Читать интересную книгу Нет - Анатолий Маркуша

— Неприятность действительно была, но небольшая…

— Федор Павлович, закажите, пожалуйста, пропуск, я сейчас приеду, я должна знать все подробно.

— К сожалению, сейчас… — Кравцов струсил, он знал, что встретиться с Анной Мироновной все равно придется, и все-таки старался выиграть время. — К сожалению, именно сейчас я должен отбыть. Может быть, повидаемся завтра?

— Федор Павлович, какие у Виктора травмы, вы знаете?

— Я же сказал — нога…

— Медицинский диагноз поставлен? Диагноз?

— Анна Мироновна, милая, я же не врач…

— Вы не врач, но я врач. Послушайте, где эта точка? Как туда попасть?

— В принципе попасть туда можно, но не сейчас, несколько позже. Мы это устроим непременно.

Совершенно неожиданно Анна Мироновна не растерянным, а сухим, строгим голосом сказала:

— У меня к вам настоятельная просьба, Федор Павлович: поручите кому-нибудь немедленно пригнать Витину машину домой. Больше я ни о чем не прошу.

— Анна Мироновна, честное слово, не надо так волноваться…

— А я не волнуюсь. Мне нужна машина, и чем быстрее вы исполните просьбу, тем лучше. Вы распорядитесь? Я жду.

— Разумеется, конечно… Я сейчас скажу… — Но Анна Мироновна повесила трубку. И Кравцов услыхал только короткие телефонные гудки.

Ожидая машину, Анна Мироновна сбегала к соседу, механику Рубцову, сказала, что с Виктором Михайловичем несчастье, и попросила Рубцова помочь: свезти кое-куда на Витиной машине.

Рубцов, досиживавший дома на бюллетене, немедленно согласился. И Анна Мироновна вернулась домой.

Она вымыла голову — надо было чем-то занять себя, как-то заполнить время; переоделась, сунула в сумку врачебный диплом, подумала и достала из шкафа офицерский воинский билет, проверила, на месте ли паспорт…

Анна Мироновна решила: надо ехать к генералу Бородину. Если даже генерал и не узнает ее, напомнить об их давней встрече. Бородин поможет. Бородин не может отказать, он настоящий.

Бородин узнал Анну Мироновну сразу.

— Мама Хабарова? Здравствуйте. И извините великодушно — имя ваше и отчество запамятовал. Садитесь. Слушаю вас.

Анна Мироновна очень коротко передала Бородину содержание утреннего разговора с Кравцовым.

— Прошу вас, Евгений Николаевич, помочь мне в следующем: узнать точный диагноз, поймите — я врач, и для меня это важно. Кроме того, я — мать и потому хочу получить возможность попасть к Виктору. Скорее всего, мои медицинские познания Виктору не нужны, но, согласитесь, быть около сына, когда ему плохо, — мое право. Вот, собственно, и все, о чем я хлопочу.

Бородин выслушал Анну Мироновну и, не произнеся ни одного утешающего или вообще какого-либо слова, вызвал секретаря.

— Варвара Адамовна, отложите все дела и сейчас же выясните, можно ли связаться с гражданской больницей шестой точки. Если можно, соедините меня с главным врачом.

Срочно. Если нельзя, вызовите начальника точки, пусть он подключится к больнице. Я буду разговаривать через него. Пока все.

Секретарь вышла.

Анна Мироновна спросила:

— Евгений Николаевич, мне можно узнать, что, собственно, произошло?

— Почему ж нельзя? Можно. Виктора Михайловича понесло на шестую точку за Аснером. Полетел, извиняюсь, в качестве извозчика, на связной машине. Между прочим, никто не просил его, проявил собственную инициативу. Ну, а там… Как это бывает… отказ двигателя на малой высоте. Внизу — населенный пункт. Сел, увертываясь от домов, хорошо сел, но места не хватило…

— Мне кажется, вы осуждаете Виктора?

— Я осуждаю?! При чем тут — осуждаю? Я переживаю, я… Эх, Анна Мироновна, Анна Мироновна, плохо вы обо мне думаете… Мало ему опытных машин, мало ему экспериментальных полетов? Не могу этой жадности понять: летать, летать, летать на чем попало, куда попало, когда попало… Ладно бы, мальчик ваш Виктор Михайлович был, ладно бы, начинающий, а то ведь солидный человек…

Анна Мироновна, слушая Бородина, ловила каждую интонацию его густого, уверенного голоса, и вместе с тем воображение ее рисовало падающий самолет, маневрирующую между домами игрушку-машину, вихрь снега над местом касания колес о землю. Картина эта шла как бы наложением по лицу Бородина и не мешала ей видеть, как постарел Евгений Николаевич, какими тяжелыми сделались его щеки, какие нехорошие мешки набухли под глазами. Наверное, страдает гипертонией. Все, о чем думал Бородин, что пытался скрыть за умышленно грубоватым текстом речи, все было изображено на его лице, не умевшем лукавить.

