Читать интересную книгу Финское солнце - Ильдар Абузяров

– Секс, – поучал Антти, – отвлекает от революции. Поэтому мы не должны ни говорить о нем, ни думать.

– Вот-вот, – соглашалась Тертту. – Секс – всего лишь естественная потребность, которую нужно удовлетворять быстро, не задумываясь особо.

Такие речи несколько успокаивали разгоряченное воображение Ахтти и не давали расстроиться вконец, когда он видел Тертту, выходящую из театра или ресторана под ручку с очередным мужчиной, которому она, ясно, как раз рассказывала о дефлорации. Ненависть Тертту ко всему буржуазному давала добродушному толстячку Ахтти надежду, что однажды Тертту отдастся ему из соображений классовой солидарности. Сам Ахтти уже давно считал себя совершенно никчемным человеком. Он только и мог, что восхищаться другими, сам же был ни на что не способен. Он и к экотеррористам примкнул из-за того, что восхищался целеустремленным Антти и мечтал хоть чем-то походить на него.

9

А еще Ахтти мечтал быть похожим хоть на кого-нибудь, обладающего приличной профессией и способного прокормить семью. Например, на дантиста Цикариеса или на пекаря Пекку, на фотографа Фотти или прораба Киркки. На худой конец, на садовника Кустаа, которого власти наняли, чтобы сделать из города с парком город-сад. Теперь опытный садовод Кустаа ходил от одной кроны к другой с переносной лестницей и инструментами: секатором и пилой. Каждый толковый садовод время от времени прореживает свой сад. Это нужно не только яблоням, но и тополям. А со стремянки далеко все видать. Но даже у садовника Кустаа помутнело в глазах, когда он увидел, как строители выкорчевывают на окраине «Дубков» маленькие липки и спиливают могучие дубы.

– Вы что?! – возмутился садовник. – Зачем?! Ведь дерево – оно живое и беззащитное! Прежде чем срубать дерево в священной роще, нужно хорошенько подумать. Не станете же вы бездумно отрезать себе руку или ногу!

– Как же так? – не понимали Конди и Нера. – Город – зона страшной экологической нагрузки, здесь каждое дерево на вес золота.

– Да как они посмели покуситься на деревья священной рощи?! – не находила себе места старуха Рухья. – Это же наши родовые деревья на месте старого кладбища!

– Вырубка на склонах может повлечь серьезные последствия, потому что деревья и кустарники берегут город от оползней, – заметил Эркки.

– Все мы полетим в тартарары, – добавил вожатый трамвая Риксо. – Потому что дорога под склон – это всегда угроза.

– Свежее, живое… – Горле взяла в горсть свежие опилки. – Никакой трухи в сердцевине. Сильное и могучее. А его вот убили.

Горле закашлялась, будто опилки попали ей в горло. А старик Юххо лишь с горечью покачал головой, подошел к гигантскому пню и молча уселся на желтый пахучий срез.

– Их спиливают не по моей прихоти, – вяло оправдывался прораб Киркки, – а по проекту. Ведь эти деревья неизлечимо больны.

– А вот и нет! Те деревья, которые вы корчуете, по местным меркам вполне здоровы! – Кустаа нервно рассмеялся в лицо прорабу. Когда опытному садовнику в лицо врут насчет деревьев, он кривится в саркастической улыбке. Сам-то Кустаа хорошо знает, что в городе все деревья в той или иной мере больны, потому что берут на себя немощи людей.

– Их спиливают, – отбрыкивался Киркки, – чтобы построить крупнейший в городе торгово-развлекательный комплекс, от которого вам же будет польза. Там будут и карусели, и аттракционы, и кафетерии, и рестораны.

– Как можно терпеть, что вековые дубы спилили под деревянные помосты для аттракционов и летних кафе?! – возмущались горожане. – Как можно, чтобы в старинном парке, куда мы носим священную еду, были заведения с пошлыми танцульками?

– А то, что мы сейчас строим, будет крупнейшей парковкой, – поспешил успокоить всех прораб. – А сам Центр будет построен чуть глубже, в самом парке. Но вы не переживайте. В Центре запланированы оранжереи. Там будут расти и плодоносить южные абрикосы, апельсины, каштаны и кокосовые пальмы. Кустарники жимолости и другие, декоративные. Там будет город-сад по задумке Хаппоненов и мэра.

– Абрикосы и пальмы? – удивился Кустаа. – И это у нас-то, на севере, в пограничной зоне широколиственных северных лесов и тайги? В крае, где растут ели и сосны, березы и дубы, липы и вязы?

– Вот вам и будет разнообразие! И детишкам радость! – не сдавался Киркка.

«Какой, к черту декоративный кустарник? – с жалостью подумал садовник Кустаа. Уж он-то лучше всех знал, что посаженный куст, даже если приживется, будет вырастать не один год. – И разве его нельзя с тем же успехом высаживать под деревья? Под защитой дубов и вязов, что спасают город от экологической катастрофы, берегут здоровье малышей и беременных, что гуляют по парку?»

