Читать интересную книгу Почетный академик Сталин и академик Марр - Борис Илизаров

Если в процессе первой дискуссии Марр критиковался с позиций традиционного, компаративистского языкознания, прикрываемого марксистской терминологией, то вдохновители второй дискуссии попытались «перешагнуть» через концепцию Марра, сделав вид, что она является пройденным этапом «марксистского» языкознания[246]. Среди организаторов и активных участников второй дискуссии был уже упоминавшийся ранее Лоя. Но и эта «языкофронтовская» атака «слева» очень быстро потерпела фиаско, несмотря на то что ее, похоже, поддержал видный партиец, новый нарком просвещения А.С. Бубнов.

Неизвестно, интересовался ли Сталин ходом этих дискуссий, одна из которых прошла накануне XVI съезда, а другая после него. Скорее всего, он не вникал в них, но, судя по тому, как они быстро захлебнулись, именно он не дал им хода, так как считал более целесообразным поддержать Марра в качестве научного авторитета. На 1929–1931 годы приходится пик научной, политической, организационной и даже международной деятельности Марра в новую советскую эпоху. Сталин с размахом использовал его карьеристские устремления, а Марр не обманул его ожиданий.

* * *

Я уже отмечал, что после октября 1917 года Марр, по существу, единственный из старых академиков, оказался близок к верхушкам советской власти. Больше десятилетия, вплоть до 1929 года, Академия наук СССР сохраняла свою организационную автономию и идеологический нейтралитет, что вызывало раздражение монополизирующей все и вся ленинско-сталинской власти. После революции академия в своей гуманитарной части одним фактом своего существования автоматически становилась независимым от ЦК ВКП(б) идеологическим центром. Большевистская верхушка на первых порах выбрала тактику постепенного разрушения академии путем выстраивания параллельных ей научных и идеологических учреждений, способных со временем заменить академию полностью. Такая тактика позволяла, не вызывая резких протестов зарубежных и отечественных научных кругов, перехватить инициативу и подготовить преданные власти научные кадры, работающие по ее заказам и правилам. Еще в 1919 году бывшая Императорская Академия наук была переведена в подчинение Наркомпроса РСФСР и формально стала частью советского государственного аппарата. Ему же были подчинены и гуманитарные институты. Все оставшиеся научные учреждения и институты негуманитарного профиля перешли в ведение Научно-технического отдела ВСНХ. Чуть раньше, в июне 1918 года, в Москве была учреждена Социалистическая академия, которая первоначально должна была заниматься пропагандой марксизма применительно к общественным наукам. В том же 1918 году Петроградский филиал Наркомпроса, который тогда витиевато назывался Комиссариатом народного просвещения Союза коммун Северной области, выступил с инициативой ликвидировать Академию наук как ненужный пережиток старого общества. В 1923 году, когда Социалистическая академия была переименована в Коммунистическую, нарком Луначарский стал представлять ее в качестве единственного центра, инициирующего всю научную работу в стране. Так в очередной раз была поставлена под сомнение особая роль Академии наук. В одном ряду с этими советскими учреждениями противопоставляли себя академии такие новообразования, как Общество историков-марксистов, Российская ассоциация научно-исследовательских институтов общественных наук (РАНИОН) и Всесоюзная ассоциация работников науки и техники для содействия социалистическому строительству, то самое ВАРНИТСО, во главе которого советская власть поставила академика Марра и от имени которого он выступал с приветствиями на XVI съезде партии. Все другие перечисленные советские учреждения возглавляли уже известные нам советские деятели, с которыми Марр находился в самых тесных отношениях: Луначарский, Покровский, Фриче. Однако перечеркнуть академию таким способом не удалось; в ее рядах насчитывалось всего сорок пять человек, но все они были выдающимися учеными, имевшими мировой авторитет. С лета 1925 года власть изменила тактику, и РАН передали в подчинение более высокого ранга — Совнаркому РСФСР. В том же году в недрах Политбюро ЦК ВКП(б) появляется специальная комиссия для связи с академией (во главе с А. Енукидзе), а на самом деле для выработки шагов, ведущих к ее огосударствлению и подчинению ЦК. Через два года Академии наук был навязан новый устав, резко ограничивающий круг деятельности и разделивший ее состав на два отделения: физико-математическое и гуманитарное. Численность академических вакансий была увеличена почти вдвое, для того чтобы получить возможность ввести своих людей и овладеть академией изнутри. Но до 1928 года этот план осуществить не удалось, а потому делались попытки путем перераспределения кадров организовать в Комакадемии учебно-научные центры гуманитарного профиля. Сталин и все руководство партии и государства, включая «правых» оппозиционеров, были согласны в стремлении овладеть последним оплотом «буржуазного» вольнодумства в важнейших идеологических областях. С осени 1928 года до начала 1929 года была проведена серия мероприятий (а по сути, аппаратных интриг), позволивших навязать академии нужных власти людей. Среди них оказались и те, с которыми давно сотрудничал Марр и которых он лично рекомендовал[247], а также Н.И. Бухарин, А.М. Деборин, Г.М. Кржижановский, Д.Б. Рязанов — всего тридцать девять человек. Так в российской академической науке была запущена система номенклатурного подбора кадров, когда за основу берутся не выдающиеся научные достижения, а преданность режиму. Это привело к вырождению гуманитарной части Академии наук, вполне ощутимой и в наше время.

