— Вы б поберегли снаряды, Олег Александрович, — буркнул министр, когда вой и грохот закончились.
— Сам не ожидал, товарищ маршал Советского Союза. Что теперь будет? Вой во всех газетах по всему миру?
— Мне Тишков к этим бомбам обещал ещё одну, информационную, взорвать. Французские газеты сегодня же расскажут про «Лучи Смерти». Это мы не ракетами по Китаю жахнули, а специальными лучиками. Применили «Криптоновый лазер».
— А есть такие?
— Понятия не имею. Но Тишков говорит, что теперь Штаты миллионы долларов истратят, чтобы эти «Лучи Смерти» криптоновые самим разработать. Ты, генерал, забудь, что я сейчас сказал.
— Так точно.
— В Москву пора. Тут, думаю, долго теперь тишина стоять будет.
Глава 22
Событие пятидесятое
— И сказал Кашпировский мальчику: «Брось костыли и иди!». И мальчик бросил костыли и пошёл.
— А что у мальчика было-то?
— Насморк.
— А костыли почему?
— Бабушке нёс.
Старики-разбойники по завершении своего беспримерно-бесстрашно-безумно-безшабашного перелёта все хором угодили на две недели к Кашпировскому — нет, не мозги чинить, а восстанавливаться. Виданное ли дело — в семьдесят-восемьдесят лет устраивать над собой такие эксперименты! Получается, что-то большее, чем разум и рассудок, тут в ход пошло. Не голова решение принимала — сердце. Хоть и старенькое, изношенное, стучащее с перебоями — а поди-ка.
Как оклемались, бешбармаком отъелись — собрал их Пётр у себя. Анатолий Михайлович Кашпировский бурчал, двигая ушами на коротко подстриженной голове:
— Куда? Их бы на месяц хоть, у одного печёнка, у второго сердце — да у всех сердце…
— Анатолий Михайлович, сколько у них тех месяцев осталось! Вот первоочередные дела решат, и попробую уговорить ещё посетить твой «дивный уголок».
— Докторов слушают, когда кольнёт, а не когда они советы дают…
— Услышал. При первой возможности.
Документы уже делают, скоро полетят в Москву оформляться в граждане СССР. Получат страшные серые паспорта. «Денег нет». Так не меняй! А новые выдавай хоть уже красные. «С нового года…». На бьюдущий неделья! Стыдно за страну. Достойна она вот таких? Статные старики, что называется — маститые. Штелле Туполева в Кремле как-то встретил — вот одна с ними порода. Зубры.
— Так что делать теперь будете? Родные места поедете смотреть?
— Ну, это как водится. Могилам поклониться… если отыщутся. Потом — можете нами располагать, — ответ держал Игорь Иванович Сикорский, как лидер и вдохновитель. — Только вот на Бориса Вячеславовича купец уже есть, его ещё из санатория какие-то местные господа хотели увезти.
— Ума не приложу, кому я тут понадобился. Я ведь после войны уже не авиацией — кораблестроением занимался, учебники по теории мореходности писал, — пожал плечами Корвин-Круковский. — Зазывали на какой-то завод имени Кирова. Только где Верный — а где море?
— Хм. А моторчик от торпеды не вы ли по ошибке в самолёт загрузили?
— Был грех! Привезли нам в институт на испытания, а я лейтенантика уговорил русскую водку попробовать… напробовался юноша, да и показал кладовочку, куда эти штуковины сложили. Слаб-с.
— Тогда понятно. Ну вы не отказывайтесь, там увидите, — и в самом деле понятно. Завод имени Кирова — второй после Дагдизеля производитель торпед в СССР. А моря тут и в самом деле нет, зато неподалёку, в Киргизии, — озеро Иссык-Куль, где их изделия и испытывают.
— Ну, раз вы говорите — не буду.
— А что же семьи-то ваши? Может, вывозить кого срочно надо? ФБР копать же будет.