Кустаа окинул столпившихся горожан задумчивым взглядом.

«Не стоит обольщаться, – понял он. – Здесь больше никогда ничего не посадят. Здесь будет мертвая зона. Мертвая и гнилая».

10

Нижний Хутор – очень тесный городок: в нем почти все друг друга знают. Куда бы ты ни пошел: в театр ли – восхищаться Акте, в больницу ли – восхищаться искусством Эску Лаппи; чем бы ты ни занялся, обязательно встретишь кого-нибудь знакомого, и вскоре о твоих делах будут трещать сороки на каждой интернет-ветке, и даже рыбак Вялле будет о них судачить.

Да ладно бы еще в театр. Бывает, выйдешь из дома, как тут же встретишь у подъезда на лавочке старух Лахью и Рухью, которые, как бывалые партизаны-охотники, вдруг притаятся и примолкнут. А пройдешь несколько шагов – и столкнешься нос к носу с субтильным юношей Субти.

– Куда путь держишь, дружище?

– В «Дубки.

– И я туда же. Пойдем вместе?

– Ну, пойдем, – нехотя соглашается Субти, будто ты пытаешься отнять у него кислород.

И мы идем вместе с Субти. Проходим мимо киоска, у которого толпятся местные алкаши Аско, Алко и Синника. Они покупают лосьон после бритья «Кедр» и одеколон «Пихта». А еще «Березовые почки» и «Еловые шишки». Так, кажется, называются медицинские спиртовые настойки-лекарства, полезные и недорогие.

Пустые пузырьки, как почки и шишки, валяются вокруг киоска. А где-то между ними затесался старый интеллигент Кюэстти. Стесняется, но хочет купить себе горькую настойку или газетку «Нижний Хутор Индепендент» с последней статьей культового журналиста Эсы о том, что смерти в «Доме» носят случайный характер. Хочет, но стесняется.

У входа в парк стоит северный провинциал Унто и держит в руках трафаретную табличку. На табличке черным маркером, словно это продолжение его жиденькой черной бороды, написано: «Лечу: Ганартроз, Скалиоз, Острохондроз, Артрит, Гастрит».

Это Унто – целитель, и он, едва кончится сельхозсезон стоит там каждый божий день с самого раннего утра и до темноты. Но он не какой-нибудь там сумасшедший или юродивый. Однажды я подошел и спросил, как он лечит. Он приоткрыл полиэтиленовый пакет, в котором лежали камни гадолина, чудодейственные минералы иттербенита, которые он вслед за библиотекарем Викки привез с севера, а еще костяные шары, кажется, из моржовых бивней, деревянные сучковатые цилиндры и какие-то длинные и тонкие палки: то ли ветки, то ли кости.

– Я их катаю по позвоночнику и вдоль пищевого тракта, – пояснил Унто. – То есть по животу. Так я передаю больному силу наших предков.

– А где вы эти процедуры проводите? – поинтересовался я.

– Да тут же вот, в парке. Можно на лавке, а можно и прямо на земле. Потому что у парка «Дубки» особая целительная сила. А нашим костям нужен магический каркас.

11

После его признания голые сучковатые деревья в осеннем парке стали походить для меня на скелеты наших предков-богатырей. Это еще и потому, что в аллеях парка «Дубки» точно можно встретить кого угодно. Уж если Пушкин в своей ссылке встречал в еловой аллее то Пущина, то Дельвига, почему бы и Оверьмне в единственном городском парке не встретить своих знакомых.

– Здрасьте, маэстро Оверьмне, – киваем мы местному писателю.

– Здрасьте, – отрывается он от раздумий и с подозрением смотрит на нас. Мол, чего мы здесь выгуливаем и высматриваем? А может, мы выгуливаем его фантазии и идеи?

Оверьмне неспроста каждый день ходит в парк «Дубки». Однажды он вычитал, что Эрнест Хемингуэй родился в местечке под названием Оук-Парк, то есть дубовый парк, и благодаря своей близости к природе, любви к рыбалке и охоте стал таким могучим и известным. Вот и Оверьмне тоже хочет стать великим писателем и сверкать в лучах полуночного финского солнца. Для этого он, подражая Хемингуэю, не бреет бороду, курит трубку и частенько, надев шерстяной свитер, сапоги и ветровку или «аляску», отправляется погулять в парк. Поближе к природе.

А несколько часов назад с Оверьмне случилось странное: он вышел из магазина «Детский мир и рыбки» и оказался в совершенно необычном мире. Над головой не светило скудное финское солнце, вокруг не было людей, и лишь туманные сумерки обволакивали писателя. Перекресток перекосился, улица искривилась. Охваченный паникой, Оверьмне так и застыл, не решаясь перейти на другую сторону. Не сел он и в трамвай номер два, кое-как различив его огни в тумане. А иначе трамвай завез бы его куда-нибудь в Италию или Испанию, как того Хемингуэя.