Читать интересную книгу Книга снобов, написанная одним из них - Уильям Теккерей

"Это будет куда лучше, чем обедать в "Саркофаге", — подумал я, ибо именно в этом клубе мы с Уэгли намеревались нынче откушать; поэтому мы приняли любезное приглашение, которое и привело впоследствии к более близкому знакомству.

Все в этом доме и в этом семействе дышало таким добродушием, комфортом и благосостоянием, что даже циник перестал бы там ворчать. Миссис Лора была вся приветливость и улыбки и в своем простом утреннем платьице казалась не менее авантажной, чем в бальном туалете у миссис Перкинс. Миссис Чафф так и сыпала рассказами о "Навуходоносоре" в 1774 году, о битве между "Камертоном" и "Грозным", о героическом сопротивлении капитана Шуфлера и о том, сколько он нюхал табаку, и т. д., и т. д. — все это на первый раз показалось мне много занимательнее, чем впоследствии. Сэквил Мэйн оказался превосходным хозяином. Он соглашался со всем, что бы ни говорили гости, и безоговорочно менял свое мнение, если ему возражали. Он не принадлежал к числу тех, кто мог бы тягаться с Шенбейном или монахом Бэконом, не пытался снимать с неба звезды, как яблоки с ветки, — это был добрый, простой, честный, покладистый малый, влюбленный в свою жену, дружески расположенный ко всем на свете, довольный сам собой, довольный даже своей тещей. Нельсон Коллингвуд, помнится, к концу вечера, когда на стол подали виски с водой, слегка захмелел. Это ни в малой мере не вывело Сэквила из равновесия.

— Джозеф, отведите его наверх, — сказал он лакею-недорослю, — и, Джозеф… не говорите ничего его матушке.

Что же могло сделать несчастным человека с таким счастливым характером? Что могло быть причиной тревога, раздоров и отчуждения в такой дружной и сплоченной семье? Любезные дамы, я тут ни при чем, — во всем виновата миссис Чафф, — но конца этой истории вам придется подождать.

Глава L

Клубные снобы

Причиной несчастья, постигшего простодушного и доброго Сэквила, надо считать единственно этот мерзкий клуб "Саркофаг", а в том, что он вообще вступил в этот клуб, был отчасти виноват и пишущий эти строки.

Заметив, что теща его, миссис Чафф, питает склонность к аристократам в самом деле, с языка у нее не сходили лорд Коллингвуд, лорд Гэмбиер, сэр Джейхелиил Брентон и плимутские и госпортские балы, мы с Уэгли, по нашему обыкновению, стали подыгрывать ей в разговоре, поминая лордов, герцогов, маркизов и баронетов так часто, словно эти сановники приходились нам близкими друзьями.

— Лорд Секстонбери, по-видимому, уже утешился после кончины своей супруги, — говорил я. — Вчера в клубе они с герцогом порядком выпили и были очень веселы, правда, Уэгли?

— Славный малый этот герцог, — отвечал Уэгли. — Сударыня, прошу вас, вы знаете свет и его обычаи, так не посоветуете ли вы мне, как быть в таком случае? В прошлом июне его светлость с сыном, лордом Каслрампантом, Том Смит и я обедали в клубе, и я предложил держать пари на Дерби против "Караморы" сорок к одному, но только соверенами. Его светлость принял это пари, и, разумеется, я выиграл. Он мне до сих пор не заплатил. Так вот, могу ли я напомнить такой особе, чтобы он вернул мне один соверен? Да, пожалуйста, сударыня, мне еще один кусочек сахару.

К счастью, сам Уэгли дал ей возможность не ответить на этот вопрос, ибо он поверг в смятение все почтенное семейство, окружавшее нас. Все они удивленно переглядывались, а на нас взирали в немом изумлении, как отважный Кортес на Тихий океан. Рассказы миссис Чафф касательно флотской аристократии значительно поблекли, а милая миссис Сэквил вдруг забеспокоилась и ушла наверх взглянуть на детей; не на юное чудовище, Нельсона Коллингвуда, который заснул, охмелев после виски с водой, а на тех двух малюток, которые появились на минуту за десертом и чьими счастливыми родителями были мистер и миссис Сэквил.

Следствием этой и дальнейших встреч с мистером Мэйном явилось то, что мы выставили его кандидатуру в члены "Саркофаг-клуба".