— Что вы, Пётр Миронович! Мы никому ни слова. И вправду ведь могли бы привлечь за недонесение о готовящейся измене. Только дети наши — они уже американцы. Родились там, выросли, это их страна. Надеюсь, простят нас, старых дураков. Вот жён бы привезти — дело другое…
— А моя дочка поедет! — перебил Викториан Романович Качинский. — И вот ведь странное дело. Сам я поляк, жена моя Елена Владимировна — немка, урождённая Оффенберг — а как узнали, что Милочка себе русского мужа нашла — радости было до небес. Серёжа Бобылёв, строитель. Они только по-русски в семье говорят, гости у них собираются, стихи читают, песни поют. И ваши песни тоже. Вот бы их с вашей Машей познакомить. Нда… Нехорошо сейчас в Америке, война — не война, но опасно. Лучше пусть тут, — Качинский скрипнул зубами. В Гражданскую у него погибли двое братьев.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— А про меня вот все думали — поляк, приходило паньство, в землячества звали — усмехнулся Корвин. — А мы спокон веку — православные литовские дворяне. С Пясецким, есть такой конструктор вертолётов, как-то на этой почве разругались до смерти. Вот какая шляхта ныне пошла — ни гербов, ни родословных книг не знают. Хотя супруга моя, Евгения Адольфовна — та как раз полька, из Новицких. Но уж старые мы, вместе одряхлели — и помирать лучше вместе. Поедет.
— А я, вы, наверное, думаете, немец? — хохотнул Игорь Васильевич Бенсен. — Все думают. Только мы — Бензины, ударение на первый слог. Из природных южноруссов. Когда уехали, папа переделал фамилию на иностранный лад, а я теперь думаю — обратно переименовываться, вроде как, и неловко, засмеют ведь. Ещё бы Керосиновым назвался, скажут. Только вот мою жену попрошу вас поскорее привезти. Машенька болеет, ей без меня тяжело. У вас ведь тут и медицина бесплатная, а я и там со своими летучими кофемолками в золоте не купался.
— Ну, моей-то Ларисы уж двадцать лет как нет. Я женился было на американке, она и сына мне родила… пятого. Но девка молодая, сорок лет. Где мне, старику, с ней справиться! Погуливает. Отписал им, что там у меня осталось, — не пропадут, — вздохнул Михаил Михайлович Струков. Впрочем, грусть восьмидесятипятилетнего капитана кавалерии явно была напускной. Прямая, как палаш, спина, щегольские подкрученные усы. Этот ещё повоюет! — А я ведь вам подарков привёз кучу. Когда «Локхид» меня с госзаказом на транспортники переехал, а Кайзер нашу фирму «Чейз» оттяпал — федеральных агентов напустили, проходу мне не давали. Так я собрал газеты, черновики всякие, костёр во дворе развёл, да и спалил весь этот мусор к чертям. Бегал, стенал — форменную, словом, трагикомедию ломал. А они, дурашки, решили, что я от чертежей и производственной документации избавлялся. Отстали. А она-то вот! Так что, коли вашим нужно — простите, нашим — то кое-какие вычисления восстановить, и в производство можно пускать. Самолётики простые, недорогие, да я ещё шасси удумал особое — на любой огород можно сажать.
— А я вот вдовец, и детишек бог не дал, — вымолвил Александр Николаевич Прокофьев-Северский. — Эвелин моя по молодости сущая бой-баба была, летали мы с ней вместе, испытывали мои самолёты. Когда спохватились — поняли, что живём как на острове, ни друзей, ни семьи, одни прихлебатели, а сами уж старики. Заболела Элечка, потом в один день уехала на дачу и руки на себя наложила. Прости её Господи. Вот два десятка лет уж один как перст.
Помолчали. Деды перекрестились, достали платочки.
— Моя Лиза сейчас уже, наверное, в Европе, — доложил Сикорский. Ей единственной из всех только и сказал, что задумал, она тем же днём в Аргентину улетела. Договорились, как прибудет, через вас, Пётр Миронович, связаться. Она по святым местам ещё собиралась, скоро не жду. Я и сам бы в паломничество отправился — только теперь уж, наверное, вместо Афона и Иерусалима в Киев, да в Сергиев Посад. И слава Богу.
— Будьте покойны, всё устроим как можно скорее. Письма напишите, передадим, вывезем. Вам, Михал Михалыч, ничего обещать не могу — у меня в республике авиазавода нет, но сведу с министром. Транспортник, да ещё и недорогой, и к полосе неприхотливый — для нашей страны уж точно полезнее, чем для Америки. Расстояния-то — сами уже прочувствовали, какие, а денег вечно не хватает. Но производство летательных аппаратов организовать — это не кроватную мастерскую.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— А вот тут-то, Пётр Миронович, мы вас и поправим, — довольно, как кот, прищурился Бенсен. — Если у вас в городе есть кроватная мастерская, то я за неделю берусь изготовить вам на ней летательный аппарат.