Неожиданно Анна Мироновна перебила Бородина:

— И все-таки, Евгений Николаевич, как я понимаю, вы не одобряете Виктора. Ну, а если бы не он полетел за Аснером, то на этой же машине послали бы кого-нибудь другого? И все бы случилось с тем, другим?

— Ну, мама! Вы меня опять поражаете! Слушайте, я в бога не верю, но, когда смотрю на нас, невольно думаю; да что она — святая?..

На настольном коммутаторе Бородина вспыхнула контрольная лампочка. Оборвав себя на полуслове, Евгений Николаевич поднял трубку. Послушал, потом сказал:

— Сурен Тигранович, вас беспокоит генерал Бородин. Разрешите узнать, в каком состоянии находится полковник Хабаров.

Мельком взглянув на Анну Мироновну и увидев ее Заострившееся, разом утратившее живость лицо, Бородин щелкнул тумблером на коммутаторном щитке, переводя аппарат на громкоговорящую связь. Анна Мироновна, не ожидавшая услышать голос собеседника Бородина, даже вздрогнула, когда в кабинете Бородина прозвучал вдруг отчетливый голос далекого Сурена Тиграновича:

— Дарагой товарищ гэнэрал, я, конечно, польщен тем, что вы знаете мое имя и отчество, я гатов вам выдать полную информацию, но прашу учэсть на будущее: вы четвертый гэнэрал, который отрывает меня отдела, не считая других отвэтствэнных товарищей…

— Простите, Сурен Тигранович, но беспокойство, которое проявляют многие товарищи, свидетельствует лишь об одном: Хабаров — очень дорогой всем человек, очень нужный нам, очень хороший…

— И все вы тоже очень хорошие, я думаю, люди, сомнэваетесь, как справится наша малэнькая, провинциальная больница с отвэтствэнной задачей? Понимаю. У Хабарова двойной пэрэлом лонной и седалищной кости со смещением, пэрэлом подвздошной кости плюс медиальный пэрэлом шейки бедра… От этого не умирают, но отдать вам вашего Хабарова в таком положении я при всем желании не могу. Он нетранспортабельный больной. Абсолютно нетранспортабельный, иначе бы я его с удовольствием пэрэправил к вам…

Пока в бородинском кабинете звучали эти слова, с Анной Мироновной начало твориться что-то странное: слыша голос далекого главного врача, она совершенно явственно ощущала, что знает Сурена Тиграновича, где-то встречалась с ним. Но где и когда?

Эвакогоспиталь под Волховом? Нет. Стационар в Луге, отбитой у немцев? Нет. Раквере в Эстонии? Нет… Наконец Анна Мироновна вспомнила: это было в Восточной Пруссии, в самом конце войны. Ее вместе с тремя другими хирургами перебросили на усиление полевого госпиталя 11730. Их откомандировали в распоряжение подполковника Вартенесяна. Как звали подполковника, Анна Мироновна не помнила, но это он. Он!

И сразу представилось: к ним в госпиталь приехал генерал-полковник, командующий одной из наступавших армий; замученный бессонницей, издерганный в дни тяжелейших боев, приехал узнать, как самочувствие его начальника штаба, тяжело раненного накануне осколком мины. Оперировала начальника штаба армии Анна Мироновна. Она дала командующему исчерпывающую информацию. Увы, информация была малоутешительной. Командующий выслушал Анну Мироновну молча, обкусывая мундштук папиросы, и недовольно обронил:

— Плохие дела — ясно. А кто-нибудь постарше вас в должности тут есть?

— Главный врач, подполковник Вартенесян, старше, но в данный момент, товарищ генерал-полковник, он оперирует.

— Скажите ему, как кончит, пусть выйдет, я подожду. Вартенесян освободился минут через десять. Небритый, заезженный, он вышел к командующему в забрызганном кровью халате, с самокруткой в зубах и, пренебрегая всеми предписаниями воинских уставов и наставлений, заявил:

— Товарищ командующий, если вы не доверяете моим врачам, можете с тем же основанием не доверять и мне. К тому, что доложила майор Хабарова, добавить ничего не имею. Извините, там ждут раненые.

Выплюнул цигарку и, не дожидаясь ответа командующего, ушел обратно в операционную…

Все это Анна Мироновна припомнила с такой ясностью, будто события, происходившие без малого двадцать лет назад, совершались вчера. Она поднялась с кресла, осторожно, чтобы не зацепить шнур настольной лампы, обошла бородинский стол и мягким, решительным движением взяла трубку из рук Евгения Николаевича.

— Простите, Сурен Тигранович, ваша фамилия Вартенесян?