Читать интересную книгу Вчера-позавчера - Шмуэль-Йосеф Агнон

Согласился Ицхак и прибавил ему. Позвал грузчика, чтобы тот доставил ему его кровать. Размотал грузчик свои веревки, и взвалил ее на плечи, и привязал ее. И несмотря на то что два дня он постился, вчера — постился за плату, а сегодня — постился из-за дурного сна, несмотря на это, пошел он сноровисто, ведь он уже приучил свои внешние органы тела не зависеть от внутренних органов; те — созданы для еды и питья, а эти — созданы, чтобы работать и поднимать тяжести. И мало того, он еще обрадовался: этой ночью видел он во сне кровать и испугался, что, может, пришло ему время умирать; теперь, когда попалась ему эта ноша, разгадал он свой сон к добру: это та самая кровать, на которую намекали ему Небеса. Пошел он за Ицхаком, пока не пришли они в его комнату и не поставили кровать между дверью и окном. Расплатился с ним Ицхак и растянулся на собственной кровати.

4

И в доме, и во дворе — все замерло от жары. Кладовые и лавки, товары и их владельцы — все впали в дремоту, как бывает в жаркий день. Хорошо было Ицхаку, что он снял комнату только для себя и купил себе широкую кровать. Из-за глубокой усталости не стал он есть, хотя не ел с утра и был голоден. Но не прошло и четверти часа, как вскочил он с кровати, точно укушенный скорпионом. Скорпион не укусил его, как учили мы в трактате «Авот»[48] «и не принесет вред змея и скорпион в Иерусалиме никогда», но армия клопов вышла из стен дома встретить своих собратьев в кровати и по пути напала на Ицхака. Еще до этого явились комары и маленькие мухи из тех, что до войны назывались маленькими мушками, а после войны стали называться песчаными мухами, и присоединились к клопам. Он еще сражается с ними, как послышался мышиный писк. Пироги, те самые, что дала ему Соня, соблазнили мышь.

Тем временем проснулся двор, как и все иерусалимские дворы, что просыпаются в летнее время года к вечеру. Зажег Ицхак свечу и стал осматривать кровать. Свеча у него в руке, и тут укусил его комар. Отбросил он свечу и стал сосать руку. Явился комар и укусил его в лицо. Мало ему комаров — искусали его песчаные мухи. Вернулся он в кровать, занял оборонительную позицию и принялся воевать со своими врагами. Однако их — много, а он — один. Поджал он руки и съежился весь, дабы сократить для них поле деятельности.

Тем временем покончили его соседи с едой и из каждой комнаты вышли на свои балконы подышать воздухом, и говорили с другом о жаре и о пыли, пока не наступила полночь. Не один раз вскакивал Ицхак с кровати, и выходил на балкон, и стоял там — ведь он все еще не купил себе стул. Под конец стали подкашиваться под ним ноги, и он вернулся в постель. Одолел его сон, и он заснул.

5

В тот самый час, когда забылся он сном, подул северный ветер, и погода изменилась к лучшему. А когда проснулся, на дворе играл ясный, чудесный день. Воздух был насыщен душистой влагой, и в пространстве разносился аромат утренней цветочной росы. Позабыл Ицхак все, что случилось с ним вчера. Это — прекрасное свойство Эрец Исраэль: хороший день заставляет забыть плохой день. Он лег спать на пустой желудок и встал утром голодным. Сладко потянулся и соскочил с кровати, умыл лицо и руки, и оделся, и спустился на улицу купить себе что-нибудь поесть. Лавки уже открылись, и начался трудовой день, для кого — радостный, для кого — печальный, как кому на роду написано. Только он решил зайти в лавку, как увидел группу грузин, торгующих бисквитами, пирогами, лепешками. Только решил подойти к ним, как увидел закусочную и вошел туда.

Половина закусочной расположена над землей, а половина — в подвальном помещении, над дверью выходит труба, и дым поднимается из трубы. Спускаемся и оказываемся в помещении, длина которого равна его ширине, а высота — высоте человека среднего роста. Сидят там любители чая с лепешками. А тот, у кого есть лишний грош, заказывает себе стакан какао или яйцо, кусочек селедки или овощи, в зависимости от кармана и аппетита.

