Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Пушкину?
— Да. Мы его мальчишками называли «пампуш на твербуле»…
— Развязно. Языковое уродство… А памятник вон там. Напротив «Известий». Перенесли. Долго изволили отсутствовать?
— Долго.
— Неужели в газетах не прочли?
— Прочел… Теперь вспомнил. Но одно дело в газетах, а другое…
— На местности? Вполне вас понимаю… Но не говорите больше — «пампуш», противно! — Старичок проковылял дальше.
Возле памятника Нины не было. После назначенного часа минуло и десять минут, и пятнадцать, и полчаса. Анатолий забеспокоился. Он нервно шагал, чуть не бегал вокруг памятника по новому скверу, пытливо вглядывался в лица и фигуры. Два раза он бросился кому-то навстречу, два раза извинился.
— Нина? — не слишком уверенно окликнул он нарядно одетую молодую женщину, остановившуюся у памятника и чуть скользнувшую по его лицу взглядом.
Но вот она пристально всмотрелась в него и так же неуверенно произнесла:
— Анатолий?
«Как здороваться? — пронеслась мысль. — Поцеловать? Неудобно. За руку?»
— Боже мой! И это ты? Ни за что бы не узнала! — Она шагнула к нему навстречу, чуть коснулась губами щеки и, отступив на шаг. покачала головой. — Красавец, да и только! Й одет как! Блеск!
Анатолий наклонился, чтобы поцеловать ее в губы, но Нина неожиданно отпрянула:
— Тише ты, медведь! Платье сомнешь! Помаду сотрешь!
Анатолий стоял перед ней красный, держа руки по швам. Нина насмешливо посмотрела на него.
— О, мы даже не разучились краснеть! — Она быстро оглянулась и, кокетливо ткнув указательным пальцем в левую щеку, скомандовала: — Целуй сюда!
Вместо стройной, худенькой и голенастой Нины перед Анатолием стояла пышная блондинка, ставшая как будто меньше ростом. Тонкие волосы редкостного пепельного цвета Нина выкрасила в рыжий. Губы ее были лиловыми. Такого же цвета были ногти на руках.
— Зачем ты это? — вырвалось у Анатолия, и он даже коснулся пальцами ее волос.
— Вот как? Не нравлюсь тебе? — игриво спросила Нина, снова оглядывая его с ног до головы. — Нет, ты положительно интересный мужчина. Только шляпу так не носят.
Она сорвала шляпу с его головы, выпрямила ее, вогнула тулью и надела ему на голову, потом поправила галстук и спросила:
— Так куда же мы?
— Сядем! — предложил Анатолий, кивнув на скамейку.
— Итак? — спросила Нина. — Ты женился?
Анатолий недоуменно посмотрел на нее.
— Что ты! Куда мне… Рано…— И добавил, усмехнувшись: — Там не женятся…
— Ах, да…
— А ты разве замужем? — спросил Анатолий, всматриваясь в морщинки возле ее глаз и рта.
— Нет, — резко ответила Нина. — Я материально не нуждаюсь. Ну что ты так уставился на меня?. Я сильно изменилась?
— Если бы встретил на улице — не узнал.
Затейливое зеленое шелковое платье с короткими рукавами очень шло Нине. На левом плече мерцал большой золотой цветок.
— Красивое платье!—одобрил Анатолий, не зная, о чем говорить.
Нина рассказала о своей портнихе, «знаменитой и дорогой». Она несколько раз упомянула какую-то Лёшу, свою приятельницу и главную советчицу во всем, которая видит «людей насквозь и на три аршина под ними, а из мужчин веревки вьет». Тут же Нина обещала их познакомить, так как Анатолий должен ей «безумно понравиться».
— А где ты работаешь? — спросил Анатолий.
— В бухгалтерии, в промартели. А ты?
— Еще не решил, — рассеянно ответил Анатолий.
Он думал с сожалением, что прежней Нины нет. Рядом с ним сидела мало похожая на нее, очень уверенная в себе кокетливая девица, желающая произвести впечатление. Как поразительно меняются люди!
— Чем же ты думаешь жить? — спросила Нина. — Надо бы тебе устроиться посолиднее, поденежнее. Что же ты молчишь? — В ее голосе чувствовалось раздражение…
Сегодняшняя встреча была для нее невольной данью детским воспоминаниям. После звонка Анатолия она сразу же начала сомневаться, следует ли ей встречаться с ним. Она тут же побежала к своей Леше, работавшей секретарем директора артели, и рассказала, что «тот самый романтический вор-не-вор вдруг вернулся и, представь себе, шофер, слесарь… В общем, я согласилась с ним встретиться».
Леша затараторила:
— Что тебе может дать запуганный, озлобленный, одетый в лохмотья и, наверное, наглый нищий? Ты ведь от него потом не отвяжешься. Если Марат узнает, будет жуткий скандал. Отшей его!
— Не могу я так, Леша, ведь мы дружили в школе. И любопытно взглянуть, каким он стал. Я уже обещала… Вот только если он вспомнит мое письмо и начнет скандалить… Нет, не думаю…
— Не будь дурой! — Леша начала поучать, но в это время ее вызвал директор.
Нина уже сидела за своим столом в бухгалтерии, когда подошла Леша и, опершись локтем на стол, низко склонилась к ней:
— Знаешь, я не удержалась и рассказала о твоих сомнениях Семсемычу…
— Ну зачем ты! — смутилась Нина.
