Читать интересную книгу Столыпин - Аркадий Савеличев

Генерал Мин командовал гвардейским Семеновским полком, который без всяких церемоний в метельном декабре прошлого года вызвал огонь на себя… всей либеральной России!.. После кровопролитных боев, пушками и пулеметами, он задавил-таки московское восстание… а ныне в отместку за то был застрелен эсеркой. Генерал Сахаров за рюмкой коньяку ярился:

– Если бы туркой или япошкой – еще куда ни шло! По-офицерски. Но бабой, бабой?!

От возмущения генерал не находил слов, опрокидывая рюмку за рюмкой. Столыпин осторожно намекал, что поручит ему роль Суворова, который гнал когда-то мятежников по этим же берегам. Беда только в том, что губернатор не мог отдать в распоряжение генерала ничего, кроме разрозненных сотен казаков, инвалидных команд да полицейской братии… Армия ему не подчинялась.

– Завтра, завтра дам назначение, достойное генерала!

Но не успел…

В городе начался еврейский погром. Евреи вынуждены были для самообороны создавать вооруженные дружины; жандармы только подливали масла в огонь, ибо неслись уже крики о «черной сотне». С обеих сторон были убитые и раненые… в общем, лети, губернатор-пожарник, на очередной пожар!

– Вечером найдем вам дело! – уезжая, успокоил генерала, тоже рвавшегося в эту бессмысленную бойню.

Но вечером он нашел генерала уже лежащим на столе под белой простыней…

Бабы, везде бабы!

Оказывается, эсерка-террористка, кстати еврейка, воспользовалась тем, что губернатор со всей своей личной охраной бросился тушить еврейский же погром, и беспрепятственно вошла в апартаменты к генералу. Она была молода и по-восточному очаровательна, да и слабости генеральские знала:

– У меня просьба к петербургскому гостю. Вполне невинная и легко исполнимая, мой женераль!

Генерал, галантно встав из-за стола, где обедал в гордом одиночестве, поспешил навстречу даме. Даже не заметив, что она протягивает ему почему-то левую руку, правой достает из-под кружевной пелерины безотказный браунинг…

Когда Столыпин, горестно повздыхав над генералом, перешел в соседнюю комнату, где подполковник Приходькин допрашивал террористку, – слуги, услышав выстрелы, сумели ее задержать, ему показалось, что это воскресшая белорусская Алеся. Что с того, что голова вороньей чернью отливает – сейчас пошла мода краситься. Те же распущенные по плечам волосы, та же черная широкополая шляпа, тот же дерзкий предсмертный взгляд. Она, конечно, понимала, что от виселицы ей не уйти, но тешила свою последнюю гордыню:

– Найдется пуля и для вас, губернатор-черносотенец!

О, дамы, дамы… дамы несчастной российской революции!..

Пожар в губернии затихал, но сколько пожарищ, сколько убиенных!..

Казаки теперь рубились, как на турецкой войне, – уже не ножнами, а прямо саблями. Не слезая с седел, наотмашь по крестьянским головам…

Рубка оказалась пострашнее ружейных выстрелов.

К началу следующего, 1905 года Саратовская и взятая под опеку Самарская губернии мало-помалу в кровавом изнеможении утихомирились.

Николай II прислал благодарственную телеграмму:

«Саратов. Губернатору Столыпину. Осведомившись через министра вн. дел о проявленной вами примерной распорядительности, выразившейся в посылке по личной инициативе отряда войск для подавления беспорядков в пределах Новоузенского уезда Самарской губернии и издавна ценя вашу верную службу, объявляю вам мою сердечную благодарность. Николай. 4 января 1906 года».

«Ну, теперь можно и в отставку, – вздохнул Столыпин. – Хватит, послужил. Рапорт! Рапорт на высочайшее имя!»

Но пока суть да дело, он и без рапорта был вызван в Царское Село.

Смекай!

Почему такая честь?..

Часть пятая Дорога на Аптекарский остров

I

Конец 1905 года и все начало года последующего прошли под знаком «государства Витте». Вставший у подножия трона при Александре III, он и при сыне его, то падая, то поднимаясь, оставался у царского плеча. Николай II не любил Витте, хуже того – боялся, но обойтись без этого умного, хитрого и напористого царедворца не мог. Никто другой не смог бы так достойно вывести Россию из бездарно проигранной войны. Он только что вернулся из Америки, заключив там Портсмутский мир; правда, пришлось отдать Курилы и половину Сахалина, но это ж такая малость! При угрозе полнейшей капитуляции и выплате Россией как страной побежденной громадной контрибуции. Но влияние Витте в западных, особенно в американских финансовых кругах было настолько велико, что они под его дипломатическим напором с удовольствием нажали на Японию, в результате она не получила ничего за свою Пиррову победу. Витте же вернулся в Россию, вдобавок ко всему с миллиардными займами, полученными на самых льготных условиях. Дверь к царскому трону он мог открывать буквально ногой.