Заказал себе Ицхак стакан чая и два пирожных-близнеца, воздушных и пустых внутри, так что есть там было нечего. Когда поел и не почувствовал, что поел, заказал себе то, что насыщает человека: хлеб, и яйца, и кабачки, и другие овощи. Как только наелся досыта, стало у него легко на душе, и он разговорился с соседями. Поскольку они были иерусалимцами, а в тот день в Иерусалиме была чудесная погода, начал Ицхак с похвал городу и восхищался его воздухом, услаждающим душу и укрепляющим тело. Не то что Яффа, где с человека льет пот ручьем и размякают все его кости. А поскольку иерусалимцы — люди сердечные и почитают гостей, а их собеседник — житель Яффы, то они с одной стороны его поблагодарили, а с другой стороны ему возразили, но даже возражение их заключалось в том, что они отдали дань уважения его городу. Говорили они: хотя подобает человеку выслушивать похвалы его городу, тем более хвалу Иерусалиму, что приравнивается к заповеди, не стоит пренебрегать Яффой, приморским городом, ведь там человек купается в море и омывает свой пот. Не то — в Иерусалиме, пьющем воду из колодцев. И случаются засушливые годы, когда колодец не наполняется водой и человек вынужден покупать ее у других, тех, что роют себе много колодцев и запасают воду; и чем больше жажда — тем выше они поднимают цены на воду, и иногда у бедного человека нет денег даже на каплю воды смочить губы. Но бывает, что и весь город страдает от этой напасти, богатые наравне с бедными, в те годы, когда запираются небеса и колодцы высыхают. И было однажды, что целый год не выпадали дожди, и вынуждены были люди в пасхальную ночь совершать омовение рук вином; и случилось чудо — в эту самую ночь полили такие сильные дожди, что даже смыло несколько домов. Рассказ тянет за собой рассказ, а за этим — еще один рассказ, и каждый говорит о том, что видел собственными глазами или слышал от своего отца, а тот в свою очередь слышал это от иерусалимских старцев, и приятель его подтверждает, что все это правда, и он тоже слышал это.

Кто знает, сколько бы еще Ицхак сидел, если бы не вошел один молодой человек, высокий и худой; голова его склонилась на плечо, на голове маленькая шляпа, на локте висит папка с рисунками, в руках — картина. Запахло красками, и вспомнил Ицхак о своем ремесле. Подошел и сказал ему: «Вижу я, что ты имеешь дело с красками, может быть, ты знаком с моими собратьями по ремеслу, малярами в Иерусалиме?» Склонил художник голову на другое плечо, взглянул на него одним глазом (так смотрит человек на нечто, на что жаль тратить оба глаза) и сказал: «Я не занимаюсь малярным делом, милостью Божией — я рисую». И заказал хозяину принести ему два стакана чаю, один — на завтрак, а второй — как приз своему телу, стоявшему с ним на стене, чтобы он написал такую картину, которую не написали до него. Опустил Ицхак голову и вышел опозоренный.

То, что не сделал этот художник, сделал другой художник. В то время был Иерусалим полон художниками, приезжающими учиться живописи у профессора Бориса Шаца в Иерусалиме, и, естественно, были среди них люди приятные и неприятные. Тот, с кем встретился Ицхак в тот раз, не был приятным человеком; тот, с кем он познакомился позже, был хорошим человеком и поддержал Ицхака, как мы вскоре увидим.

Часть четвертая

ЧЕЛОВЕК, НА КОТОРОГО МЫ НАМЕКАЛИ В КОНЦЕ ПРЕДЫДУЩЕЙ ЧАСТИ

1

Рядом с домом, где снимает Ицхак комнату, стоит несколько домов. Люди, которые довольствуются малым, поставили эти дома, люди, которые довольствуются совсем малым, поселились в их подвалах. Когда вышел Ицхак из закусочной, увидел он вывеску «Шимшон Блойкопф — художник». Имя его Ицхак слышал и картины его видел в нескольких собраниях, еврейских и не еврейских, а уж рамки его можно было найти в доме каждого учителя-еврея, в Яффе и Иерусалиме.

Это — рамки в форме могендовида. Сделаны они из оливкового дерева и инкрустированы ракушками; только учителя из Яффы, ценители литературы, вставляют в рамки портреты наших писателей и поэтов: самого знаменитого — посередине, и вокруг него — писателей помельче, и среди них — свой портрет. Ведь не найдется ни одного учителя и ни одной учительницы в Яффе, не считающих себя писателями. Не таковы учителя Иерусалима, которые считают себя учеными и вставляют в них, в эти рамки, портреты наших великих мудрецов, и среди них — свой портрет. Блойкопф был соотечественником Ицхака. Теперь, стоя перед его домом, Ицхак почувствовал непреодолимое желание зайти к нему.

Шимшону Блойкопфу было около тридцати, и у него было больное сердце и больные легкие, и знал он, что конец его близок, и потому особенно усердствовал в своей работе, чтобы успеть сделать при жизни то, что не сумеет сделать после смерти. Ведь когда человек мертв, он не может рисовать, и мало того, в час отхода в мир иной все события его жизни проходят перед ним, и они прекраснее и дороже ему в тысячи тысяч и десятки тысяч раз. Блойкопф знает все это и не так наивен, как иные глупцы-художники, он хочет использовать каждое мгновение, данное ему, чтобы писать, и хочет вернуть миру хоть немногое из того, что мир дал ему. А после смерти? Вот он хочет протянуть руки и рисовать. А они отвечают ему: уже преданы мы земле, ведь прах — мы. И ему хочется плакать. Но слезы не приходят, ведь глаза его залеплены глиной.