Когда мы видим, как стая диких горилл долго сидит вместе, обмениваясь друг с другом ворчанием, которое кажется нам неразборчивой тарабарщиной, а затем все гориллы внезапно и одновременно поднимаются и отправляются в одном и том же направлении, у нас закрадываются подозрения. Мы задумываемся, не скрывалось ли за этой тарабарщиной некое речевое взаимодействие. Поскольку анатомия голосового тракта человекообразных приматов ограничивает их произносительные возможности, и они не способны использовать столь разнообразные гласные и согласные, как мы, то и словарный запас диких человекообразных приматов вряд ли окажется хоть сколько-нибудь приближающимся к человеческому. Тем не менее мне показалось бы странным, если бы выяснилось, что словарь диких шимпанзе и горилл не превышает тот, который выявлен у зеленых мартышек, и не включает в себя десятки «слов», возможно, в том числе и имена отдельных особей. В этой интереснейшей области наука быстро обогащается новыми знаниями, и следует непредвзято относиться к рассуждениям о том, какого размера в действительности разрыв между словарным запасом человекообразных приматов и людей.
Последний вопрос без ответа касается того, присутствует ли в голосовой коммуникации животных нечто такое, что можно было бы считать грамматикой или синтаксисом. Люди не просто обладают словарным запасом в тысячи слов с различными значениями. Мы также сочетаем эти слова и изменяем их формы так, как это предписывают грамматические правила, которыми определяются сочетания слов. Таким образом, грамматика позволяет конструировать практически бесконечное количество предложений из конечного количества слов. Чтобы осознать этот факт, почувствуйте разницу в значении следующих двух предложений, составленных из одних и тех же слов с теми же окончаниями, но имеющих разный порядок слов, который образует особую группу грамматических правил, определяющих значение предложений в человеческом языке:
«Ваша голодная собака укусила за ногу мою старую мать».
«Моя голодная мать укусила за ногу вашу старую собаку».
Если бы в человеческом языке не присутствовали грамматические правила, значение (семантика) этих двух предложений было бы совершенно одинаковым. Большинство лингвистов не признают языком систему голосовой коммуникации животных, сколь бы обширным ни был их словарный запас, если в ней отсутствуют грамматические правила.
Исследования коммуникации зеленых мартышек не выявили у них пока что ни малейшего намека на синтаксис. Большая часть хрюканий и криков об опасности является одиночными высказываниями. Если зеленая мартышка последовательно издает два и более звука, то, как оказалось во всех проанализированных случаях, она просто повторяет одно и то же высказывание, и то же самое наблюдалось в записях, где одна зеленая мартышка откликалась на голос другой. А вот у капуцинов и гиббонов в самом деле присутствуют высказывания из нескольких элементов, используемых только в определенных комбинациях или последовательностях, но значения этих комбинаций еще предстоит расшифровать (то есть, это мы, люди, еще их не расшифровали).
Сомневаюсь, что кто-либо из изучающих голосовое общение приматов рассчитывает, что — пусть даже только у диких шимпанзе — в нем сложилась некая грамматика, хотя бы отдаленно напоминающая по сложности грамматику человеческого языка, с предлогами, временами глагола и вопросительными частицами. Тем не менее на данный момент остается без ответа вопрос о том, сложился ли у каких-либо животных синтаксис. Необходимых для этого исследований диких животных, у которых использование грамматики наиболее вероятно — то есть карликовых или обыкновенных шимпанзе, — пока не проводилось.
Короче говоря, несмотря на то, что пролив, разделяющий голосовую коммуникацию человека и животных, несомненно велика, ученые стремительно обретают понимание того, какая «насыпь» тянется через этот пролив со стороны животных. А теперь давайте проследим мост со стороны человека. Мы уже рассмотрели сложные «языки» животных; а существуют ли в наши дни какие-либо поистине примитивные человеческие языки?
