Читать интересную книгу Кольцо светлой воды - Гейвин Максвелл

- Ну, она же не думала, что ей придётся развлекать какую-то выдру, тем более если её зовут Коротышка. (Как и большинство ручных зверьков Эдаль, после появления в Камусфеарне, получила массу всяких кличек, среди которых эта, пожалуй, была самой безобидной).

Эрик Минклейтер привёл большого английского сеттера, великолепного зверя по кличке Топсель. Тот тоже сначала попробовал было порезвиться с выдрой, на этот раз на песке, но, как и пойнтер, вскоре понял, что бегать вокруг неё кругами бесполезно, так как глаз у неё был отточен на радиусы. Таким образом, постоянно одураченный, он стал истерически лаять, а Эдаль спасалась бегством в море. Я всё ещё надеюсь, что когда-нибудь найдётся собака, которая будет играть с ней как Присцилла в Африке.

Выдра и пятеро диких гусей были всем известными обитателями Камусфеарны, хотя в течение лета там были и другие временные жители. Молодая славянская поганка, которая из множества водоёмов в этой местности умудрилась сесть на наш маленький бассейн, который мы выкопали за домом для Эдаль, посчитала, что сеточный забор вокруг него слишком высок, чтобы взлететь. Несчастный слепой мышонок, которого бросила родительница пока несла его от внезапно переполненных наводнением местных дренажных канав, и который прожил всего четыре дня, пока его кормили из с трудом изготовленного подобия материнской титьки. Раненая, едва оперившаяся серебристая чайка, подобранная невдалеке от дома и умиравшая под ветром и дождем, вскоре поправилась, стала летать и в какой-то мере стала питаться отходами нашего хозяйства. И водяной погоныш, который прибыл из деревни в картонной коробке, на оборотной стороне этикетки которой было написано : "Что это за птица, их что, обычно находят на шестке у камина?" Его совершенно неожиданно нашли сидевшим, нахохлившись, у потухшего камина, когда хозяин утром спустился в гостиную из спальни. Я очень удивился тому, что такая птица, с которой обычно сталкиваешься во время её коротких неуклюжих перелётов над камышом в каком-нибудь бекасовом болоте, одно из самых непритязательных летающих существ, вдруг закончила свой хоть и невидимый, но надо полагать, неудачный и бездарный полёт таким образом. Совершенно непримечательная, можно сказать, птица, с неопределённым опереньем, неуклюжая в движениях, а по привычкам вообще такова, как будто бы её и нет совсем. Однако тот экземпляр в картонной коробке, который таким образом вынужден был, так сказать, сблизиться и установить социальный контакт с человечеством, оказался очень ярок, с виду даже щеголеват, с серыми рубиновыми глазками и напористым холерическим темпераментом. Он наскакивал как бойцовский петух на любую протянутую к нему руку, а обманчиво тоненький красный клюв обладал похожей на щипцы хваткой. Ему откровенно не нравились обстоятельства его позорного плена, но он прибыл вечером, и мне не хотелось выпускать его на волю, не убедившись, что он здоров. Он провёл ночь в моей спальне, пол которой по такому случаю был усыпан земляными червями и прочими подобными невкусными подношениями. То ли гоняясь за ними, то ли, чтобы утвердиться самому, он топал всю ночь, по словам гостя, ночевавшего этажом ниже, подобно мышонку в кованых сапогах. Поутру выяснилось, что он здоров телом и душой, его выпустили, и он растворился в окружавшей нас природе.

И, наконец, самое большое впечатление произвело на нас появление дикого котёнка.

Однажды выяснилось, что наше нагревательное устройство "Калоргаз" (в тот год это была новинка), осталось почти без топлива, и мы сразу же решили съездить на лодке в деревню за пять миль отсюда. Стоял золотисто-голубой сентябрьский денёк, и море между островов было гладким, как поверхность глыбы полированного камня.

Был отлив, и в шхерах показались макушки водорослей, так что, если бы мы не торопились из-за боязни, что магазин в деревне закроется, то объехали бы маяк с внешней стороны. Теперь же возможность сэкономить десять минут заставила нас рискнуть, несмотря на то, что можно было напороться на мель, и мы решили пойти протокой между маяком и соседним островом. Я был у руля, а Джимми Уатт стоял на коленях в носу лодки, указывая мне направление между камней. Вдруг он взволнованно крикнул и обратил моё внимание на нечто на поверхности по правому борту.

