Вероятно, он хотел нырнуть, но произошел несчастный случай.
Хотя это не вполне очевидно.
Еще через какое-то время Зинаида Сергеевна вышла замуж в третий раз, за некоего чешского господина (я его видела дважды или трижды). Вскоре она очень серьезно заболела; когда я приходила ее навестить, все повторяла: «Людмила, берите, берите русские картины в ваш ресторан! Как будет красиво… И я мысленно буду с вами».
На потолке ресторана была шкура белого медведя (мой брат привез ее из Сибири и рассказывал, что он сам этого медведя убил, но я всегда думала, что это чистая фантазия). На самом видном месте – картина Лапшина «Москва».
Я увидела впервые это полотно еще девочкой, когда мы с мамой были в Биарицце, в гостях у архитектора Минаша – отца художницы-графика Жени Минаш. И еще тогда влюбилась в картину! А много лет спустя мне позвонили и спросили, не хочу ли я ее купить. Мы с реставратором князем Эристовым немедленно отправились за ней. Глебушка Эристов потом привел полотно в полный порядок.
Посетители входили. Оглядывались, удивлялись, восхищались. Тут же выпивали рюмку водки, которую предлагала всем входящим прелестная барышня в русском костюме с кокошником.
Персонал был большой. Княгиня Марина Дадиани, урожденная Амилахвари, занималась гардеробом гостей. Старый барон Леонид Ламсдорф ведал шампанским. У него дрожали руки, но клиенты его обожали! Князь Миша Шервашидзе был метрдотелем, я принимала гостей. Были еще пять или шесть русских гарсонов, все носили голубые рубашки-косоворотки с темно-бордовыми поясами. А в первый вечер, не сговариваясь, крестились перед тем как выйти к гостям, потому что зал был переполнен.
Первое меню нам составил и стал у нас шефом Сергей Сергеевич Залогин, бывший царский и лучший русский повар в Европе тех лет. Он помогал нам выбирать посуду и оборудование, был очень культурный и милый человек и изумительный мастер. Делал неподражаемые кулебяки, блины и пирожки! Он сам был знаменитостью, знатоки шли ужинать «на Залогина», как ходят в театр на спектакль с примадонной. Конечно, он был очень дорогой «ведеттой». Не только из-за стоимости его труда. Он был весьма строг к поставщикам, к выбору продуктов. Телячьи котлеты? Только из самого лучшего мяса! И так – во всем. Увы, Залогин работал у нас недолго. Теперь я жалею об этом: он любил ресторан, он его создавал… Впоследствии я двадцать лет мучилась, выбирая поваров, – и ни один француз не готовил так, как Сергей Сергеевич.
Он ушел от нас в результате недоразумения – одна клиентка ресторана пожаловалась вечером, что мясные пирожки были сладковаты. А Залогин страшно обиделся. Бросил ресторан на пять дней, затем вернулся, попросил расчет.
Никогда уже нам не удавалось предложить такую кухню, как тогда. И Сергей Сергеевич после этого совсем перестал работать (он был уже очень немолод). А уйдя на покой, вскоре умер…
Перед открытием я страшно волновалась. Все служащие мне прислали корзину цветов: «Бон шанс, Людмила!» Рашевский сказал: «Не бойтесь, я устрою вам премьеру!» и привез весь Париж: Бурбонов, Полиньяков, русских князей, знаменитостей. У нас и позже бывали Юсупов, Голицын, Шереметевы, княгиня Зинаида Романова.
Каждый, кто пришел в «Русский павильон», получал тарелочку с мягкими, еще теплыми пирожками – небольшими, на один укус, шедеврами «залогинской ручной работы». Водка уже стояла на столе, в деревянной матрешке. Шампанским занимался барон Ламсдорф.
В то время стоимость франка была совершенно другой. И цены были смешные. Какие-то 30–50 «тех» франков стоил обед, за который сегодня платят 500.
Оркестр Валентина Билинского был очень хорош. Солировали Шарль Шалян и Марк Лючек. Потом пела я.
Люди иногда танцевали. Подчас на эстраду выходили известные артисты или другие знаменитости; выяснилось, например, что главный редактор The Times чудесно поет венгерские песни. Однажды вышел из-за столика и играл для нас знаменитый скрипач Иври Гитлис.
В 1960-е годы из Бухареста ко мне в ресторан приезжала известная русская певица Алла Баянова и выступала у нас несколько раз.
Силой «Русского павильона» был его домашний дух (домашний – в изысканном, старинном смысле), уют гостиной или музыкального салона, где у каждого, знаменитого или неизвестного, была возможность показать свои таланты и принять участие в общей радости. И это нравилось всем!
Ночи летели, одна за другой, полные романтизма. И, говорят, незабываемые.
По ком, по ком душою ты страдаешь,По ком, по ком вздыхаешь ты тайком,По ком, по ком ты слезы проливаешь?А-ах… и утираешься – тайком – кисейным рукавом…
Зна-ать, судьба, судьба моя такая,Что с посты-ылым шла я к венцу.Знать, уж судьба такая, доля злая,А-ах… а слезы катятся по белому лицу…
Не знаю, помнят ли в России этот старый романс. Но в «русской шкатулке» возле Елисейских полей он был бережно сохранен.
Я любила его и часто пела в те вечера в моем «Русском павильоне».
Парижские репортеры в те дни писали:
«И вот – Людмила Лопато, со всеми ее талантами – собеседницы, певицы, пианистки, хозяйки вечерних праздников, но также и композитора.
Людмила после своего прохода между столиками с русской народной песней становится загадочна, как сама мечтательность, сама нежность. В ее манере держаться теперь нет ни тени скетча. И если вы ее попросите, она споет вам “Под солнцем Прованса” на свою собственную музыку… (А слова к этому романсу написал мой первый муж Никита. – Л.Л.)
Вы полюбите эту среду, этот воздух, в котором так много смеха и совсем чуть-чуть степной дикости, древнего цыганского плача, радости ночей и дневной муки. И еще в этом воздухе (те, кто знает русские кабаре, поймут) – больше изысканности, чем в других местах.
Привносят эту ноту, помимо самой Людмилы, Морис Лашамп со своей скрипкой, Алеша и Шалян с их гитарами. Шалян великолепен – попросите-ка его сыграть “Облака” Джанго Рейнхардта, эту волнующую классику, такую близкую, навевающую каждому на память какой-то отъезд, какое-то бегство.
Алеша поет высоким голосом, в котором так много нежности его народа, – и мы вновь куда-то перенесены, горько очарованы памятью о прежних, давних чьих-то бегствах и исходах…
Возвращается Людмила – и с ней ее веселье, ее триумф! Шампанское с паприкой, охлажденное в снегу…»
«Очаровательная, неодолимо притягательная, эксцентричная Людмила приходит к нам со своими взрывами смеха и своими песнями, чтобы вселить надежду, что праздник еще не кончился. Среди всех ночных русских ресторанов ее маленькая “бонбоньерка” остается самой верной этому стилю и духу…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});