Для того, чтобы лучше представить, каким мог бы быть примитивный человеческий язык, если он вообще существовал, давайте вспомним, чем нормальный человеческий язык отличается от голосовых сообщений зеленых мартышек. Одним из различий является грамматика. У людей, в отличие от зеленых мартышек, в распоряжении имеется грамматика, то есть разные варианты порядка слов, предлоги, суффиксы и изменения корней слова, которые влияют на смысл, передаваемый этим корнем. Второе отличие состоит в том, что голосовые сообщения зеленых мартышек даже если и являются словами, обозначают только предметы, на которые можно указать или изобразить. Можно сказать, что крики зеленых мартышек включают в себя эквиваленты существительных («орел») и глаголов или глагольных групп («берегись орла»). Но человеческий язык явно включает в себя и существительные, и глаголы, отличающиеся друг от друга, а также прилагательные. Принято считать, что эти три части речи, обозначающие конкретные объекты, действия или качества, имеют лексическое значение. Но до половины слов в обычной человеческой речи являются чисто служебными словами, не имеющими обозначаемого объекта, на который можно было бы указать.
В число таких служебных слов входят предлоги, союзы, артикли и вспомогательные глаголы. Понять, как в языке сложилась грамматическая система, намного сложнее, чем понять происхождение значимых слов. Встретив человека, совсем не знающего английского языка, вы можете объяснить ему существительное «nose», дотронувшись до собственного носа. Приматы подобным же образом способны договориться по поводу значений хрюканий, функционирующих в качестве существительных, глаголов или прилагательных. Но как бы вы объяснили значение, например, предлогов «по причине» и «потому», артикля или вспомогательного глагола прошедшего времени человеку, который совсем не знает английского языка? Каким образом приматы могли случайно натолкнуться на эти грамматические явления?
Еще одним отличием между голосовыми высказываниями людей и зеленых мартышек является то, что наша речь обладает иерархической структурой, благодаря которой малое число объектов каждого уровня создает большее количество объектов более высокого уровня. В нашем языке используется много различных слогов, и все они составлены из одного и того же набора в несколько десятков звуков. Из этих слогов мы собираем тысячи слов. Слова эти не просто случайно нанизаны одно за другим, а организованы в грамматические обороты, примером которых являются словосочетания. Эти обороты, в свою очередь, соединяются друг с другом, образуя потенциально бесконечное число предложений. Крики же зеленых мартышек нельзя разложить на составляющие элементы, в них нет ни единой ступени иерархической организации.
В детстве мы осваиваем сложную структуру человеческого языка, не изучая при этом точных правил, которым он подчиняется. Нам не требуется формулировать такие правила, пока мы не начали изучать родной язык в школе или осваивать иностранный язык по учебникам. Структура нашего языка столь сложна, что многие из лежащих в ее основе правил, на которые в наше время опираются профессиональные лингвисты, были сформулированы лишь в последние десятилетия. Этот пролив между человеческим языком и голосовым общением животных объясняет, почему большинство лингвистов никогда не затрагивают вопроса о том, как человеческий язык развился на основе своих предшественников, языков животных. Они считают, что ответить на этот вопрос невозможно, и поэтому признают его не заслуживающим рассмотрения.
Ранние письменные языки, существовавшие 5000 лет назад, были столь же сложными, как и современные. Человеческий язык явно обрел ту сложность, которая характерна для него сейчас, намного раньше. Можем ли мы выявить недостающие звенья в развитии языка, отыскав первобытных людей, языки которых были бы настолько простыми, что могли бы считаться образцом ранних стадий в развитии языка? Ведь у некоторых племен охотников и собирателей до сих пор используются те же простые каменные орудия, что применялись во всем мире десятки тысяч лет назад. В книгах о путешествиях, написанных в XIX веке, можно найти множество рассказов об отсталых племенах, у которых, как утверждалось, в языке насчитывалось всего несколько сотен слов, или же отсутствовала артикуляция звуков, в результате чего они могли лишь произносить «э-э» и для общения пользовались жестами. Именно таким было первое впечатление Дарвина от речи индейцев Огненной Земли. Но все эти истории оказались не более чем мифом. Дарвину и другим западным путешественникам было просто трудно различать непривычные звуки неевропейского языка, как людям не из Европы сложно улавливать звуки английского языка, а зоологам непросто распознать звуки, издаваемые зелеными мартышками.