Имперскую линию фронта удерживало ополчение Пика и орден Серебряной Плащаницы, который сплотил население городка в пустошах в вооружённые отряды и поднял мораль до пылких высот церемониями и благословениями именем Бога-Императора.
Зеленокожие обрушились многотысячной стаей и бросились на баррикады города, их тела сформировали настоящее море из вызывающего воя, кожистой плоти и секущих клинков.
На пике битвы сёстры и ополчение были почти опрокинули. Наконец, когда это было нужнее всего, пришёл ответ на отчаянные сигналы тревоги Пика Гая.
Они прибыли на ”Громовых Ястребах”, чьи двигатели выли, когда они парили на сражающейся ордой. Ударные корабли целовали землю ровно столько, сколько потребовалось для высадки сил: почти двухсот Астартес в артериально-красных и угольно-чёрных доспехах. Грохочущий рёв стольь многих пилоклинков слился в неровный разрывающий уши хор, который прозвучал как боевой клич механического бога.
Завьен был в первой волне. Вместе с Ярлом и другими братьями он рубил направо и налево, скрежещущие зубцы его клинка вгрызались в броню и окровавленную грибную плоть, когда сыны Сангвиния пожинали жизни чужаков.
Зажатых между молотом и наковальней орков вырезали десятками, истребляли сзади и расстреливали спереди.
Завьен не видел ничего, кроме крови. Крови ксеносов, смрадной и густой, которая расплескалась по его шлему. Запах триумфа, вонь ликующей победы
Он также одним из первых добрался до баррикад.
К тому моменту Завьен не мог видеть. Не мог думать. Его чувства затопили стимулы: болезненные, соблазнительные и сводящие с ума. Он попытался заговорить, но слова сорвались с его губ как вопль в загрязнённые небеса. Даже дыхание лишь втягивало густой запах чуждой крови глубже в тело, распространяло его внутри. Насыщение порчей ксеносов разожгло пламя в разуме Завьена и застучало по генетически глубокой ярости, которая всегда угрожала его захлестнуть.
Влекомый неодолимым стремлением утопить чувства в чистоте вражеской крови Завьен расчленил последнего орка перед собой и перепрыгнул через баррикады. Он был должен убивать. Должен. Завьен был рождён только для этого.
Завьен и его братья сражались в неистовом ближнем бою два часа. Враг был истреблён. Но ликующие крики ополчения умерли в тысячах глоток, когда подобно волне вокс-воплей и воющих пиломечей половина Расчленителей проломилась через баррикады и устремилась в город.
Когда не осталось врагов, Астартес обратили свой гнев на всех, кто выжил.
Ангел оплакивал убитых.
Их смерти были мрачной необходимостью на пути к спасению. Молитвы, которые он пел под сводом тронного зала Императора, вызывали слёзы в глазах Сангвиния и смотревших на него тысяч верных солдат.
— Мы должны сжечь убитых, — прошептал он сквозь серебряные слёзы, — Мы должны навеки запомнить тех, кто умер сегодня, и порок, который отвратил их сердца от нас.
— Сангвиний! — позади раздался крик. Он эхом пронёсся по залу, в чьём неподвижном воздухе висели миллионы знамён всех подразделений, которые когда-либо клялись сражаться и умирать ради молодого Империума человечества.
Ангел склонил голову на бок — само воплощение терпеливой чистоты.
— Я думал, что убил тебя, еретик.
— Ярл!
Хрипя и бормоча сквозь повреждённую ротовую решётку, из которой текли струйки кровавой слюны, Ярл шатаясь обернулся навстречу брату.
То, что полилось из его рта, было мокрой от крови в горле помесью слов различных языков. Химический смрад тела Ярла обрушился на чувства Завьена ещё до запаха обгорелых доспехов брата и вони павших. Ярла заживо пожирали затопившие тело боевые наркотики.
Завьен просто смотрел несколько секунд после того, как позвал брата по имени. Повсюду на полу церкви валялись мёртвые — спящая паства зарезанных. Примерно сотня — после бойни сюда приволокли всех. Или, возможно, что многие были на службе, и лишь половину пришлось тащить. Пол избороздили липкие кровавые полосы.
— Сжечь тела, — сказал Ярл на ворчливом кретацийском, языке общего родного мира, среди череды слов, которые Завьен не мог разобрать, — Очистите грехи, сожгите тела, очистите дворец.
пиломеч.
— Сейчас это закончиться, Ярл.
Затем раздались лающие слоги — текучая помесь уничтоженных слов.
Ангел воздел свой золотой клинок.