И все же сломать интригой и грубым административным давлением волю и совесть сорока пяти выдающихся россиян не удалось. Тогда сталинское руководство использовало испытанные уже в те годы грязные приемы по отношению к своим гражданам: шпионаж, доносительство, стравливание, раскол и, конечно, репрессии. В апреле 1929 года под предлогом проверки финансовой деятельности и пересмотра штатов была создана специальная правительственная комиссия, которая «обнаружила» два десятка добровольцев-сотрудников, от которых в адрес комиссии стали поступать подписанные и анонимные доносы. В частности, поступили «сигналы» о том, что в Библиотеке АН, в Пушкинском Доме и в Археографической комиссии хранятся печатные и архивные материалы «контрреволюционного» характера. На самом деле это были зарубежные периодические издания, архивные материалы разгромленных большевиками политических партий, манифесты об отречении от российского престола и т. д. В результате деятельности комиссии пять человек было расстреляно. Выдающиеся историки С.Ф. Платонов, Е.В. Тарле, М.К. Любавский, Н.П. Лихачев сосланы на длительные сроки[248]. Некоторые так и не вернулись из ссылок. А что наш герой? Именно в эти годы карьера Марра пошла круто вверх.

Очень странно, но в опубликованных материалах о выборах в Академию наук, о ее проверке и судьбе репрессированных академиков сведений о Марре практически нет. Но в марте 1928 года Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило «строго секретное» постановление Комиссии по вопросу о выборах академиков, в котором, в частности, были такие пункты:

«8. Признать необходимым, чтобы один из вице-президентов Академии наук был абсолютно советским человеком, и поручить Комиссии тов. Енукидзе подыскать подходящего кандидата.

9. Признать возможным утверждение Ферсмана вице-президентом при условии, что второй вице-президент будет абсолютно своим человеком»[249]. Вторым вице-президентом АН был фактически назначен Политбюро Марр.

Я уже отмечал, что Марр и до избрания на одну из высших должностей в академии был для власти своим человеком. Даже во время Гражданской войны и до конца жизни он постоянно выезжал в длительные зарубежные научные командировки (иногда вместе с женой), для чего специальными постановлениями Политбюро выделялась немалая валюта[250]. Тогда все заседания проводились лично Сталиным или его ближайшими соратниками.

Но Марр был полезен Сталину и как авторитетный специалист по периодически обновляемой национальной доктрине. Выступая с большим докладом на XVI съезде, Сталин в специальном разделе говорил об опасностях «уклонов» в сторону великодержавного русского шовинизма и национализма других больших наций СССР. «Уклонисты этого типа исходят при этом из того, что так как при победе социализма нации должны слиться воедино, а их национальные языки должны превратиться в единый общий язык, то пришла пора для того, чтобы ликвидировать национальные различия и отказаться от политики поддержки развития национальной культуры ранее угнетенных народов»[251]. «Не ясно ли, — говорил он далее, — что, ратуя за один общий язык в пределах одного {16} государства, в пределах СССР, они добиваются, по сути дела, восстановления привилегий господствовавшего ранее языка, а именно великорусского языка? Где же тут интернационализм?»[252]