Читать интересную книгу Евреи и Евразия - Яков Бромберг

В заключение отметим еще, опираясь на факты не особенно давнего прошлого, ту широту размеров, в которых проявилось участие еврейских предпринимателей и техников в железнодорожном строительстве последних десятилетий прошлого века (Штиглицы, Поляков, А.А. Абрагамсон) и легкость приспособления этой предприимчивости к масштабам и условиям Евразии, которую показывает видное участие еврейских элементов в экономическом внедрении русского влияния на Дальнем Востоке и в полосе КВЖД, а в особенности — факт быстрой акклиматизации и Расселения по степным пространствам Новороссии в XIX веке. В этой несколько неожиданно обнаружившейся тяге восточного еврейства к степным пространствам России можно усматривать преемство от того древнего «избирательного сродства», которое когда-то влекло его предков на равнины Хазарии и Золотой Орды.

* * *

Этими мимолетными и разрозненными замечаниями положительных возможностях соучастия еврейского народа в грядущем труде воссоздания и упрочения особого, самобытного в своей многонародности культурного мира в центре и на северо-востоке Старого Света и отстаивайся его от агрессивно-жадных вожделений со стороны Запада мы закончим нашу по необходимости слишком программатическую, малосвязанную работу. Мы хорошо сознаем, в какой большой мере основываемся в своих суждениях исключительно на данных субъективного опыта, сознаем также, что дали, может быть, слишком много простора чисто интуитивному осмыслению трагической действительности нашего времени и что отсутствие подкрепления многих наших утверждений фактическим и цифровым материалом делает их легко уязвимыми со стороны противников. Тем не менее мы нисколько не сомневаемся, что всякий еврей, в ком злопамятная, наигранная ненависть и завистливо-ограниченный утопизм еще не убили до конца способности к правильной перспективе и независимой оценке явлений непосредственно-ближайшей действительности и беспристрастному их учету, вызовет из глубины своего личного опыта достаточное количество житейски-бытовых проявлений отмеченных нами типических особенностей еврейской утопической периферии. Самое трудное здесь будет состоять в преодолении извечного, воистину постыдного нашего «страха иудейска» перед признанием своих даже несомненнейших недостатков, особенно на людях, т. е. перед общественным мнением окружающих нас народов. В этой черте наш народный характер диаметрально и непримиримо противоположен русскому, в котором потребность и вкус к публичному самоуничижению и самооплеванию, наоборот, достигает столь преувеличенных размеров. Мы, евреи, еще очень плохо поняли, что еврейская проблема затрагивает отнюдь не нас одних только и что она поэтому не только может, но и должна быть предметом гласного и широкого обсуждения. Именно наша объективно несносная привычка вечного суетливого секретничания и шушукания исключительно между собою, преследования и заушения тех, кто осмеливается поведать миру какую-нибудь горькую правду о нас самих, — именно все это не только питает лживые и подтасованные легенды врагов нашего народа и веры, но и ставит нас, во вселенских перспективах, в нелепое и комическое положение сфинкса, загадка которого давно и многократно разгадана.

В наше страшное время элементарный подход ко всякой из запутанного клубка многосложных проблем, не разрешенного и не рассеченного, а поставленного и осложненного революцией, требует полной и беспощадной искренности — беспощадной прежде всего к самому ищущему разрешения. Только максимализм искренности и бесстрашного правдоискательства может быть противопоставлен бурному разливу человекоистребительного максимализма современных социально-утопических лжерелигий; и здесь заключена самая действительная защита «третьего максимализма», заключенного в евразийском учении, против критики со стороны духовных вершин дореволюционного утонченного западничества с его упадочной проповедью минималистической умеренности.

И нам кажется, что как раз в еврейской среде даже люди, преисполненные неподдельной тревоги за будущность своего народа и его связи с Россией и за его истинное благо (более высокого порядка, чем только внешнее благополучие и удовлетворенность), слишком часто склонны малодушно уменьшать высоту нашей требовательности к самим себе, тем уподобляясь сионистскому главарю г. Жаботинскому, некогда провозгласившему «право иметь своих подлецов» при восторженном одобрении полуинтеллигентно-периферийной улицы, или тому молодому сионистскому профессору из одного самоопределившегося государства, который не так давно обосновывал не менее чудовищное «право на банальность».

