Читать интересную книгу Пташка - Уильям Уортон

— А теперь хватаем лопаты и беремся за работу. Держим черенок вот так и суем плоскую часть сюда под уголь, подымаем и кидаем уголь в кузов. Ну, все видали? Дошло?

И что он умничает, чертов тупица. Мы начинаем работать лопатами. Уголь настолько промерз, что едва удается набрать первые несколько лопат; приходится загонять их в него ударами подошв. Мы только мешаемся друг у друга под ногами. Урод отправляется к шкетам в кабину погреться. Они не глушат мотор и потому там тепло. А нам достается только угарный газ из выхлопной трубы. Никто не разговаривает. Никто из нас не привык работать лопатой, мы все страдаем от холода и как можно туже кутаемся в новые куртки. Похоже, мы будем нагружать этот грузовик очень долго.

— Видите ли, сэр, мы уже часа два кидали лопатами уголь в кузов. Никто из нас не имел достаточной сноровки, и капрал Лумбовский, унтер, в распоряжении которого мы находились, начинал терять терпение. Ему требовалось, чтобы мы поскорее выполнили работу, а мы выбивались из графика.

Вайс кивает и несколько раз хмыкает, показывая, что слушает. Думаю, ему действительно по душе подобная чушь. Наверное, психиатрам нравится слушать всякие дурацкие рассказы.

Мне становится жарко и с меня начинает лить пот, когда этот урод капрал прыгает с подножки кабины, отбрасывает сигарету и подходит к нам. Мне видно, как шкеты-водители смотрят на нас через заднее стекло поверх угля, который мы успели нагрузить в кузов. Похоже, урод пообещал им, что сейчас они увидят занятное представление. Я готовлюсь к самому худшему. С полминуты урод стоит и наблюдает за нами, потом подходит ко мне. Хватает мою лопату и отталкивает меня.

— Так не лопатят, дубина, делай вот так!

Он вонзает лопату в уголь, наклоняет и, размахнувшись, одним движением кидает все, что на ней находится, через плечо. Затем проделывает это снова. Кажется, этому гаду поручили руководить погрузкой угля неспроста: должно быть, на гражданке ему довелось поработать на шахте. Другие парни прекратили работать и смотрят. Он сует мне обратно мою лопату.

— Давай, принимайся. Хватит валять дурака!

Он возвращается в кабину. Ее дверь открывается, и оттуда доносится смех — глубокий, утробный, как смеются одни ниггеры. Чувствуется, что им там тепло. А я так замерз, что у меня не получается даже моя сицилийская улыбка. Берусь за лопату и начинаю кидать уголь.

Минут через пять он заявляется опять. Стоит и смотрит, прихлопывая рукавицами и притопывая ногами. Я стараюсь показать этому ублюдку, как надо работать, засовываю лопату поглубже, набираю пополнее и размахиваюсь как следует, чтобы весь уголь попал в кузов. Никакому вонючему уроду шахтеру не переплюнуть Эла Колумбато. Он подходит ко мне.

— Христа ради, дубина, че ты делаешь? Кидаешь половину угля под этот гребаный грузовик! Залазь под него, выгреби уголь и наперед целься лучше, кидай в кузов, а не повсюду.

Всего пять дней в регулярной армии, а я уже нашел, кого мне хочется убить. Наклоняюсь под грузовик и выгребаю из-под него уголь. Угля не набирается и половины лопаты. Я начинаю снова работать. Где-то после двух бросков урод хватает меня за руку и снова тянется к лопате. Я отвожу лопату в сторону.

— Держи свои поганые руки подальше от моей лопаты, говнюк.

Все распрямляются и прекращают работу. Урод таращит на меня глаза, теперь дороги назад нет. Я не позволю себя лапать какому-то тупому мерзавцу, и мне все равно, какие у него нашивки.

Вайс перестает оглаживать свой карандаш, взгляд из-за очков становится цепким. Он даже задерживает дыхание, ожидая сцены насилия. Вся штука в том, что мне действительно хочется его как следует напугать, выбить дурь из его башки. Какого черта, война давно окончена. Они не могут посадить меня под замок. Меня вот-вот комиссуют. У меня достаточно много заслуг, «Пурпурное сердце» и все такое.

Урод делает шаг вперед и выпячивает свою поганую челюсть.

— Че ты сказал, солдатик?!

— Что слышал, жопа. Держи свои грязные руки подальше от моей лопаты. Мне надо работать.

Я опять начинаю кидать уголь.

— Ах вот ты как? Вот как?! Ты влип в большую беду, солдатик. Давай лопату. Я снимаю тебя с работы. Кругом!

И опять он тянется к лопате.

Я делаю пару шагов назад, к самому краю угольной кучи, и как следует размахиваюсь! Господи, я вам доложу, какое приятное чувство! И он получает лопатой прямо в морду!!!

Вайс тяжело дышит; такое чувство, что у него вот-вот будет оргазм.

