Читать интересную книгу Страсти по-губернаторски - Фридрих Незнанский

А вот с третьим случаем, так тут вообще все представляется простым до примитива, поднесенным следствию в готовом виде на тарелочке.

Это же месть в самом чистом ее виде! Да, адвокат Васильчиков, облеченный, кстати говоря, народным доверием — депутат и зампредседателя Законодательного собрания! Это тебе не хухры-мухры! — совершил трагическую для себя ошибку, убив при самозащите нападавшего на него неуравновешенного и не отдающего себе отчета в собственных поступках бывшего воина, прошедшего Чечню и раненного там. Ордена, к слову, лишнее свидетельство того, что человек этот в чрезвычайных обстоятельствах мог вести себя с отчаянной храбростью и, не боясь угроз или предостережений, танком переть на любую опасность, в том числе и пулю. Что отметил и один из свидетелей, пострадавший уже после суда. Гордеев о нем, между прочим, говорил — голову он разбил, или ему ее специально разбили, это придется проверять. Но пока факты складываются все-таки в пользу Васильчикова.

Если рассматривать эту чисто внешнюю сторону дела, поднимать шум из-за убийства адвоката им не стоило бы. Просто надо поискать мстителя в окружении убитого сержанта. Посмотреть на друзей-товарищей, кто сейчас в городе, а кто неожиданно, по мнению соседей, уехал. Ну и так далее, ноги в руки и — бегом по следам.

Но ведь шум-то подняли — аж до самых небес! До Кремля в своем неизбывном горе дошел губернатор, обвиняя чуть ли не самого президента в том, что преступность до того озверела, что уже пачками выбивает представителей Закона! Высшая власть, видишь ли, попустительствует! А конечная цель-то какова? Вот бы и поручил своим, попросту говоря, приспешникам разобраться в ситуации и найти виноватых, чтобы затем примерно их наказать. Однако ведь не стал, в Москву депеши слезные направил. И снова вопрос — почему?

Другое дело, если не совсем, скажем так, дальновидный губернатор, не подумав о том, какую мину он сам себе подкладывает, решил перевести стрелку чьей-то ненависти с себя на верховную власть. Но ведь этот Рыжаков вовсе не показал себя идиотом. А вот что трусил отчаянно, это факт. Хотя, возможно, и слишком переигрывал, однако пот на лбу был настоящим, тут — без обмана.

И опять же для того, чтобы свести все дела к обыкновенной «бытовухе», совсем не требовалось умолять генерального прокурора прислать «самого лучшего» следователя. С этим делом вполне могли справиться и местными силами. Во всяком случае, эта троица, что докладывала, показалась людьми достаточно опытными, чтобы раскрыть любое бытовое преступление.

Нет, тут что-то не то!.. А что именно?

Турецкий позвонил Владимиру Поремскому и попросил его срочно заехать в областную прокуратуру, где теперь обосновался. Спросил:

— Ты где сейчас — территориально?

— Я у Кураевых. Беседую с родителями, как вы поручили.

— А я поручал? — удивился Турецкий.

— Александр Борисович, что с тобой?

— Извини, я просто сейчас ломаю себе голову сразу над тремя проблемами. Тогда никуда не беги, работай на месте. Я, собственно, хотел по этому делу кое-что тебе посоветовать, но сделаю это позже. А я сейчас дам указание прокурору, чтоб тебе доставили это дело, а на завтра вызвали из Холмска того следователя, который его вел, опального, как тут говорят. И вот что еще, попытайся выяснить все насчет свидетеля Тёртова, который проходил по твоему делу. Юрка Гордеев, который его видел, считает, что свидетеля просто убрали за ненадобностью, когда он сделал свое дело. Там неподалеку от тебя наша Галка Романова, она поступает отчасти и в твое распоряжение. Созвонись с ней и действуйте сообща.

После этого Турецкий позвонил Грязнову. Он знал, что Вячеслав с утра собирался встретиться с оперуполномоченным Платом и добиться от Полтавина решения о включении капитана в московскую следственно-оперативную бригаду.

Грязнов сказал, что освободится через пять минут и тогда перезвонит.

Перезвонил, объяснил, что как раз разговаривал с Платом, беседовал «за жизнь», а потом давал ему необходимые указания. Сейчас Артем ушел, и Слава был готов ответить на любые вопросы. Какие дела?

— Полтавин-то не шибко сопротивлялся? — поинтересовался Турецкий.

— Наоборот, Артем говорит, что даже вроде как обрадовался. «Ты, — сказал, — работай с ними, будь поактивнее, а обо всем сразу мне докладывай».

— Это тебе Плат сказал? — усомнился Турецкий.