Выборы прошли не совсем гладко — неизвестно как, распространился слух, что кандидат торгует углем. Можете быть уверены, что некоторые гордецы и большинство выскочек в клубе собирались прокатить его на вороных. Однако мы успешно побороли оппозицию. Выскочкам мы указали на то, что Лэмбтоны и Стюарты тоже торговали углем; гордецов умаслили, рассказав о его благородном происхождении, благородной натуре и благородных манерах, а в день выборов Уэгли расхаживал по клубу, повествуя весьма красноречиво о битве между "Камертоном" и "Грозным" и о доблести капитана Мэйна, папаши нашего друга Сэквила. В повествование вкралась небольшая ошибка, но нашего кандидата мы провели, притом с самым незначительным числом черняков в избирательных урнах: разумеется, черный шар положил Байлз, который всем вообще кладет черные, и Банг, который смотрит на торговцев углем свысока, ибо сам не так давно ушел на покой, оставив виноторговлю.

Недели две спустя я увидел Сэквила Мэйна при следующих обстоятельствах:

Он показывал наш клуб своим домашним. Он привез их в светло-голубом экипаже, дожидавшемся у дверей клуба; на козлах рядом с кучером восседал лакей-недоросль во взятой напрокат ливрее. Нельсон Коллингвуд, хорошенькая миссис Сэквил, вдова капитана Чаффа (мы ее звали вдовой коммодора Чаффа) все были налицо; последняя, само собой разумеется, в малиновом муаре, который, как он ни великолепен, все же совершенно померк в сравнении с великолепием "Саркофага". Восхищенный Сэквил Мэйн демонстрировал своим дамам красоты клуба. Этой маленькой компании он показался сущим раем.

В "Саркофаге" представлены все известные стили архитектуры и внутреннего убранства. Большая библиотека — в елизаветинском стиле; малая в готическом; столовая — в строго дорическом; приемная — в египетском; гостиные — в стиле Людовика XIV (вероятно, потому, что их безобразные украшения были в моде при Людовике XV); дворик — мавританско-итальянский. Повсюду мрамор, панели кленового дерева, зеркала, арабески — и подделка под мрамор и золото. Завитушки, монограммы, драконы, купидоны, нарциссы и другие цветы рассыпаны по стенам, словно из рога изобилия. Вообразите, что было бы, ежели бы каждый музыкант в оркестре Жюльена играл фортиссимо и при этом каждый исполнял бы свою мелодию; именно так ошеломляюще действует на меня убранство нашего клуба. Миссис Чафф, ослепленная волнением, которого я не в силах описать, а она не смела обнаружить, проходила по клубу в сопровождении своих детей и зятя, дивясь этой кричащей мешанине.

В большой библиотеке (двести двадцать пять футов на сто пятьдесят) миссис Чафф увидела одного-единственного человека — Тигса. Он лежал на диване темно-красного бархата, читая французский роман Поль де Кока. Книжка была очень маленькая, Тигс тоже очень невелик ростом. В огромном зале библиотеки он казался просто пылинкой. Когда дамы проходили мимо него, затаив дыхание, в страхе перед необозримым простором этой величественной пустыни, он бросил на прекрасных незнакомок убийственно коварный взгляд, словно говоря: "Ну не молодец ли я?" И я уверен, что так они обе и подумали.

— Кто это такой? — громким шепотом спросила миссис Чафф, когда мы были в пятидесяти шагах от него, на другом конце комнаты.

— Тигс! — отвечал я таким же шепотом.

— Здесь очень уютно, не правда ли, милая? — развязно начал Мэйн, обращаясь к миссис Сэквил, — видишь, тут есть все журналы, все письменные принадлежности, все новые книги — избранная библиотека, в которой имеются все самые выдающиеся сочинения, — ну-ка, что у нас тут? "Монастикон" Дагдэйла, весьма ценная книга и, как я слышал, весьма занимательная.

И, предложив жене посмотреть одну из этих книг, он взялся за том VII, который привлек его внимание странным обстоятельством: из его корешка торчала медная дверная ручка. Вместо книжки, однако, он вытащил ящик, где нерадивая горничная хранила щетку и пыльную тряпку, — Мэйн уставился на них крайне растерянным взглядом, а Нельсон Коллингвуд, потеряв всякое уважение к нашему клубу, громко расхохотался.

— В жизни не видывал такой чудной книги, — сказал Нельсон, — хорошо, ежели бы у нас в школе только такие и были.

— Тише, Нельсон, — остановила его миссис Чафф, и мы проследовали далее, в другие, не менее великолепные апартаменты.

Как наши дамы восхищались портьерами в гостиной (розовая с серебром парча, самая практичная и весьма подходящая для Лондона), и прикидывали цену за ярд, и нежились на мягчайших диванах, и гляделись в громадные зеркала!

— А ведь недурно бы побриться перед таким зеркалом? — сказал Мэйн своей теще. (Он с каждой минутой становился все развязнее и хвастливее.)

— Да ну вас, Сэквил! — ответила та в полном восторге и, став вполоборота, расправила красные муаровые оборки и внимательно оглядела себя в зеркало; взглянула на себя один-единственный раз и миссис Сэквил, и, право же, зеркало на этот раз отразило очень милое, смеющееся личико.