Ноги у моего урода подкашиваются. И он валится на спину — прямо на кучу угля. Пытается встать и снова падает на спину. На лице ни кровинки, словно ему кто-то натянул на голову шелковый чулок. Сперва оно белое, потом проступает кровь.

Оба шкета выскакивают из кабины. Теперь кровь хлещет вовсю. Урод начинает сплевывать зубы. Один шкет поддерживает ему голову, чтобы он не захлебнулся кровью. Она темная и густая, и в передней части рта не осталось ни одного зуба.

Второй шкет хватается обеими руками за пистолет и наводит его на меня. Его трясет, и у него палец на спусковом крючке. И мне не видно, что там с предохранителем. Он смотрит на меня, выпучив глаза, взгляд у него дикий, целит мне прямо в лоб.

— Слушай, парень, ты сам напросился. Теперь эта поганая армия тебя прикончит!

Я так и буравлю его взглядом. Что я еще могу? Он-то может пристрелить меня как не фиг делать.

— А ну, опусти пушку, ниггер. Я не стану тебя убивать. Пока.

У меня все внутри холодеет. Шкет опускает пушку, но продолжает держать ее в руке. Он явно не знает, что делать.

Вайс подается всем телом вперед, его глаза широко раскрыты. Челюсть отвисла, хотя слюни еще не текут.

— Что поделаешь, сэр: после того как я его ударил, меня посадили под арест в моей же казарме. А три дня спустя я предстал перед военным судом. Получил взыскание, об этом была сделана соответствующая запись в моем служебном формуляре, а затем меня переправили в Беннинг, в обычную пехотную часть. Это был не лучший способ начать военную карьеру, сэр.

Итак, генерал Колумбато был отдан под трибунал и разжалован в рядовые аж на пятый день службы в регулярной армии. Все оставшееся время моего пребывания в Камберленде я провел в казарме. А значит, никаких нарядов, никаких построений на морозе. Кроме того, у меня удержали половину жалованья за первые шесть месяцев. Большое дело, половина из пятидесяти четырех долларов в месяц. После приговора капитан, который всем этим командовал, заметил, что я не очень-то проникся. Пытаюсь изо всех сил сдержаться, чтобы не хохотать над происходящим. Тогда он наклоняется ко мне:

— А еще, солдат, я приказываю вам навестить в госпитале капрала Лумбовского!

— Не могу этого выполнить, сэр.

Он выпрямляется, делает шаг назад и наклоняется снова, глаза его сияют начальственным огнем.

— Почему, солдат? Это приказ!

— Я под арестом, сэр.

Смотрю ему прямо в глаза, причем без тени смущения, и вижу, что он начинает злиться. Может, меня еще раз отдадут под трибунал, уже за оскорбление офицера? Явный служебный рост.

Присматривая за мной краем глаза, капитан выдвигает ящик стола, достает лист бумаги и что-то пишет. Затем протягивает мне его через стол. Я беру, не глядя.

— Это поможет вам пройти в госпиталь, рядовой.

— Благодарю, сэр.

Решив не лезть на рожон, я щеголевато, одним резким движением отдаю ему честь, он отдает честь мне, я делаю поворот кругом и, чеканя шаг, удаляюсь. Прохожу через помещение караула, спускаюсь по лестнице, пересекаю наш ротный плац и захожу в нашу казарму. Плюхаюсь на койку, как это делают все в нашем взводе. Беру книжку комиксов с соседней койки, которая вся ими завалена. Смотрю на обложку — это «Чудесные приключения капитана Марвела». Через пять дней, успев прочитать добрую сотню комиксов, я получаю на руки документы о моем переводе в Беннинг. Повидаться с уродом я так и не сходил.

Я закончил, но Вайсу этого явно мало.

— Это все, сержант?

— Так точно, сэр.

— Вы не испытывали желания сделать еще раз нечто подобное?

— Никак нет, сэр. Я получил свой урок.

— А не случалось ли вам когда-либо ударить нашего пациента или применить к нему иное насилие?

Наконец-то он задал свой главный вопрос!

— Никак нет, сэр. Мы были друзья.

Он проталкивает карандаш между пальцами еще несколько раз.

— Как выдумаете, Альфонсо, почему вы стали жертвой этих агрессивных импульсов, этой враждебности? Нет ли у вас затаенного чувства, что к вам были несправедливы, что вас обидели?

Вот сукин сын! Он обвел меня вокруг пальца при помощи этого своего жирного брюха, улыбочек и очков. Он знает. Теперь я об этом догадался. Я попался на этой шизне, как матрос Пучеглаз.

Я тот, кто я есть,И вот кто я есть:Я матрос Пучеглаз —Ту-у-у!!! Ту-у-у!!!

Я ем свой шпинатИ дерусь до конца;Я матрос Пучеглаз —Ту-у-у!!! Ту-у-у!!!

И вляпался же я в такое дерьмо!!!