— А он знаешь что? — И, подражая голосу директора, Леша продолжала: — «Телефон звонит как сумасшедший целые сутки, требуют товар, наш шофер запил и исчез, коммерция страдает, надежного шофера, своего парня, которому можно доверить товар, не сразу найдешь. Так почему не попробовать этого друга Нины? Если он не склочник, если у него есть хоть каторжная совесть, если он может держать язык за зубами и понимать свою пользу — то сама судьба посылает нам подходящего шофера. За одного битого двух небитых дают.
Скажи Нине, пусть этот каторжник зайдет. Посмотрим, что он из себя представляет».
— Нет, правда?
— Словом, поговори с этим молодым человеком и подчеркни, что ты решила помочь ему во имя старой дружбы и при этом лично за него ручаешься. Если он хоть немного интересуется тобой, он нас не подведет.
— Леша…— Нина замялась. — Мне бы не хотелось, чтобы с Анатолием получилось так, как с Маратом.
— А что он тебе разболтал, этот Марат? — строго и пытливо спросила Леша.
— Я толком не поняла, но он во всем винил Семсемычу и так ругался!
— Еще бы! Семсемычу выгнал его за то, что, выполняя поручения, покупая сырье за наличные, у Марата кое-что прилипало к рукам. Наверное, об этом он тебе не рассказал?
— Нет…
— Ну конечно!
— А если Анатолий начнет расспрашивать о характере этих операций? Я ведь сама толком не знаю.
— Никаких сбытовых и снабженческих операций ему поручать не собираются. Его дело — крути, Гаврила, развози товар на «Победе» куда прикажут. И все! Желающих много, но Семсемычу правда хочет помочь тебе устроить твоего друга. Все-таки свой человек, не подведет.
— Ну, тогда другое дело…
— Нинка, ты меня смешишь. Ты работаешь у нас больше года, и я вижу, что мыслитель из тебя не получится. Семсемычу держится своего правила: «Живи и давай жить другим». Он обещал платить шоферскую ставку плюс тысячу в месяц, на первых порах. А понравится — накинет и две тысячи!
…И вот теперь Нина спрашивает Анатолия о его планах, а он молчит. Она ожидала встретить жилковатого парня в потертом костюме, который безмерно обрадуется тому, что прежние приятели не отказываются говорить с ним. — А перед ней был хорошо одетый, сильный, ловкий, совсем не робкий молодой человек. И она чутьем угадывала, что не произвела на него того ослепительного впечатления, на которое рассчитывала. В нем чувствуется какая-то отчужденность. Но погоди…
— Тебе нравятся эти духи? — Она поднесла к его лицу свою надушенную ладонь.
Анатолий кивнул головой и вынужден был коснуться ладони губами. Нина легко, чуть-чуть шлепнула его по щеке.
— Мне кажется, я угадываю твои мысли. Ты думал, что встретишь прежнюю восторженную девчонку. Этого не случилось, и ты разочарован.
— Нет… Я думал — ты откажешься встретиться. А когда согласилась, решил, что будешь меня ругать за все, что случилось со мной. Ну, в духе твоего письма, которое ты послала в колонию. Словом, ожидал бурного разговора.
— Неужели ты считал меня такой бестактной?
— Нет… Но ты молодец, Нинок!
— По-прежнему нравлюсь тебе? — чуть насмешливо спросила Нина.
«Нравится ли она по-прежнему?» — подумал Анатолий и сразу же почему-то вспомнил Лику. Нет, прежней Нинки не существует.
Нина, опустив голову, задумчиво проговорила:
— Знаешь, Анатолий… Теперь я уже не могу строго судить и обличать людей. Я просто разочаровалась в людях и меньше всего верю в громкие слова.
— Разочаровалась? Ты и меня имеешь в виду?
— Нет… Моим мужем был один немолодой человек…
— Значит, ты была замужем? А кто он?
— Разве тебе не все равно? Один инженер, строитель.
Нине вдруг захотелось рассказать ему все. Но быть до конца откровенной — значит обнажить самое сокровенное, а там не все красиво… Да и вряд ли он поймет…
— Ну вот, теперь ты молчишь, — усмехнулся Анатолий.
— Неприятно рассказывать… Я была дурой, девчонкой… Ты же помнишь, как я мечтала стать киноактрисой. А он имел отношение к кино, строил что-то на студии. Нас познакомили на встрече зрителей с киноработниками. Он расхваливал мои «внешние данные», уверял, что я «рождена для кино», познакомил с директорами кинокартин. А дальше—больше… Он очень интересно говорил, имел массу знакомств. Посмотреть со стороны— Душа общества, сердечный человек, широкая натура, умница. А оказался посредственным, расчетливым, холодным, пошлым человеком. Я развелась с ним. Может быть, и я перед ним виновата… Не знаю.
- Собрание сочинений. Т. 22. Истина - Эмиль Золя - Классическая проза
- Онича - Жан-Мари Гюстав Леклезио - Классическая проза
- Скотный двор - Джордж Оруэлл - Классическая проза
- Сломанное колесо - Уильям Сароян - Классическая проза
- Солдат всегда солдат. Хроника страсти - Форд Мэдокс Форд - Классическая проза