Итак, приступаем к музейной экспертизе. На замке пистолета после тщательного осмотра все же обнаружилось мелкое клеймо «G.G.», почти под колесом. С ходу так и не заметишь. Немцы отпадают, там подобные клейма датируются не ранее XVII века, были крупнее и ставились всегда напоказ. Вспоминай, старый черт, вспоминай, как заучивал наизусть клейма из дефицитных в советское время забугорных каталогов в столичных библиотеках. До наших губернских палестин такие издания доходили крайне редко.
Какой оружейник может быть с таким клеймом в конце XV века? Их ведь не так и много осталась в анналах.
Пожалуй, есть персонаж на подозрении. Некто Бартоломео Кампи — оружейник, механик, художник, ювелир, чеканщик, гравер, декоратор и военный инженер. Типичный разносторонний человек Ренессанса. Правда, он умер почти через сто лет. Через девяносто точно. Если память не врет, то в 1573 году, в Гарлеме, в испанской Северной Голландии, будучи на службе у небезызвестного герцога Альбы. Кстати, в каком возрасте он умер никому не известно. Но в тот период он клеймил свои работы как «B.C.F.». А вот ранее, когда служил дожу Венеции, герцогу Урбинскому и французскому королю, то, как раз, на свои изделия он ставил именно такое клеймо — «G.G.», с характерными нижними закорючками.
Эти два клейма и разночтения с его местом рождения, когда одни источники показывают, что он родом из Пезаро, а другие сообщают, что он родился в Кремоне, вызвали в научных кругах с 80-х годов прошлого века подозрение, что это все-таки два разных человека. И вот этот девайс, который я сейчас держу в руках, был бы в третьем тысячелетии той последней соломинкой, которая ломает хребет верблюду. Научное открытие, епырть. Интересно, а сколько я еще сделаю тут таких научных открытий? Страшно подумать. И почему все в жизни приходит, когда уже не нужно?
Отобрав у Микала его маленький, с тупой оконечностью клинка ножичек — блин, как страшно не хватает мне здесь даже примитивного китайского мультитула, не говоря уже о нормальном инструменте, — справился с винтами, а пин выбил с помощью новой даги. И тут моя первоначальная догадка, возникшая еще, когда я вертел в руках этот пистолет в лавке оружейника, полностью подтвердилась. Ствол не восточный, а европейский. Но экзотик — венецианский. Закрытое новодельным ложем клеймо на стволе указывало на семью дела Толе — литейщиков ружей, из которых самым знаменитым был Джованни, который умер в 1540 году. Это уже «ближе к телу, как говорил Ги де Мопассан».
Итого, мы имеем в руках композицию деталей из разных европейских мастерских, которые объединил некий восточный оружейник, возможно, даже из разных поломанных пистолетов и создал не столько оружие сколько роскошный представительский аксессуар. Показатель статуса.
Все. Можно садиться и писать статью. Но я этого делать не буду. Просто почищу пистолет и пойду на двор проверять, как он стреляет.
Бли-и-и-и-ин, а чем же смазывали такие замки в это время? Веретенного то масла нет, как нет. Как нет и самой переработки нефти. Совсем.
Засада!
Что тут в данный момент есть из смазочного материала? Растительные масла сразу отметаем, так как они полимеризуются, а это точной механике гроб.
Нутряное сало.
Рыбий жир.
Китовая ворвань.
Жир… Жир… Масло…
— Микал?
— Слушаю, сир, — отозвался раб, который что-то себе шорничал, сидя на полу невдалеке от меня.
— Сбегай к хозяину, спроси у него немного костяного масла. Совсем немного. И чистую ветошь. А пока пригласи ко мне дона Саншо.
Но тут дверь открылась, и искомый инфант Кантабрии самолично возник на пороге с наездом.
— С чего это вдруг тебя отшельничать понесло? А, Феб? — выпалил дон с порога. — Вроде еще рано тебе грехи замаливать.
— И тебе не хворать, брат, — откликнулся я, — Я только что Микалу приказал найти тебя. Примета есть такая, если человека поминают, а он тут как тут, то его теща любить будет. Только учти, что моя маман сестра Паука — сиречь сама Паучиха, — подмигнул я Саншо.
И, повернувшись к рабу, повторно приказал.
— Марш отсюда и без костяного масла не возвращайся.
— Зачем тебе костяное масло? — поинтересовался инфант, проводя глазами ускакавшего стремянного.
— Замок у pistoleta смазать?
— Так отдай эскудеро, чего это ты сам с этим возишься, пока твой юный Филипп в поте лица прелестниц Нанта осеменяет. Не понимаю я тебя иной раз после Плесси-ле-Тура.