Он был так глуп. Это был не обычный еретик. Как он мог быть слеп всё это время? Да… Махинации порченых предателей скрывали истину от его золотых глаз. Но сейчас… Сейчас Ангел видел всё.
— Да, Гор, — сказал он с улыбкой, которая говорила о бесконечном сожалении, — Сейчас это закончиться.
VI
В осквернённом храме встретились братья, чьи сапоги скользили по мокрому от крови невинных мозаичному полу. Скулящий рёв пилоклинков перемежался грохотом при столкновении оружия. Зубцы раскалывались с каждым блоком и парированием, вырывались из гнёзд и с грохотом отлетали в деревянные скамьи.
В теле Завьена колотилась кровь, зудящая от электрического привкуса боевых стимуляторов. Ярл стал тенью воина, которым был ранее — с пеной у рта бессвязно кричал несуществующим союзникам и был наполовину искалечен летальной передозировкой боевых наркотиков, которые выжигали органы.
Завьен блокировал неистовые дрожащие рубящие удары брата. Каждый раз, когда опускался топор, он высекал новый разлом в доспехах Ярла. И, в конечном счёте, лишь один воитель был достаточно вменяем, чтобы понять, что это никогда не решить пилоклинками.
С последним блоком и неистовым ответом Завьен отбросил клинок Ярла прочь и пинком выбил его из рук брата. Его двигатель запнулся, упокоился на покатом полу. Ярл наблюдал за полётом пиломеча размытыми кровоточащими глазами.
Прежде, чем он пришёл в себя, руки Завьена оказались на шее Ярла. Расчленитель надавил, вцепился руками в шею брата, продавил более тонкие сочленения доспеха и стиснул плоть.
Ярл рухнул на колени, когда брат начал его душить. Генетически усиленная физиология Ярла была отравлена проклятьем и наркотиками, и перед глазами Расчленителя начало темнеть, когда его тело не выдержало мук.
Темнеть, но проясняться.
Лишённый воздуха, не способный вдохнуть даже клочок воздуха, Ярл губами произнёс беззвучное слово, которое никогда не покинуло пределов обуглившегося шлема.
— Завьен!!!
Завьен дёрнул в сторону, ломая брату позвоночник и продолжая давить.
Он простоял так некоторое время. Ночь опустилась прежде, чем латные перчатки разжались, и тело Ярла тяжело опустилось на землю.
Здесь упокоился безумец, уснул среди тех, кого убил.
— Сделано, — произнёс Завьен по вокс-каналу отделения и закрыл глаза, когда ему ответила лишь тишина, — Ярл мёртв, братья. Дело сделано.
Он решил закончить то, что начал его брат. Даже в безумии скрывалось немного здравого смысла.
Тела нужно было сжечь. Не для того, чтобы очистить их от воображаемой ереси, но чтобы скрыть доказательства произошедшего.
Так не должно было быть. Ни здесь, ни у Пика Гая. Они прокляли себя, и Расчленителям осталось только сражаться так верно, как они могут, пока их всех не настигнет праведное возмездие.
Пока церковь горела, наполняя густым чёрным дымом загрязнённые небеса, со стороны горизонта донёсся грохот двигателей.
Орки. Наконец-то сюда добрался враг.
Завьен с топором в руке стоял среди пламени, которое не трогало его. Огонь приманит чужих. Расчленитель никак не мог защитить против них целую деревню, но мысль пустить и вкусить их кровь перед смертью разожгла смертоносный пыл.
Его клыки засаднило, когда машины остановились снаружи.
Нет.
Звуки двигателей были слишком чистыми, слишком хорошо обслуживаемыми. Это был враг. Но не зеленокожие.
* * *
Я вышел из церкви со сломанным топором в руках.
Их было двенадцать. Они вскинули болтеры в человеческом унисоне, впечатляющем даже при том, что в нём не хватало совершенства единства Астартес. Серебряные корпуса танков и доспехи сверкали оранжево-красным в свете пламени, которое должно было скрыть наши грехи.
Двенадцать целилось в меня.
Жажда отступила. Желание ощутить кровь застряло в глотке и внезапно стало игнорируемым.
— Мы были у Пика Гая! — закричала предводительница сестёр. Они прищурили глаза от сверкающего за моей спиной пламени.
Я не двигался. Просто сказал им:
— Я знаю.
— Мы подали Инквизиции прошение об уничтожении твоего ордена, Расчленитель.
— Знаю.
— Еретик, это всё, что ты можешь сказать? После Пика Гая? После убийства отделения нашей сестры Амалайи Д’Ворьен? После того, как ты вырезал целую деревню?