— политику делают старики, а умирают молодые. Годно? Вполне…
— Далее… меритократия[51]? А почему бы и нет? — пишу в блокнот, — Студенты, они как никто другой подходят под эти два определения, и если я продумаю всё как следует, то может быть очень интересно!
На губы наползла ухмылочка… Повторить что-либо всегда проще, нежели делать с ноля! А я, чёрт подери, учёл все свои ошибки…
… вроде бы…
Спустившись, попросил швейцара купить газет, и через несколько минут его младший сынишка принёс целую кипу, глядя на меня снизу вверх с выражением такого восторженного обожания, что стало неловко. Отдав ему всю мелочь, оставшуюся от сдачи, и добавив шоколадку, закрыл дверь, и кинув кипу на журнальный столик, принялся пролистывать прессу, улёгшись прямо на ковре. На страницах влиятельного «Журна́ль де Деба́ Полити́к э Литэрэ́р» развернулась интересная целая полемика о чести, достоинстве и патриотизме.
— Осуждают, но не безоговорочно, — делаю вывод и выдыхаю облегчённо, — Что ж… от газеты консервативной направленности большего и пожелать нельзя! Радует…
Открыв тетрадь, записываю основные тезисы, так или иначе касающиеся меня.
— Хм… я искренне заблуждающийся и излишне пылкий, но по мнению редакции — порядочный молодой человек.
Далее следовало донельзя запутанное и парадоксальное, но не лишённое изящной литературности словоблудие о том, что все стороны по-своему правы, после чего следовали рассуждения об этике в политических действиях. Отложив было газету, я, задумавшись, снова взял её и пробежал глазами подчёркнутые моменты.
— Не уверен, — бурчу я, морща лоб и пытаясь понять мысли писавшего, — но более всего это похоже на осторожный подкоп под Легион, замаскированный под пространные рассуждения интеллектуалов. Этакая мина замедленного действия. Ха! А ведь может быть!
Переворачиваюсь на спину и бездумно гляжу в потолок, собираясь с мыслями. Всё походит на то, что Легион, переставший быть удобным, этаким штандартом для патриотов «А-ля Рюс» и образцом для подражания для оных же, потихонечку спихивают с пьедестала. Не все, разумеется… далеко не все участники политического процесса.
Но в общем-то — ожидаемо. Ситуация поменялась, а вечно держать равнение на Легион Чести, переставший быть по-настоящему нужным Франции, никто не собирается.
Шельмовать, впрочем, вряд ли будут… Скорее — низведут, в том числе и правильным освещением подобных конфликтов, в ранг воинского соединения, безусловно храброго и с людьми, чьи сердца наполнены отвагой, но которых нужно держать подальше от политики.
Потому как хоть это и не Иностранный Легион с его отребъем, а люди, без сомнения более порядочные. Но Иностранный Легион — это французская сволочь, воющая за французские интересы, а вот Легион Чести…
… какого чёрта, господа, иностранцы, а тем более — иностранное воинское формирование, лезет в политику европейской страны? А они, чёрт их дери, лезут!
Хотя справедливости ради нужно заметить, что ещё недавно сами же французы подталкивали к этому командование Легиона. Впрочем, ничего нового…
Это только для господ офицеров Российской Империи, с гражданской и политической девственностью, незыблемость политического курса, даже самая нелепая, кажется нормальной. Здесь — другая страна и другие реалии, вовлечённость в политику Армии не считается чем-то неправильным. Хотя спорно, да…
— Очень похоже на правду, — решаю я, — Помоями поливать вряд ли станут, но воинское формирование, укомплектованное иностранцами, и претендующее притом на политическую повестку, в том числе и во Франции, это за гранью здравого смысла. Низведут с уровня Игрока до уровня Фигуры…
— Впрочем… — сделав пометки, решительно убираю газету, — время покажет! Делать окончательные выводы на основании одной статьи явно преждевременно. Хм… но соблазнительно.
Коммунистическая «L’Humanité» высказывается куда более резко и безапелляционно, не стесняясь в эпитетах. Недавняя редакционная политика в пользу войны во имя защиты Республики ушла в прошлое вместе с военным временем и прежним редактором, Пьером Реноделем.
Новый, Марсель Кашен, ярый сторонник Коминтерна и Социнтерна, начал отход от «Священного Союза» в сторону интернационализма и защиты интересов трудящихся — так, как он это понимает.
В статье досталось всем, но акценты, согласно коммунистическому мировоззрению, были расставлены так, что Легион Чести выходил сборищем жестоких карателей. Меня же, признавая за человека умного, Марсель Кашен страстно ругал за отрицание собственно коммунистических идеалов и позицию «Соглашательства», в чем бы она ни выражалась.
Как-то так было сформулировано, что я, собственно, и не понял, чему ни черта не расстроился…
— Переживу, — похмыкав, решаю, сворачивая газету. Наверное, для правоверных твердолобых коммунистов и радикальных леваков вообще, эта статья показалась бы катастрофой и страшным ударом по репутации. Но для меня упор на собственно политические взгляды, пусть даже сто раз неправильные с точки зрения правоверного коммуниста, скорее полезен…
… а в глазах обывателей — уж точно! Не радикал, не твердолобый «красный», не…
… что в глазах большинства означает человека здравомыслящего, пусть даже и придерживающегося иных взглядов. В плюс, однозначно в плюс!
Старейшая ежедневная «Le Figaro», специализирующаяся на самом пикантном и скандальном в парижской жизни, и притом в самом занимательном изложении, посвятила мне целый разворот. Всё очень…
… специфично.
На развороте была Жопа, трубящая в горн и опирающаяся на знамя Легиона Чести. Далее… в том же духе, с напоминанием читателям о моём нездоровом пристрастии к анальным темам и…
— А ведь это успех, — оскалился я, рывком вскакивая на ноги, — большой успех! Надо же…
— Так вот почему… — я тихонько засмеялся, понимая обожание мальчишки, которому, в силу возраста, «Le Figaro» заменяет собственное мнение.
Зная особенности французской политики и общественного мнения, я не обольщаюсь чрезмерно. Французская пресса, равно как и французский обыватель — флюгер, послушно разворачивающийся вслед малейшему изменению воздушных потоков. Сколько в истории случаев, когда вчерашних любимцев прессы походя втаптывали в грязь…
… и сколько примеров обратного! Не сосчитать.
— Это всего лишь задел для хорошего старта, — бормочу вслух, а по спине, меж тем, гуляют мурашки.
После такого всё будет очень… слишком громко! Потяну ли? Не факт… совсем не факт!
А стоит дать слабину, чуть не дотянуть, и французская пресса, только что благосклонная, развернётся на сто восемьдесят градусов. Так что… если раньше я думал начать по чуть, напомнив сперва о себе, и после, выбрав удачный момент, ударить наотмашь, то теперь, судя по всему, выбора у меня нет. Или-или… притом без разминки.
— А монархисты? — напоминаю себе одну из причин, почему я не посещаю места, облюбованные русской иммиграцией. Бывали уже… прецеденты. Сколько раз меня, ещё в Москве, обещали убить или покалечить, даже подсчитать не могу!
В газетах, через знакомых передавали, в спину шипели… Да просто на улицах иной раз, узнав, скалились бешено, заставляя стискивать браунинг в кармане.