— Сначала надо самому во всем разобраться, затем уже Филиппа этому обучать, и только потом с него требовать, чтобы все было в порядке. Это же не ножик. Пистоль — механика хитрая.
— Пистоль? Флейта? — улыбнулся дон Саншо. — Не можешь ты и дня прожить без флейты.
— Зато это убийственная флейта, — парировал я. — Никакие доспехи не спасут.
Дон Саншо, взяв в руки отделенную от ствола рукоять с ложей, громко поцыкал языком.
— Пышная вещь, — оценил он. — Хорошая работа. Красивая. Дорого взяли?
— Полтора турских ливра, — откликнулся я.
— Транжиришь последние деньги, — с некоторым осуждением попенял мне он. — Надеешься на тетушку?
Я глянул на заинтересованного инфанта, подмигнул и сказал.
— Сейчас, если найдется чем смазать у пистолета замок, то пойдем во дворе из него постреляем. Проверим бой. А пока давай займемся нашими финансами. Спешу тебя обрадовать, что в этом городе я нашел кредит, не прибегая к посредству тетушки дюшесы. Так что на переезд в Сантандер у нас деньги есть. Радуйся.
— Я всегда говорил, что ты везучий. Мне вот так не повезло, — дон Саншо сокрушенно развел руками. — Все церкви плотно забиты на несколько дней вперед заказами на молебны об избавлении от огня.
— Давай лучше об этом мою тетку попросим, — пришла мне в голову удачная мысль. — Она обязательно найдет, кого из церковников пришпорить, чтобы нас пропихнули вне очереди. Это мы тут пришлые, ponaechavschie, а кто ей-то откажет? Давай уже решим все по финансам и закроем temu. Деньги счет любят, как поучал меня местный меняла. Потом будешь готовиться к визиту к тете вместе со мной. От вас ты и твой паж. Остальные в карауле. Эскорт — копье из Фуа.
Микал вернулся примерно через полчаса и не один.
Он настолько резко открыл дверь, что я еле успел прикрыть скатертью разложенные на столе деньги.
С ним в комнату вошла моя ночная златовласая пассия, осчастливленная шестью золотыми, уже успевшая переодеться добропорядочной горожанкой, со свертком в руках. За ней вошел худой жилистый бюргер, но наверняка не обделенный физической силой, так как в левой руке он нес тяжелый даже на вид окованный медью деревянный сундучок с ручкой на крышке, как у чемодана. А его правую руку оттягивал примитивный баул, в котором находилось что-то квадратное, судя по распирающим кожу углам. На человеке была потертая, но когда-то приличная одежда. На ногах вязаные полосатые носки и деревянные сабо, на голове вязаный полосатый колпак.
— Что это за конвент? — поднял бровь над единственным глазом дон Саншо.
— Ты принес костяное масло? — одновременно я спросил Микала.
— Нет, сир, я его привел, — ответил мой импровизированный стремянной.
Видно это была попытка шутки.
— И где оно?
— Вот, — показал раб на бюргера.
— А сейчас все выйдете из комнаты и зайдете, когда вас позовут, — резко сказал дон Саншо. — А ты, Микал, если не научишься стучать в двери, прежде чем тебе будет дозволено войти, то прикажу выпороть тебя я, если Феб такой добрый.
Минут пятнадцать еще мы с инфантом раскладывали монеты по кучкам и ссыпали в разные кошельки. По моему предложению создан форс-мажорный фонд. А то, мало ли что может по дороге возникнуть. Пусть даже просто непредвиденные накладные расходы. Саншо нашел эту мысль разумной.
Усмехнулся, вспомнив, как Саншо, увидев, высыпаемую мной из расшитого кожаного кошеля на стол кучу флоринов, ошарашено произнес.
— Умеешь же ты, находить общий язык со всеми. Завидую.
— А ты попробуй, брат, видеть в них людей, а не быдло, — ответил я ошарашенному инфанту. — Особенно это касается простецов, которые сумели скопить немалые состояния. Или имеют выдающиеся таланты в чем-либо. Они гордятся этим, потому что создали все сами, своими руками и головой, а не тупо получили в наследство. Это очень полезные для нас люди и если им подать самую малость уважения, они это всегда оценят и отслужат. По крайней мере, просто не презирай их.
— И все? — не поверил мне инфант.
— И все, — подтвердил я. — настоящий аристократ может позволить себе говорить на равных с кем угодно, не роняя своей чести. Хоть с папой, хоть с императором, хоть с купцом, хоть с подмастерьем.
— Странные вещи ты говоришь, брат, — дон Саншо почесал затылок.
— Однако действенные вещи, — и показал ему на кучу флоринов на столе.
— Но за эти монеты, брат, придется еще отдавать лихву, — хмыкнул мой собеседник.