Усилием воли Клемент заставил себя отвести взгляд, сел в кресло и сказал следователю:
— Начинайте очную ставку.
— Поскольку я потерпевший, — опередил следователя Северцев, — то решающими будут мои показания.
И голос у него теперь другой. Он по-прежнему звенящ и гибок будто плеск горной реки, но в нём появилась острая и жесткая хрипотца, — связки тоже искалечены, навечно сорваны криком. Странный получился голос: ни забыть, ни слушать его невозможно.
— Говорите, — разрешил следователь.
— Никто из присутствующих здесь лиц в том фургоне не был.
— Однако Цалерис Аллуйган и Теодор Пиллас признались в совершении преступления.
— Самооговор — не преступление, — возразил Северцев. — В фургоне были другие люди. Трое, два исполнителя и один заказчик. Но это не Цалерис Аллуйган, не Теодор Пиллас и не Ланмаур Шанвериг. Преступники довольно сильно похожи на них внешне, но это совершенно другие люди.
— Зачем бы двум вполне успешным молодым даарнам себя оговаривать?
— Ради преданности своему хозяину. Чтобы надёжнее отвести от него ложные обвинения.
— Так вы настаиваете на непричастности Ланмаура Шанверига и его теньмов к нападению на вас? — уточнил следователь.
— Да, — твёрдо сказал Северцев. — Настаиваю.
— А почему тогда Теодор Пиллас покончил с собой?
— Что? — испуганно переспросил Малугир. — Как «покончил с собой»?! Вы хотите сказать, что он совершил самоубийство?
— Именно, — ответил следователь.
— Он оставил предсмертную записку?
— Нет.
Малугир отвернулся, прикрыл лицо рукой так, словно прятался от удара.
— Мне говорили, что Пиллас вернулся в лицей… А на самом деле… Теперь ещё и смерть. Ведь на самом деле это убийство. Закон империи говорит, что тот, кто довёл людя до суицида, точно такой же убийца, как и тот, кто стрелял из бластера или добавлял в пищу яд.
— Господин! — шагнул к нему Аллуйган. — Но вы-то здесь не при чём! Вы не виноваты в смерти Тедди! И ни в чём другом не виноваты.
Джолли быстро глянул на старшего Шанверига, на молодого, на Аллуйгана и опустил взгляд.
— Я не знаю, — прошептал он. — Не знаю…
Ланмаур смотрел на внука с непониманием. Наследник вёл себя совсем не так, как ждал губернатор. А если он сотворит с собой то же, что и этот никчёмный недородок Пиллас? Сердце сжало холодом и страхом. Прокляни пресвятой следователя за его болтливый язык! И предвозвестник… Что он скажет о столь недостойном поведении наследника знатного рода? Как выходка взбалмошного мальчишки отразится на губернаторской карьере?
Но предвозвестника такие мелочи не интересовали. Он пристально разглядывал гирреанца, который сопровождал Северцева.
«Кто же он такой, — пытался вспомнить Клемент, — как его зовут на самом деле? И почему так бесстрастен? Будто изваяние… Почему он ждёт, что скажет Северцев? Ведь Скользкий назначил его опекуном своего сына, значит право решения принадлежит только гирреанцу. Но он почему-то предоставил решать всё этому сопляку».
Северцев молчал, смотрел в пол.
— Авдей? — спросил гирреанец.
— Я не знаю, — медленно, с усилием ответил Северцев. — Я даже предположить не могу, что заставило Пилласа так с собой поступить. Об этом надо спрашивать его друзей и наставников. Причин может быть множество — девушка бросила, в казино проигрался или в табели успеваемости низкие оценки выходили. Последнее обстоятельство честолюбивому студенту нередко воображается непоправимо серьёзной бедой. Однако как бы то ни было, но с моим делом это трагичное происшествие никак не связано. — Северцев тяжело перевёл дыхание и добавил: — Не надо было ему так делать. Ведь смерть не способна ничего исправить. Она только всё губит. Пиллас мог из тени стать людем. А теперь навечно останется никем и ничем. Нельзя так с собой поступать. Нет. От его смерти стало ещё хуже.
— Господин… — пролепетал Аллуйган. Горло ему перехватило. — Господин…
Северцев кивнул ему, посмотрел на следователя и сказал твёрдо:
— Теодор Пиллас, Цалерис Аллуйган и Ланмаур Шанвериг к нападению на меня не причастны. Никого из них не было в том фургоне.
Малугир резко повернулся к Северцеву, всмотрелся в лицо.
— Нет, — качнул головой Малугир, — одних слов будет мало.
Он неловко, дрожащими руками расстегнул воротник рубашки и снял с шеи белую шёлковую ленту с небольшой золотой звездой в двойном кольце. На кончике каждого луча сверкал крошечный, но очень яркий бриллиант, а кольца усыпаны маленькими сапфирами.
— Ты на золото и камни не смотри, — сказал Северцеву Малугир. — Это лишь для видимости, для гонора дворянского. На самом деле звезда вовсе не ювелирная побрякушка. Её привезли с острова Галмениса планеты Велдары. Там родился пресвятой Лаоран. Мой отец специально ездил в паломничество, чтобы подарить её матери на свадьбу.
Малугир сотворил знак предвечного круга, прикоснулся к звезде губами.
— Поклянись! — потребовал он у Северцева. — На святой звезде поклянись, что говоришь правду — ни дедушка, ни его теньмы к нападению на тебя не причастны.
— Я атеист, — ответил Северцев.
— Ты лаоранин! Иначе тебя не выпустили бы из Гирреанской пустоши.
— Моё лаоранство всего лишь формальность. Я сменил церковную приписку только для того, чтобы получить разрешение на выезд. А на самом деле пресвятой Лаоран мне столь же безразличен, как и мать-всего-сущего Таниара. Для меня они не более чем сказка. Досужая выдумка, вроде Колокольчатого Гномика.
— Твой дед священник!
— Одно другому не мешает.
Малугир судорожно стиснул звезду в кулаке.
— Пусть так, — хрипло выговорил он. — Пусть ты атеист. Тогда поклянись именами отца и матери. Клянись, что дал правдивые показания, ни словом не отступая от истины. Клянись!!!
Северцев на мгновение закрыл глаза. Изувеченную руку повело судорогой. Но Северцев унял дрожь, прямым взглядом посмотрел на Малугира и сказал отчётливо:
— Клянусь именем моей матери Златы и именем моего отца Михаила, что ни Ланмаур Шанвериг, ни Цалерис Аллуйган, ни Теодор Пиллас не причастны к нападению на меня. Никого из них не было в том фургоне.
Испуганно охнул следователь, в ужасе оцепенел Джолли, вперил в Северцева острый испытующий взгляд гирреанский приезжий.
Аллуйган рухнул на колени, скрючился в чельном поклоне. Плечи дрожали, хвост свился в спираль. Попятился Ланмаур.
А Клемент просто не хотел верить в реальность происходящего, твердил себе, что всё это дурной сон.
— Ты сказал правду? — хрипло и сорванно спросил Малугир.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});