Там, метрах в пятнадцати от нас, был дикий котёнок-подросток, который неуверенно плыл в направлении дальнего острова. (Позднее я узнал, что дикие кошки нередко отправляются в плаванье, даже если их не преследуют, но в то время мне это показалось таким же странным явлением, как рыба, ползающая по земле). Глубина была больше трёх метров, и котёнок плыл медленно, высоко задрав голову, так что вся спина и хвост у него были над водой и сухие. Я хотел было повернуть к нему, но именно в этот миг стойка подвесного мотора, которую мы в спешке закрепили не очень плотно, соскочила с одной стороны , и мы остались без руля. К нашему удивлению кот повернул к лодке как спасательному средству, и надавив на мотор одной рукой, я сумел подплыть к нему. Я никогда не имел дела с живыми дикими кошками и подумал, что Джимми в лучшем случае отделается сильными царапинами, но когда он подхватил его под пузо, раздалось лишь шипенье. Затем Джимми поднял его и бросил в плетёную корзину. Трудно было усмотреть в этом жалком, покорном, пушистом заблудшем котёнке грозное и неукротимое по слухам существо и я подумал было, что появилась возможность проверить эту версию самому. Трудно представить себе, как можно в Камусфеарне совместить при всей их покладистости дикую кошку и выдру, и я подумал о Мораг. Она, может, и приютит его как воспоминание о детстве, так как давным-давно держала помесь дикого кота и домашней кошки, об утрате которой она в свое время горевала. В то время она работала экономкой в охотничьем домике на берегу реки в четырёх милях от побережья, мы отказались от мысли пополнить свои запасы газа и направились вверх по реке. Мораг, однако, уже уехала на почтовом "Лэндровере" в Друимфиаклах, у охотничьего домика нам дали машину, и мы последовали за ней домой. Спокойствие котёнка в корзине теперь сменилось низким, но почти беспрерывным рычаньем, которое свидетельствовало о едва сдерживаемом гневе.

Когда выяснилось, что у Мораг и так слишком много домашних забот, чтобы заняться ещё дикой кошкой, мне следовало, без сомненья, выпустить её, но несмотря на всё то, что я слышал и читал о неукротимой природе диких кошек, я не встречал никого, кто мог бы лично рассказать мне об этом. Мне также было известно, что целого и невредимого котёнка удаётся поймать очень редко, и я чувствовал, что возможность проверить действительность этого мифа упускать нельзя. Я вернулся на заимку и оттуда позвонил доктору Морису Бэртону, зоологу, у которого дома в Саррее содержится большой набор диких зверей, который всю свою жизнь посвятил изучению поведения животных и имеет опыт общения со всеми представителями британской фауны. Как это ни странно, однако, оказалось, что он никогда не держал диких кошек и не знал никого, кто бы пробовал приручить их, хоть и слыхал об одном человеке, который всю жизнь мечтал заполучить для эксперимента здорового котёнка. Он вызвался позвонить своему другу, который перезвонит мне через полчасика, и через некоторое время я переговорил с г-ном Уильямом Кингхэмом, который пообещал на следующее утро выехать из Лондона на машине, чтобы забрать кошку. Дело было в пятницу вечером, и он предполагал завершить семисотмильное путешествие к утру в воскресенье.

Я отвёз теперь уже явно рычащую корзину на лодке в Камусфеарну. Оставался единственный способ переждать следующие полтора суток : убраться из своей спальни в пользу котёнка, а самому спать на кухне. Я проделал это не очень-то охотно, и не только потому, что представил себе, во что она превратится после этого, но и потому, что прошло лишь три дня с тех пор, как я вернулся туда после отъезда своего последнего гостя.

Когда мы причалили к берегу у дома, уже стемнело, и в ту ночь не было никакой возможности достать подходящей пищи для дикой кошки. Я оставил корзину в своей спальне открытой, поставил рядом блюдечко консервированного молока и несколько кусочков молоки морской форели. Подумав, заткнул печную трубу клубком проволочной сетки.

Наутро, после уже ставшей привычной ночевки в спальном мешке у камина, при беглом осмотре спальни кошки обнаружить не удалось. Исчезла одна молока и всё молоко из блюдца, в центре моей постели было весьма пахучее месиво, но автора всего этого безобразия не было видно нигде. Мне помнится, точно так же мы ещё детьми запирали ежей в комнате, из которой не могла бы ускользнуть и мышь.

Утром, едва проснувшись, ещё неумытые, но снедаемые любопытством, мы находили лишь одну иголку, которая свидетельствовала о том, что это был не сон. Я подозревал, что взрослые вмешивались в эти дела по ночам, но в том возрасте мы все были и очень большими фантазёрами, и фаталистами.