Тем временем ламуты под руководством Майгина вооружились самодельными кирками и заступами и приступили к рытью второй шахты. Дни шли в кипучей работе. Шесть ламутов и двое участников экспедиции с утра до ночи рыли землю и туф, взрывали гранитные глыбы, встречавшиеся на пути, таскали из шахты породу. По расчетам Берсеньева, предстояло прорыть ход в два аршина шириной, в три аршина высотой и примерно около восьмидесяти саженей в длину. Это была очень тяжелая работа. Но ламутов воодушевляло желание получить драгоценный порох, геологи же стремились поскорее добраться до заветной двери в неведомый мир, и потому работа спорилась и двигалась успешно,
Вечером первого июня, когда ламуты отложили свои заступы и собрались вокруг костра, над которым уже висел большой жестяной чайник, Берсеньев позвал Майгина в палатку и сказал:
— Андрей, ламутов пора отпустить.
— Вы думаете, мы близки к цели?
— Да. Я сегодня произвел последние вычисления. До конца осталось пройти сажени три мягким туфом. Мы сами закончим ход завтра же.
Майгин промолчал, затем осторожно спросил:
— А может быть, не отпускать их совсем?… Как вы думаете, Клавдий Владимирович, не понадобятся ли они нам еще?
— Вы боитесь, что мы ошиблись направлением? — быстро спросил Берсеньев.
Присутствовавший при этом разговоре Петя охнул: мысль о том, что они рыли ход не в том направлении, даже в голову ему не приходила.
— Клавдий Владимирович, как же это так? Неужели придется начинать все снова? — с отчаянием воскликнул он.
— Только без паники, Петя! — строго сказал Майгин. — Не придется. Клавдий Владимирович никогда не ошибается.
Берсеньев усмехнулся:
— Нет, конечно, осторожность не помешает. Объявите, Андрей, ламутам, что завтра у нас праздник и поэтому мы отпускаем их в стойбище на один день. Ну, а потом будет видно.
Майгин раздал землекопам порох и дробь; ламуты быстро собрали свои пожитки и покинули лагерь. Лишь один из них задержался и, оглядываясь по сторонам, дребезжащим козлиным голосом стал звать:
— Нэнэ! Нэнэ!
Но никто не откликался. Ламуты остановились поодаль и стали ждать товарища, а он все ходил вокруг палатки и звал:
— Нэнэ! Нэнэ!
Петя вышел из палатки.
— Вы кого зовете? — спросил он.
— Моя сына нэт. Нэнэ нэт, — сказал ламут.
— Ах, Нэнэ, ваш мальчик?
Петя принялся искать вместе с ламутами.
— Куда же он девался? А может быть, он вперед убежал? Как вы думаете? Он у вас непоседа.
Кривоногий, косоглазый мальчуган, явившийся в лагерь вместе с отцом, принимал в работах самое деятельное участие: носил воду, варил чай и часто забавлял геологов потешными выходками.
Ламуты окликнули отца Нэнэ, и между ними завязался быстрый громкий разговор на родном языке. Очевидно, товарищам удалось убедить отца мальчика, что Нэнэ убежал вперед.
Скоро над лагерем медленно спустился темный и вместе с тем прозрачный полог летней ночи. Это была одна из тех благостных ночей, которые так часты на Дальнем Востоке. Воздух был чист и неподвижен, лишь изредка откуда-то издалека, от берега Тихого океана, как вздох спящего великана, долетал легкий соленый ветерок. Вдали в кустарнике часто и дробно перекликались звонкие пичужки-чечетки. Над палатками бесшумно вились тучки мошкары. Тишина мягко окутала маленький лагерь геологов… Внезапно из глубины палатки, маскировавшей вход в первую шахту, донеслись глухие крики:
— Стой! Мальчик! Постой! Куда ты?
Из палатки стремительно выскочил растрепанный грязный мальчишка-ламут, и вслед за ним, запыхавшись, вывалился Петя. Мальчик пробежал несколько шагов, но Петя догнал его, схватил за плечо и потащил к палатке Берсеньева.
Оба геолога, привлеченные шумом, вышли ему навстречу. Студент подвел к ним мальчика.
— Это Нэнэ, сын ламута Нукэ. Я нашел его у «окна» в старой шахте.
— Как он туда попал? — строго спросил Берсеньев.
Петя пожал плечами:
— Не знаю. Я только на минуту оставил вход в шахту открытым, он и прошмыгнул. Вхожу, вижу — сидит подле «окна», нос об «окно» приплющил и таращит глаза. Я его за руку схватил, а он от меня…
Майгин с досадой сплюнул:
— Анафема! Ну что теперь с ним делать?… Уйдет в стойбище, разболтает. Мало того, что ламуты копать перестанут, еще и напакостить могут…
— Андрей, ну зачем вы его ругаете? Это очень хороший мальчик! Голос Берсеньева звучал непривычно ласково. — Как тебя зовут? Нэнэ? А-а! Очень хорошо! Петя, да отпустите вы его руку, зачем вы его держите?
Петя удивленно поглядел на Берсеньева, затем на Майгина и отпустил маленького ламута. Тот потер руку и недоверчиво глянул на Берсеньева, дружески трепавшего его по плечу.
— Ты мне всегда нравился, Нэнэ, — продолжал Берсеньев. — Хочешь я тебе сахару дам? Ты любишь сахар?… Сахару не хочешь? А что же ты хочешь?
— Отец иду… Яранга иду, — угрюмо сказал Нэнэ.
— Домой хочешь? Жалко. А я хотел тебя здесь оставить. У нас хорошо: сахар есть, мясо есть. А потом, — Берсеньев таинственно подмигнул ламутенку, — мы с тобой туда пойдем, — он кивнул в сторону шахты. — Там красивое стойбище есть. Ты видел?…
Глаза у мальчика загорелись. Он кивнул головой.
— Завтра пойдем туда. Хочешь?
— Хо… чешь… — решительно повторил Нэнэ.
— Ну, вот и отлично! Только ты домой не ходи. Уйдешь — не возьму с собой в красивое стойбище. Петя, — обратился Берсеньев к студенту, поручаю вам это дитя натуры. Присматривайте за ним, а завтра утром, перед тем как приступить к работе, еще раз сводите его в шахту, пусть полюбуется… Ну, Андрей, первый инцидент, кажется, улажен, обратился Берсеньев к Майгину, когда Петя, дружески обняв маленького ламута за плечи, повел его в палатку. — Теперь он ни за какие коврижки не уйдет отсюда. Его голова еще не забита суевериями, а то, что он увидел там, внизу, видимо, пленило его на всю жизнь.
— Так же, как и меня, — задумчиво сказал Майгин.
— Да, так же, как и нас, — в тон ему сказал Берсеньев.
Маленький колдун
Рано утром друзья принялись за работу. Новый член экспедиции, маленький ламут Нэнэ, деятельно помогал им. Вместе с Петей он таскал в мешках породу и охотно поддерживал со студентом разговор при помощи нескольких исковерканных русских слов, которым он успел обучиться.
Когда за Нэнэ явился отец, мальчик наотрез отказался идти домой, и Майгин без труда уговорил ламута Нукэ оставить сына «погостить».
В полдень сделали перерыв на обед, во время которого Нэнэ, набив рот сахаром, потешал геологов своим рассказом о том, что он видел в шахте.