— Ну не этими словами, примерно, но я именно так его понял. Тут у них странное положение возникло. Артема в звании не повышают, как бы наказывая за слишком самостоятельную позицию, но кидают всякий раз туда, где надо затыкать собой какие-то дыры.

— А это ты откуда знаешь?

— Саня, мне сам Артем и рассказал. Причем что интересно, этот Полтавин, отпуская его к нам по моей просьбе, сообщил ему, что с нами он должен держать ухо востро. Мол, не простые люди, себе на уме, и разгадать, что мы задумали, очень важно, а поэтому он, генерал, и доверяет ему, капитану, такое важное дело.

— Так он обычный стукач, это Артем Плат? — понял по-своему Турецкий.

— Нет, Плат — не стукач!

— Значит, он с тобой просто так разоткровенничался?

— Ах, Саня, почему ты о людях сразу думаешь всякие гадости? Стареешь, по-моему. Это только в пожилом возрасте начинается всякое брюзжание по поводу и без повода. Нет, мы по душам поговорили с Артемом, я ему, кстати, приветик передал от одного его старого знакомого, ты что ж, полагаешь, что я, не зная броду, с ходу в воду? Мы с ним хорошо поговорили, обсудили некоторые вопросы, которые волновали больше меня, чем его, и только потом я сказал ему о своем разговоре с генералом. Вот он и открылся. Поверь, не первому встречному, а человеку, о котором, могу даже погордиться, он уже слышал много хорошего. Кстати, не только от своих сослуживцев, но и в криминальной среде. А чтоб ты мне не слишком завидовал, скажу больше. Здесь уже пронесся слушок, что в область приехали справедливые следаки, с ними можно иметь дело, понял? Но не гордись раньше времени. Вот как это делаю я.

— Спасибо за совет, — засмеялся Турецкий. — Хочу тебе сказать, что дело Васильчикова я сейчас поручаю Володьке Поремскому и придаю ему Галку. Она ведь тоже фактически по этому делу уже работает.

— Не возражаю. Яковлев у меня занимается вплотную ремонтниками. Муторно, понимаю, но он умеет не зацикливаться на неудачах. Я, в частности, и Артема попросил помочь ему в этом вопросе. Да, к слову, мы договорились, что перед каждым его донесением Полтавину мы будем предварительно, как выражается братва, «фильтровать с ним базар», и генерал будет получать исключительно ту информацию, которая нам с тобой выгодна. Неплохо, да?

— Сплошные, смотрю, Штирлицы! Валяйте, только сами не заиграйтесь. А мне скоро доставят результаты всех экспертиз, буду вот сидеть изучать. Если появится охота, загляни в конце дня, вместе посмотрим.

— Ладно. У меня еще предстоит парочка встреч, а после я свободен, заеду.

— С кем — секрет?

— Пока — да.

— Ты прямо как тот грузин! — засмеялся Турецкий. — Помнишь анекдот? «Так Гоги умер или нет?» Ответ: «Пока да». — И, уже отключив трубку, Александр Борисович в раздумье повторил: — Пока да… пока да…

А что — пока? К чему следователя обязывает Закон? Не только изобличить виновных, но и глубоко изучить личности потерпевших. И как же их теперь изучить, когда они — все трое — приказали, что называется, долго жить? А нужно ехать в их семьи, в их дома, опрашивать родных, знакомых, друзей, соседей — доброжелателей и недоброжелателей, чтобы таким образом составить для себя объективные портреты.

И Турецкий решил начать с Васильчикова. Несмотря на кажущуюся легкость расследования, именно его фигура представлялась наиболее важной и серьезной во всех трех эпизодах с убийствами.

Но объединять эти три дела в одном производстве Турецкий пока не собирался — не было еще никаких оснований считать, что все потерпевшие были убиты одними и теми же лицами. Говорить об убийцах во множественном числе позволяли уже имевшиеся показания о тех, кого видели свидетели накануне преступления. Но никто не мог пока доказать, что это были одни и те же люди.

А потом, ему, честно говоря, хотелось посмотреть, насколько четко работает следователь Афанасьев, этот хмурый мужик, который ему чем-то приглянулся — непонятно чем, может, своим упрямством. Ему не очень нравились этакие якобы неугомонные толстячки типа Мордвинова, который расследовал дело Савенко. Неугомонные-то они, как правило, в свою пользу. Показалось, что Роману Яковлевичу вполне хватило собственного поверхностного заключения о том, что покушение приготовили те, кому судья в прошлом «испортил жизнь». Но поскольку дело это — по розыску возможного преступника или нескольких соучастников — длительное, то и торопиться с ним определенно не стоит.