Со своей стороны мы именно в сознании неизменно проникавшего нас стремления быть, в меру своих духовных сил, до конца откровенными и правдивыми в своей трактовке русско-еврейской проблемы будем черпать силу, которая поможет нам нести свою ответственность за высказанные на этих страницах утверждения.

Последнее замечание приводит нас к мысли о необходимости отдать себе отчет в том, к кому обращена наша речь, в какой среде ожидаем мы найти правильное понимание и отклик.

В этом смысле мы оставляем за пределами своего внимания рассеянные за рубежом России по всем культурным центрам Запада серые и шумливые толпы последних эпигонов нашей интеллигентской периферии, роль которой окончательно сыграна и которая уже не извлечет из слишком мелких недр своего безблагодатного, неблагословенного духа хотя бы того призрачного подобия национально-культурных ценностей, которое доныне давало ей право на водительские и заступительские функции по отношению к народу. Мы проходим мимо нашей глухой и безжизненной интеллигентщины, нашей соли, сделавшейся пресною и брошенной на попирание под ноги исторического шествия народов; и (да простится нам употребление стертого и заезженного революционно-трафаретной фразеологией выражения) через голову старой периферии мы обращаемся к лучшей, качественно отборной части младшего поколения, хотя и выросшего среди кровавых ужасов революции и отчасти обязанного последней своим продвижением в состав ныне формирующегося социально-водительствующего слоя, — но не отравленного злопамятной горечью, переживаний, связанных с утеснениями со стороны старой, изжившей себя дореволюционной власти и успевшего ознакомиться на практике с прелестями социалистического рая или, mutatis mutandis, национально-демократической политики на самооопределившихся окраинах. Есть признаки, позволяющие утверждать, что поколение это, по крайней мере в лице своих лучших, наиболее чутких представителей, разочаровалось в методах решения политических и социальных проблем, заключенных в широковещательных проектах утопистов. Оно ощутило в грозовой трагедии пережитой катастрофы некий сверхисторический смысл, выводящий за пределы устаревших рационалистических воззрений, постижение которого властно толкает современного человека, после опыта столетий гуманистического ослепления и гордыни прогрессистской лжеверы, в лоно старой и вечно живой в людях истинной веры. Это — вера в незримое сопутствие Божьих сил и замыслов мятежным земным страдам человека, в существенно-трагический характер власти и общественного водительства как служения и вольного подвига, а не цели похотливых вожделений. Поколение это также должно было оценить по-новому нравственное и эстетическое величие отечественного великодержавия и его основного следствия — органической возможности плодотворного сожительства и сотворчества народов среди глубокого и прочного имперского мира, вопреки упадочным и лживым домыслам самоопределенческих идеологов национального взаимоотчуждения и распыления, от которых на наших глазах теряет свое мировое значение, слабеет, распадается и гибнет среди ядовитых испарений национальной злобы некогда великая культура Запада.

Старые рационально-позитивистские воззрения, кошмар которых еще столь сильно тяготеет над еврейским духом, в наше время достигли своего наивысшего напряжения и заострения в утопической фантасмагории коммунизма, истребляющей лицо человека небывалым захватом своих абсолютистских притязаний. В лице коммунизма, захлебывающегося в им же самим вызванном безбрежном разливе низменных стихий злобствующей ненависти, канонизованной лжи и лицемерного насильничества, погибают с позором старые учения науковерческого безбожия, теряя власть над лучшими умами современности, несмотря на внешнюю видимость победного шествия по шумным торжищам распыленных человеческих толп Запада. И мы верим, что и среди нашего восточного еврейства падет очарование ложных кумиров и что лучшие люди следующих поколений нашего народа устремят свою духовную энергию по руслам истинно творческих, мировых заданий, стоящих перед народами России в ее грядущем религиозном подвиге спасения и вознесения истинно божественных, вечных начал, на которых зиждется культурная и историческая жизнь человечества.