Читать интересную книгу Норвежская рулетка для русских леди и джентльменов - Наталья Копсова

Офицер нажал какую-то кнопку под панелью своего рабочего стола и сказал, что пойдет варить нам кофе. Полупрозрачные зеленые шторы на огромных стеклах стали плавно съезжаться. Через пять минут он вернулся с подносом, на котором стояли две маленькие беленькие чашечки с хорошим ароматным кофе; изящный, как молодая девушка, молочник серебристого цвета, несколько пакетиков с сахаром лежали на четырехугольной формы блюдечке; сел в кресло напротив, широко улыбнулся и спросил меня какую-то сущую бодягу. Мне с большим трудом припоминается тот разговор, потому что он почти весь вертелся вокруг малозначительной чепухи. Как если бы знатного овцевода начать подробно расспрашивать о его мнении по поводу канонов древнеримской архитектуры – да кому это интересно! Вначале меня спросили, что я думаю о нынешнем русском президенте, его последующем преемнике и путях дальнейшего развития России. Я чего-то там налепетала, стараясь не показаться совсем уж глупой. Ничего оригинального, ни единой своеобразной мысли, только общепринятые банальности крутились в звенящей от пустоты голове, право слово, лучше бы окна в доме домыла. Видимо, в минималистском офисе возникают такие же до крайности минималистские думы. Далее беседа потекла в русле, чем и как Норвегия могла бы помочь России. Я идейно высказалась за большую гуманитарную помощь, помощь в международном юридическом и экономическом образовании и в промышленных технологиях для полной эффективизации и окончательного ускорения современного производства (вот так бы ему ускориться, чтобы все в мире успокоились и от других и прочих совершенно отстали со своими завихрениями в мозгах), само собой культурный обмен. Про себя же я думала: «Ну что он меня «пытает». Взял бы да сам почитал газеты. Ведь так прекрасно знает русский язык. Видимо, беседа со мной нужна ему для какого-нибудь формального бюрократически-статистического отчета. Мол, работаем с русскоязычным населением».

Вправду, подобные разговорчики напоминают просмотр большинства современных мелодраматических сериалов, «крутых» фильмов-боевиков или чтение любовных и детективных романов: вроде бы захватывает и становится интересно, но через полчаса после окончания ни за что точно не вспомнить ни сюжет, ни интригу, ни действующих лиц – в голове все перемешивается в одну-единственную модную кашу-жвачку. Хуже наркотиков эта липучая, с превеликим ускорением засасывающая в самую беспросветную топь и хлябь каша-жвачка! И офицеру этому, и мне полезнее и правильнее было бы просто выспаться за потраченное время у себя по домам – оба стали бы и бодрее, и свежее.

Минут через двадцать, а может, сорок, контрразведчик отстал, либо сочтя полученную от меня информацию по вопросам политпросвещения достаточной для своей отчетности либо просто идиотически-бесполезной и никудышной. Записей он никаких не вел, видимо, сразу все схватывал или не схватывал прямо на лету. Совсем не спешил меня отпускать этот Сингсорс, а все смотрел и смотрел добрым молодцем на красну девицу и с осторожной деликатностью съедал глазами, дольше всего задерживая взгляд на туго обтянутой голубой футболкой груди и чуть растрепанных, подстриженных каскадом волосах. «Ладно, ведь не серым же волком глядит на меня, и то слава Богу. Скоро совсем отсюда уберусь восвояси, займусь, наконец, хозяйственными делами». И не то чтобы мне было его мужское внимание уж больно неприятно, скорее наоборот, однако чувствовала я себя как-то странно и чуть не по себе.

– Я заметил, вы часто посматриваете в сторону портрета моего сына на рабочем столе, и, бьюсь об заклад, секунду назад вы подумали, почему же там не стоит портрет его матери. Ответьте честно: так или нет, просто мне самому интересно.

Так начал психологические игры работник самой умственной профессии на свете. Я чуть покраснела и честно кивнула. Да, меньше чем на одно мгновение во мне мелькнуло подобное любопытство, и я тут же о нем забыла – нечего Рональду Сингсорсу огород городить из подобного пустяка, тоже мне психоаналитик Фрейд нашелся. Если норвежцу приятно быть таким прозорливым, то я задавалась вопросом о его отношениях с женой, настоящей или, скорее всего, бывшей, с тех самых пор, как сюда попала. Хорошо, я признаюсь. Когда он меня о президенте России мнение спрашивал, я по-настоящему раздумывала лишь о том, что супруга нынешнего президента на своих юношеских фотографиях похожа на поэтическую пушкинскую Людмилу и зовут ее так же. И в то же время – на знаменитую норвежскую писательницу Сигрид Унсет, нобелевскую лауреатку, автора «Кристин – дочь Лавранса». Портрет писательницы те, у кого есть деньги, часто видят на норвежских банкнотах достоинством пятьсот крон. Лицо первой русской леди – по телевизионным новостям, и мне кажется, что оба лица пленяют так теперь редким выражением трепетной женственной нежности, хотя бы и тщательно скрытой под сильным, твердым, волевым наслоением прожитых лет. По сравнению с такими уважаемыми женщинами я в самом деле имею несерьезный облик авантюрной, легкомысленной, абсолютно спонтанной в своих действиях и реакциях Анжелики – героини французского куртуазного романа для детей и подростков. До чего же обидно!

