Денниса, стал генеральным секретарем и главным боссом партии. «Он — человек, у которого в мире нет ни единого друга», — начал Моррис свой отчет…

В работе с Моррисом Фрейману помогали два агента, и когда одного из них перевели в другой штат, у Фреймана возникла идея привлечь к работе Уолтера Бойла, молодого агента с прекрасным послужным списком[60], но попавшего в опалу из-за резкого конфликта с одним из инспекторов. Моррис уважал людей с высоким интеллектом, а Бойл был как раз из таких.

Операция требовала навыков в разрешении сложных задач, а Уолтер Бойл в работе с шифрами такое умение проявил. Операция требовала постоянного напряжения, а Бойл прекрасно справлялся с такими ситуациями.

Старшим специальным агентом в Чикаго в то время был Джеймс Гейл, человек старой закалки, много лет проработавший в Бюро и считавший, что подчиненным следует предоставлять право самим принимать решения. Он одобрил предложение Фреймана привлечь Бойла к операции «Соло». Но штаб-квартира пришла в ярость и запретила это делать.

— Отделением руковожу я, и использую людей, которых вы мне присылаете, так, как я считаю нужным. Бойла мне прислали вы, — возразил Гейл, и его точка зрения победила.

Когда они впервые встретились, Моррису было около шестидесяти, а Бойлу тридцать три. Поначалу он повел себя с Бойлом несколько формально, даже сухо, но его отношение постепенно изменилось. Бойл удивил его своим глубоким знанием операции и его самого. Бойл по собственной инициативе стал изучать русский язык, чтобы читать советские публикации и документы. И Моррису очень нравилась готовность Бойла в любое время откликнуться на его звонок и часами слушать его анализ новых событий в Советском Союзе. Моррис стал передавать Бойлу все, что сам знал о Советах и главное — пытался приучить его понимать их образ мыслей.