лихорадочно ловил момент, старательно следил за псионикой, выхватывая из темноты глаза то одного счастливчика, то другого.
Да ну грёбаная Пробоина какая-то, а не ситуация! Я вылавливал точки сборки, и даже был готов нырнуть некоторым безлуням в разум…
Но что потом?! Тут же быть убитым моим же Василием, принявшим демонический облик? Вырваться из одной тюрьмы, чтобы попасть в капкан?
Ну в кого же, вашу псину… в Эвелину?! Нырнуть в богиню?!
Глаза Избранницы горели в этом адском океане двумя серыми маяками. Те самые глаза, которые столько издевались надо мной, накачивая кровь всякими гормонами, заставляя влюбляться и ненавидеть.
Те самые глаза, которые пытались и убить меня, и спасти…
Да и вообще, она же брюнетка. А Васе нравятся брюнетки! Все эти мысли промелькнули за долю секунды, как я почуял, что мой разум, свернувшись ментальной стрелой, метнулся в Эвелину.
Одержимый, как и тогда, в лагере, попытался перехватить меня, но… да пошёл ты, куда вам тягаться с богиней, вечнососы?!
«Ино-о-ой!!!» — сотни яростных голосов летели мне вслед…
* * *
— И?
Я стоял на вершине дюны, глядя на слепящее солнце. Испепеляющей жары не чувствовалось, и мне сразу стало понятно, что это видение.
Небо потемнело, словно солнце что-то затмило, и вдруг на его месте появилась Пробоина. Всё та же клякса, полная звёзд.
— Ну что ж, муж мой любимый, свершилось!
Я обернулся. Пылающий уголёк фыркнул, нюхая мою руку, но я не отрывал взгляда от той, кто сидела на элементале.
Эвелина… И вправду, богиня. Обнажённая, с распущенными волосами, с чёрным камешком тхэлуса между ключиц и с серым псарэсом на лбу.
Упругие бёдра крепко сжимали мощную спину элементаля, и там, где кожа Избранницы касалась раскалённого тела, поднимался дымок. Вот уж действительно, и никакой депиляции не надо…
Волосы падали на торчащую грудь, заставляя меня высматривать за ними ареолы сосков. Все изгибы тела, каждая прелестная округлость — мои глаза раз за разом оббегали тело Эвелины, и замирали, встречаясь с её глазами.
Эх, если бы у меня было моё тело, то я бы…
— Всё понимаю, муж мой, — она подняла руку, в которой оказалось то самое копьё.
Один наконечник пылает огнём, другой подрагивает, словно рябь на озере. Эвелина коснулась моего плеча раскалённым кончиком, и я почуял, как где-то там, где моё тело сейчас сражается, у него заживают страшные раны.
Эвелина улыбалась, но в глазах её не было и намёка на веселье. И, судя по её молчанию, она могла тут стоять вечно, вот так, с грустной полуулыбкой, наблюдая за мной.
Наконец, я подал голос:
— Ты говоришь, свершилось… Что — свершилось?
— Ты вошёл в меня. Семя Последнего Привратника, попавшее в Избранницу, даст жизнь новому миру.
Я сразу же жадно впился глазами в Эвелину, мой взгляд опустился ниже, по плоскому животу, на бугорок ниже… Туда, где кожа Избранницы уже встречалась с огненной шерстью «уголька».
— То есть, как это — вошёл? — я искренне возмутился.
Такое чувство, как будто тобой воспользовались, как тряпкой, и выбросили.
— Вот эти вот глюки, ну, вот это вот всё… — я ревниво ткнул пальцем в пустыню, в небо, и в Пробоину, в которой зловеще проявилась Чёрная Луна, — Вот это называется — «вошёл»?!
Меня взяла крепкая мужская обида. Тут стараешься, задницу рвёшь, за царский род впрягаешься, врагов Красногории гоняешь, мир спасаешь, а заодно и богиню…
У Эвелины поднялась одна бровь:
— Послушай, муж мой ненаглядный. Там, где дела божественные, и зачатия такие же.
Тон мне не особо понравился, и действительно напомнил супружеские отношения.
— И всё равно! — я помахал пальцем, чувствуя задор, — Я — не согласен!
— Это — предназначение. И никто из смертных и бессмертных не может противиться ему. Ни ты, человек, ни даже я… — она запнулась.
— Богиня? — тут же спросил я.
— Ох, Незримая, оттаскай меня за космы… — она с яростью воткнула копьё пылающим концом в песок, и тот сразу же зашипел, плавясь в стекло, — Ты — самый упрямый Привратник, попавшийся мне за всё это время!
Она искренне злилась.
— Ты не делаешь то, что тебе говорят, не следуешь за знаками, не слушаешь меня!
— Я… — мне пришлось запнуться, когда по её щеке вдруг покатилась слеза.
Ох, ну вашу псину, да знаем мы эти бабские истерики. Когда губы говорят: «Я всё решила!», и при этом взгляд, кричащий «Да сделай же что-нибудь!»
— К псовой луне все твои предназначения! — я шагнул вперёд, хватая её за талию и впиваясь в губы.
Можно возмущаться, а можно… делать.
* * *
Что это было? Как это было? Наверное, именно так рождалась Вселенная в Большом Взрыве…
Мы часто слушали разные лекции в корпусе псиоников, потому как командование сильно заботилось о нашем образовании. При чём, некоторые лекции были такие долгие и усыпляющие, что мы иногда реально думали, что это — очередная виртуальная симуляция, где псионик просто должен выжить. Мы между собой иногда шутили: «Любой пёс Федерации будет из кожи вон лезть на заданиях, доказывая свою квалификацию, лишь бы не вернуться на эти лекции».
И вот один преподаватель рассказывал о взгляде теологии на сотворение Вселенной, то есть, как на самом деле состыкуется существование Бога и науки. А сам старичок был такой древний, и нам даже казалось, что он говорит о Большом Взрыве, как непосредственный свидетель…
— Вот муж мой дорогой, — возмущённый голос Эвелины вырвал меня из параллельных миров, — Я ждала сотни лет Последнего Привратника, любовника из другого мира, чтобы он думал при мне о всякой чуши?
Мы стояли на песке, прижимаясь друг к другу… Вокруг было всё то же видение, и над нами Пробоина извергала осколки уже Красной Луны. Почерневший мир погибал, огромные обломки один за другим падали на землю, поднимая огненные волны смерти.
— А теперь опять «свершилось»? — спросил я.
Как назло, я ничего особо не помнил, но послевкусие осталось такое, будто мы действительно самое малое «миры создавали». У меня не было такого ни с одной… да что там, даже ни с одной блондинкой такого не было! Всё-таки, Вася чего-то знал, а мне не говорил.
Вот только видения в небе так и предупреждали о том, что миру пришёл конец.
Эвелина уткнулась лицом мне в плечо, а потом отрицательно покачала головой. Я почуял на коже слёзы…
Да ну