Роман «Кристин – дочь Лавранса» я впервые прочитала в возрасте шестнадцати лет и до собственного переезда сюда, в Осло практически все, что я знала об этой стране, было вычитано из этой замечательной книги. Норвегия и ее жители казались мне необыкновенными героями: смелыми, отважными и бескомпромиссными.

– Четыре месяца назад моя самбурь – по-русски это будет гражданская жена, просто-напросто выставила меня из нашего общего, совместно купленного и нажитого дома, – между тем с твердым и волевым выражением интеллигентного лица, одновременно в необычайно спокойном, мягком тоне с едва-едва уловимой примесью горчинки вдруг ни с того, ни с сего признался мне Сингсорс.

Я же, признаться, никак не ожидала и просто диву далась подобной откровенности с практически незнакомым человеком, да еще иностранкой. Такая открытость была диковинной для весьма прохладных в смысле коммуникабельности жителей страны Северного пути, и не в купе поезда дальнего следования мы находились в виде случайных попутчиков, но в то же время прямо нутром почувствовала, что собеседник рассказывает о себе болезненную для него правду.

– Даже после того, как родился Эвин, Марит наотрез отказывалась официально регистрировать наши отношения. Почему? До сих пор сам не знаю; вас, женщин, сложно понять, а ведь мы прожили вместе девять лет. Кстати сказать, Марит всегда была активная, решительная и самостоятельная женщина; она являлась полным инициатором наших отношений. Марит закидывала меня письмами, обрывала мне телефон и часто приглашала на свидания, потом предложила переехать и пожить у нее.

Не интересуясь особо моим мнением, в тридцать решила родить ребенка, а потом спросила, не согласен ли я взять в банке совместный с ней заем на новый большой дом. Если бы я сказал нет, то подозреваю, что она не очень бы расстроилась и забыла бы о вопросе на следующий день. А дом все равно бы Марит купила, например взяв взаймы денег у своего богатого отца. Больше всего меня в ней восхищали твердая решимость, непоколебимая настойчивость и абсолютная независимость от чьего-либо мнения, и именно поэтому я всегда и во всем с нею соглашался. Не то чтобы я мечтал или планировал завести ребенка и не так чтобы решительно не хотел, – просто не знал, как к этому следует отнестись. Марит просто обожала все решать сама, а я не меньше обожал твердость, настойчивость и уверенность в ее характере. Сказать честно, мне действительно нравятся сильные, умеющие определять свою судьбу и за себя постоять женщины.

Эвин родился недоношенным, и постепенно случилось так, что я стал как бы заместо матери этому хрупкому, нежному и болезненному существу. Выяснилось, что Марит вовсе не имеет желания, терпения или привычки возиться с детскими диетами, бутылочками, почасовыми кормлениями, уколами, массажем, следовать правилам ухода за болезненным младенцем или ходить с ним по разным докторам. Она постаралась как можно скорее выйти на работу, а я, наоборот, на год взял отпуск по уходу за ребенком. Чуть позже я стал подозревать, что моя дорогая самбурь начала специально задерживаться в офисе до ночи и сама же напрашивалась во всевозможные командировки, лишь бы поменьше находиться дома, где приходится возиться с дитем и хлопотать по хозяйству.

Так и продолжалось до недавнего времени. Даже на родительские собрания в школу она не желала ходить; говорила, что безумно устает на работе, хотя моя зарплата значительно больше ее, но, правда, ее отец – директор концерна нам иногда помогал. Когда я, наконец, высказал все, что за эти годы наболело на душе… Не помню, как правильнее по-русски: наболело или накипело? Когда я высказал о том, что накипело, Марит вообще не пришла домой ночевать, появилась только под утро. Правда, она звонила один раз; сказала, что задерживается у подруги. Но я, конечно же, возмутился. А вечером пришел с работы: все мои личные вещи собраны и выставлены за дверь, даже поговорить она не захотела. Мне пришлось переехать жить в Драмен, в дом родителей.