– Всеволод Рудницкий?
Вася снова кивнул.
– Это же мы! – вдруг закричал Сэм.
Вася засмеялся радостно.
– Ну, Василек! – только и смог произнести Сэм. – Как это ты додумался?
Тот засмеялся. Глаза его сияли.
– Тебе нравится?
– Замечательно! Я просто обалдел! Конечно, мы! Как же это я сразу не врубился! Эту тоже берем. И розовую церковь. Для начала попробуем две. Холст готов, можешь приступать к созданию… оригиналов. – Сэм рассмеялся и потер руки. – С богом, Василек!
– Сегодня придет Дима, – вспомнил Вася.
Сэм чертыхнулся.
– Он мне надоел! Какой-то он неадекватный. Виталя Щанский таскается сюда для компании, а этот даже не пьет. Сидит, молчит, только зенки пялит.
– Он очень одинок, Сема. Он мне не мешает, пусть ходит. Он тут мебель переставлял…
– Вася, никто не должен видеть твои картины, понимаешь? И старые холсты. Это твоя домработница не врубится, а художник сразу заметит, что дело нечисто.
– Он свой человек, – сказал Вася примирительно.
– Они все свои, – проворчал Сэм. – Не отобьешься. Давай сворачивайся! Обед. Татьяна потушила мясо с картошкой.
Позже, когда они уже сидели за столом на кухне, Сэм достал из холодильника бутылку водки, открутил колпачок, разлил по стаканам и торжественнно провозгласил:
– За кубофутуриста Всеволода Рудницкого!
– За Всеволода Рудницкого! – повторил Вася, и они выпили.
– За нас!
– За успех!
– За старину Гемфри Блейка!
* * *
– Когда он начал звонить? – допытывался Шибаев. – Чего он хочет?
Ирина перестала плакать, лежала, свернувшись в клубок, на него не смотрела.
– Почему ты ничего мне не сказала?
– Я не видела тебя три дня, ты же исчез! Он звонит каждую ночь после смерти Толи. Спрашивает, кто убийца и знают ли в полиции, что у меня есть любовник? И смеется, хихикает, булькает… Я бросала трубку, но он звонит снова и снова. Я отключила телефон, он стал звонить на мобильник. И голос… глухой, тягучий. Мне кажется, он меняет голос, такого просто не бывает! И смех! Дикий какой-то… Саша, он все про меня знает! Он спрашивает, люблю ли я порнофильмы…
– Сколько видеокамер было в доме?
– Две. Наверху, в спальне, и в гостиной, над камином. Я и не вспомнила сразу. Но кто мог знать о ней? О них? Они стоят там уже несколько лет. – Она смотрела на него умоляющими глазами. – Сашенька, я боюсь!
– Он говорил о деньгах? Требовал чего-нибудь?
– Нет! Ничего он не требовал… кажется. Я не знаю, Сашенька, от одного его голоса меня бросает в дрожь. Он звонит в три утра, спрашивает, что я делаю, одна ли я в постели… Он ненормальный! Мне кажется, он все время за мной подсматривает…
– Голос тебе незнаком?
– Нет!
– Он его меняет, но интонации, отдельные звуки, слова, хоть что-то… Подумай!
– Не знаю… Нет, кажется. Но если он расскажет про нас…
– Ирина, я не хочу тебя пугать, но эта запись все равно где-нибудь всплывет. Тем более если в доме стояли две камеры. То, что я не попался, просто случайность. Это нарушило их планы, но у них есть вариант «би», можешь не сомневаться.
– У кого? – спросила она испуганно. – Чего они добиваются?
Шибаев пожал плечами.
– Что же нам делать? – Она затравленно смотрела на него.
– Убийство твоего мужа из тех, что называют резонансными – уважаемый человек, владелец банка. Астахов будет землю рыть, чтобы найти убийцу. На них давят со всех сторон. Если меня повяжут, то могут не искать дальше. Отрапортуют, что убийца арестован, передадут дело в суд, а там… сама знаешь. Мне нужно найти этого заказчика. – Он помолчал, глядя на нее. Потом спросил: – У твоего мужа были враги?
– Он был жестокий человек, может, и были. У кого их нет… Но чтобы убить… Не представляю.
– Партнер твоего мужа, этот Петя Воробьев…
– Петька? Он способен на любую подлость, всегда с улыбочкой, как гадюка!
– Гадюка… Что у вас было?
– Ничего!
– Я же вижу! Он был твоим любовником?
– Ты с ума сошел! – Она вдруг ударила его кулаком в грудь. – Как ты смеешь!
– Успокойся! – Он поймал ее руку, занесенную для повторного удара. – Что ж ты сразу в драку как… шпана! Астахова ты тоже бьешь на допросах?
Она невольно рассмеялась.
– Нет! Я его боюсь.
– А меня не боишься?
Она посмотрела на него внимательно. Помотала головой – нет.
– Так что же у вас было?
– Он набивался в друзья, жалел, говорил, какая я тонкая и удивительная. Между прочим, ты мне ни разу не сказал, что я тонкая…
– Ты тонкая? Да ты чуть что, сразу руки распускаешь!
– Только с тобой! Так и тянет приложить от души! – Она обняла Шибаева, прижалась щекой к его груди. – Знаешь, Сашенька, он очень умный, у него мозги как у компьютера…
– Компьютер, по-твоему, умный?
– А разве нет? – удивилась она.
– Умный, умный… Так что?
– Ничего. Однажды стал приставать…
– И что?
– Что! Получил по морде. Я пригрозила, что расскажу мужу. А он рассмеялся и сказал, что они с Толей как родные и тот его простит. Представляешь, какая подлость? Он вроде как дал мне понять, что Толя будет не против, мол, ему по фигу… Мразь! Он ничего никогда не забывает, глаза гадючьи, холодные, смотрит, а у меня – аж мороз по коже… А самое интересное, что его половина – ты видел ее, монстр какой-то! Так вот, она решила, что между нами что-то есть, я просто чувствую, как она меня ненавидит! После той истории наша дружба домами сошла на нет.
– Понятно… – протянул Шибаев. – Он может звонить?
– Может, еще как! Это в его стиле. Но зачем? Напугать? Голос вроде не похож.
– Не знаю… А женщина твоего мужа? Что за человек?
– Я ее никогда не видела. Петя говорил, не то официантка, не то кассирша в баре. Знаю, что муж купил ей квартиру в центре. Он очень хотел ребенка.
– А почему у вас…
– У меня не может быть детей, Саша. Когда мне было девятнадцать, я сделала аборт. У меня не было ни денег, ни блата, и меня не пощадили. Чистил молодой парень, веселый, шутил все. Тренировался на таких, как я. Саша, ты представляешь, как это – знать, что твой любимый… – Голос ее пресекся, и она замолчала. Шибаев молча гладил ее по голове.
– Где твои родные?
– У них свои семьи. Сколько себя помню, они все время скандалили. Мама – врач. Отец – прораб на стройке. Она жила работой, он – сильный, грубый, пил. Иногда я думаю, что меня потянуло к Толе из-за того, что он чем-то напоминал отца, я искала в нем защиту… подсознательно. Была еще бабушка, мамина мама… Я иногда думаю, что бабушка была единственным человеком, который любил меня такой, какая я есть, не требуя ни хороших оценок в школе, ни о чем не прося. Знаешь, я стреляла у нее деньги до стипендии, а когда отдавала, она не брала – плакала, что ей стыдно брать у меня, потому что у меня их нет… А я говорила, бабулечка, это же твои деньги! Не переживай, в конце месяца я снова попрошу!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});