Я начинаю догадываться, что сейчас будет, как только вижу на тумбочке у стены фотографию. На ней мы, Десятка лучших, в момент своего выпуска. Все – довольные, счастливые, полные надежд на блестящее будущее, а по центру – наш наставник. Андрей Викторович.
Вспоминаю о Максе, который стоит рядом. Находясь не под гнетом его тела, а в квартире Соловьева, я могу мыслить более трезво.
– И чем же я все испортила? – огрызаюсь. – Тем, что увидела, как небезразлична тебе?
Челюсть у Макса упрямо выдвигается вперед. Он хватает меня, разворачивает, прижимает спиной к своей груди и фиксирует в таком положении.
– Смотри, Синий Код, – шепчет над ухом, – смотри, а то можешь пропустить самое интересное.
И действительно, в комнате появляется… профессор. Видеть его живым так непривычно, что я хлопаю ресницами от изумления. Как будто отмотала время назад и вернулась в прошлое, где ежедневно встречалась с ним в лаборатории. Соловьев одет в синий домашний халат и тапки. Похоже, что недавно принимал душ, потому что волосы еще блестят от влаги. В руке – кружка с ярлычком от чайного пакета, переброшенным через край.
Он поворачивается к нам, его глаза расширяются от ужаса. Кружка падает на пол и разлетается на осколки. От этого зрелища внутри меня все холодеет. Соловьев выставляет вперед руки, его губы бледнеют и начинают трястись:
– Ч-ч-что вы делаете?
Как и следует ожидать, взгляд профессора прикован к тому, на кого он смотрел в тот момент. Соловьев пятится назад, его ноги заметно дрожат.
– П-п-пожалуйста… у меня есть деньги. В-в-вон там, – Андрей Викторович показывает в сторону широким паническим жестом. – В-возьмите все!
Мне больно видеть его таким. Невыносимо понимать, что его уничижительные мольбы, жалкие попытки бороться за свою жизнь, спастись любой ценой, не привели к успеху. Жутко смотреть на мертвеца, который в тот определенный момент еще надеется, что будет жить, и уже совершенно точно знать, что жить не будет. Находиться заранее в курсе чужой смерти – это противно человеческой природе, и все во мне восстает против такой сцены.
– Отпусти меня! – рычу я на Макса сквозь стиснутые зубы.
Как ни странно, он ослабляет хватку. Подхожу к тумбочке, сердитым взмахом пытаюсь сбить фотографию на пол. Ничего не получается. С горечью убеждаюсь, что это не фантазии, а ужасная правда. Я не хочу в это верить. Я же почти убедила себя, что Макс не убивал!
Со своего нового местоположения я вижу картинку не глазами Макса, а как бы со стороны. Сам мой объект остается на месте, его руки опущены вдоль тела, в тяжелом взгляде исподлобья сквозит ожидание того, что произойдет. Наверное, в момент убийства он так же стоял, только еще целился в жертву из пистолета. Сейчас, в сеансе, Макс не двигается, но это никак не влияет на ход воспоминания: профессор продолжает отступать от него все дальше и тянуть руки в беспомощной мольбе.
– Прошу вас! Кто вы такой? Что я вам сделал?
Он откидывается назад, хоть звука выстрела и не слышно, только шипение «фью-ю-ють». Соловьев хватается за грудь, между пальцев течет кровь. Он растерянно открывает рот, и я чувствую, что готова расплакаться от жалости. Снова «фью-ють». В следующую секунду голова Андрея Викторовича дергается назад, и он, как подкошенный, падает на пол.
Тело дергается и замирает. Я медленно обвожу взглядом квартиру. Большое пространство, все на виду. Здесь никого не было, кроме жертвы и его убийцы.
– Все еще хочешь меня спасать, Синий Код? – с издевкой произносит Макс.
Я только качаю головой. Нужно время… еще немного времени, чтобы смириться с увиденным. Чтобы понять, как же поступить дальше. Тот план, который имелся в моей голове, только что с треском раскололся, как кружка профессора.
– Ты убил его! – восклицаю я.
– Конечно, – Макс складывает руки на груди, – я сказал тебе об этом в самую первую встречу. И могу повторить то, что ответил полиции, когда они приехали. Я отмычкой взломал его дверь. Вошел сюда. В ванной шумела вода. Тогда я присел вот сюда, – он кивает в сторону ближайшего стула, – и стал ждать. Он вышел, но даже не заметил меня. Пошел на кухню, сделал чай. И только на обратном пути обнаружил меня. Тогда я встал и выстрелил. Два раза. Один – в сердце, второй – в голову.
Макс говорит это так спокойно и хладнокровно, что у меня мурашки бегут по спине. Наверное, с таким же спокойным лицом он вел за собой Оксану в ту гостиницу или… убивал людей Татарина в их машинах. Двумя выстрелами. Одним – в сердце. Другим – в голову. Чтоб наверняка.
Замечаю, что Макс наблюдает за моей реакцией, и он тут же невесело усмехается:
– Ты должна была верить мне на слово, Синий Код. Теперь ты мне веришь?
Я помню эту фразу. Он уже говорил такое раньше в каком-то из сеансов. «…Я хочу, чтобы хотя бы ты поверила мне на слово…» Только теперь понимаю, что Макс имел в виду. Ведь его сестра, адвокат, общественность – мы все колебались в сомнениях, пока он сообщал нам прямо в лицо чистую правду. До конца ему не поверил никто.
Внезапно до меня доходит, почему он решил показать воспоминание именно сейчас. Если бы я не поговорила с Оксаной, возможно, и не свела бы одно к одному. Но теперь ниточки, наконец-то, сходятся в один клубок. Признание Макса – это превентивный удар. Мое вторжение в его сокровенные мечты – это угроза, от которой он пытается избавиться. Вот почему сказал, что другие сеансы не потребуются.
– Ты специально мне все показал, – произношу и делаю шаг вперед. – Думаешь, я сбегу, и ты сможешь скрыть от меня остальную часть?
– Какую часть, Синий Код? – ощетинивается он в ответ.
– Твои мотивы, – упираюсь руками в бока. – Я видела, что ты убил. Хорошо. Но в чем твои мотивы? Андрей Викторович тебя даже не знал. Отлично. Значит, убрав его, ты сделал это не ради себя. Ты кого-то защищаешь.
– Что?! – Макс корчит презрительную гримасу, но я уже достаточно знакома с его интонациями.
– Ты. Кого-то. Защищаешь, – четко произношу и начинаю обходить его по кругу. Макс чуть поворачивает голову, чтобы удерживать меня в поле зрения, и я почти слышу, как скрипят его зубы. – Ты никогда и ничего не делаешь просто так. Если ты стрелял, значит, так было надо. И это очень весомое «было надо», как, например, защита твоей семьи от киллеров, посланных конкурентом. Это вопрос жизни и смерти. На мелочи ты не размениваешься, ведь так?
Да, зубы у него точно скрипят. Теперь в этом не остается сомнений. Так всю эмаль в порошок сотрет.
– Твой адвокат советует слушаться тебя во всем, – загибаю пальцы на руке, – ты просишь меня верить тебе на слово. Но что если… – я качаю головой, не понимая, как не догадалась раньше сама, – что если здесь верно только одно утверждение? Мне надо тебе верить. Но вот слушаться необязательно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});