Да и был ли трон в это время? Все рушилось вокруг него. Революция катилась, как лесной, всепожирающий пал, оставляя на просторах страны сплошные пепелища. После смерти Плеве уже не было никакого сдерживающего начала. Мало, крестьянство, фрондирующее земство, огромная часть перепуганного дворянства – на трон тайно и явно напирали выросшие как грибы новые партии. Не говоря о большевиках, даже кадеты. Все это снова вытолкнуло наверх отринутого было от трона Сергея Юльевича Витте.

Закончив приличным миром «ребяческую» и «преступную», по собственному выражению, войну с «макаками», предпринятую вопреки его решительному сопротивлению, он мог теперь диктовать свои условия:

– Или я – или диктатура!

Но вот беда, кандидата в диктаторы не было. Где они, нынешние Наполеоны? Даже великие князья, которые могли бы взять на себя эту роль, не годились! Разве что Николай Николаевич?.. Да, он с револьвером в руке вынудил царя подписать «Манифест 17 октября» и тем самым выбил некоторые козыри из рук Витте; тот открыто козырял пред царем страшным словом: «Конституция!» На конституционную монархию не хватало духу даже у Николая Николаевича. Хотя он и грозил застрелить племянника, а потом и самого себя… но был ведь все-таки Романовым. Какой уж там Наполеон!?. Семейный защитник династии. А потому, заставив царя уступить напору Витте, он и сам уступил хитросплетениям ближайших царедворцев. Витте хочет приписать себе заслуги? Пусть уж лучше заслуги принадлежат царю. Много придется наобещать народу?.. Но выполнять обещанное придется председателю Совета Министров; то бишь Сергею Юльевичу Витте…

А руки-то у него все-таки связаны! Вот так-то, Сергей Юльевич. Расхлебывайте за все царские обещания.

Ни «Конституции»…

…ни «Учредительного собрания»…

Обещания, одни огромные обещания!

Витте, поняв что не пробьет бюрократическую баррикаду, которая была пострашнее баррикад революционных! – со зла и в своей неукротимой ослепленности подал в отставку.

Вместе с ним ушло в отставку и все правительство. Вместе с очередным Министерством внутренних дел – Дурново… За которым охотились террористы, но взять пока не могли.

Апрель 1906 года по глупости все той же царской «камарильи» рассыпал в прах все то, что для пользы России, а следовательно и для самих Романовых задумывал Витте.

Когда Столыпин по царскому вызову приехал из Саратова в Петербург, председателем Совета Министров, как бы в насмешку над здравым смыслом, был назначен старый Иван Логгинович Горемыкин.

Горе-Мыкин!

Как издевательски, вроде бы по корректорской ошибке писали газетчики.

Или еще лучше: «Вытащенный из нафталина»…

И уж совсем по-уличному: «Горе-Геморрой…»

На улицах открыто пели:

Царь испугался,

Издал Манифест:

Мертвым – свободу,

Живых – под арест!

Письменно, лично поданный на высочайшее имя проект Витте – «Об умиротворении России» – ко дню подписания превратился уже в «Манифест 17 октября». Даже партия такая появилась: октябристы. Ни в ее программе, ни в Манифесте таких слов, как «Конституция», «Учредительное собрание», и в помине не было. Дума! Благословленная царем?.. Полно, господа! Кто дарует, тот вправе и отнимать дар. Наскоро собранная, как на пожар, Дума получила название «Булыгинской» – по фамилии очередного, после убийства Плеве, случайного министра внутренних дел. Она наполовину оказалась крестьянской. Была такая благая мысль: опереться на веровавшее в царя-батюшку крестьянство. Ведь крестьян-то бунтовал против помещиков и чиновников – не против самого царя? Не велика беда, если и расписаться не умеет, зато будет делать все, что надо.

С этой мыслью, еще до своей отставки, и Витте носился; уже не веруя в общину, он веровал все-таки в серенькую крестьянскую массу, которая-де и успокоит господ-бунтовщиков. Благой надеждой встретил саратовского губернатора и Горемыкин:

– Каково, Петр Аркадьевич? Кругом тишь да благодать. Мужик – он сам этот интеллигентский пожар потушит, дайте только срок…

– Жарко, Иван Логгинович…

Столыпин сказал это без всякого намека, всего лишь от ощущения кабинетной духоты.