Читать интересную книгу Вечная полночь - Джерри Стал

— Доктор, по-моему, я… по-моему, я что-то чувствую.

Наркан, дело в том, представляет собой вещество, выводящее опиаты из организма. Если вы страдаете пристрастием, мгновенно начнется синдром отнятия. Вообразите все кошмарные симптомы, какие только бывают, появляющиеся одновременно, когда яд исторгается из вас одним убийственным потоком… Его дают при передозах и в ситуациях типа моей, когда главный шаман желает убедиться в абсолютной чистоте вашего карбюратора…

Через три минуты я истекал потом, через десять скрючился на толчке с диареей из всех дыр.

— Нервы, — объявил доктор по истечении испытательного срока. — У вас все чисто.

Он пожал мне руку, затем вложил туда две оранжевые таблетки: «Порядок следующий. Вы являетесь ко мне дважды в неделю и здесь получаете вот их. Медсестра вам выдаст».

— И она, типа, проследит, чтобы я их выпил.

— Проследит, чтобы вы их выпили.

— Шутите, доктор?

— Позвольте мне кое-что вам сказать, — произнес он. — Лечился у меня пациент, очень богатый, преуспевающий человек, пришедший сюда, потому что его девушка обещала его бросить, если он не завяжет с наркотиками. Сначала мы позволяли ему принимать лекарство самостоятельно. После того, как у него на анализах раз шесть находили химию, мы поняли, что так дело не пойдет. А он надавал обещаний, что возьмется за ум, и я заставил его приходить к себе в офис и пить лекарство перед Гарриэт.

— Гарриэт?

— Медсестра. Она ничего не пропускает.

— Кроме?

— Кроме того, что у парня было столько денег, что он купил себе аппарат, штамповавший пилюли один в один, как трексан. Видимо, однажды Гарриэт отвернулась, и он сунул на полку пузырек с пустышками. И он ходит ко мне два раза в неделю, пьет их даже у меня на глазах, а его девушка так и этак уверяет, что он продолжает долбиться. Когда я сказал этому парню, он мне в ответ: «Да она совсем без башки… У нее полная паранойя. Сами видите, с кем приходится иметь дело!» Короче говоря, я наконец взял у него анализы, а мужик аж ссыт чистой герой.

— Думаете, я побегу покупать аппарат для пилюль?

— Думаю, вы будете как все прочие приходить и принимать перед кем-то из персонала. Только так.

— Но, доктор, — начал я, потея, как боров, — а как насчет автомобильных аварий? Допустим, я попаду под автобус или что-то в этом роде, и мне ничем нельзя будет снять боль. В смысле, это, типа, кошмар какой-то. Это, типа… опасно!

Он терпеливо вздохнул: «Хорошо, если будете в сознании, звоните мне, договорились?»

— А без сознания? — выпалил я, чувствуя, что побеждаю. И вдруг он позволит мне остаться джанки. — Тогда что?

— Тогда вам повезло, — ответил он. — Без сознания вы не сможете почувствовать боль. Жду вас у себя.

И не сорвался ли я?

Ответ: не сорвался. Пока ехал на такси из больницы домой. Я решил, что лучше не стоит. Мама, я обещаю хорошо себя вести! Больше никаких утечек наличности, которая должна вместо нашего ребенка кормить мои вены. Больше по утрам никуда не сматываемся. Хватит ежедневных обид, страхов и предательств.

Я приехал домой, балдея от небесной голубизны. Один взгляд на Сандру, и все прошло. В больнице во время бесконечных часов потери и возвращения сознания я поймал себя на том, что блуждаю по лабиринтам воспоминаний — полуфантастических, полуреальных — об этой некогда беззаботной, изящной и милой, умненькой женщине, с которой соединил свою жизнь. Я вспоминал ее лицо, когда она смеялась, как она щурила глаза, как она отбрасывала назад свои потрясающие волосы.

Но зайдя домой, я увидел только несчастную жертву брака с наркоманом. Сияющий взгляд отяжеляли мешки под глазами, заставившие бы Санту-Клауса согнуться в три погибели. На губах застыла гримаса непроходящего отчаяния. Ее передернуло от одного моего появления.

Все это бесконечно усугублялось тем фактом, что Сандра уже пять месяцев носила ребенка. Войдя, я застал ее за занятием дородовой йогой.

— Не отвлекайся из-за меня, — проговорил я в мерзкой попытке пошутить, к которой был в те дни склонен. У Сандры, казалось, не нашлось сил даже сказать «привет».

Оставалось только улизнуть в сарай на заднем дворе, где я обычно прятал запас какой-нибудь дури, скрутить самокрутку из пачки и хоть чуть-чуть разогнать дымом свой кошмар, пока я не нашел способ изгнать из памяти все остальное. Уже на следующий день по возвращении в мир кино все стало еще хуже. Почему-то, хотя я преодолел физическое влечение к наркотику, я просто не мог находиться в своей писательской каморке, слушая счастливые визги compadres[44], дружно сочиняющих хитроумные сюжетные зигзаги и находчивые диалоги для милейших Брюса с Сибиллой, ни грамма не нуждаясь ни в каких изменениях сознания. И я слегка дунул. Наперекор докторским советам. Все-таки мне было сложно считать травку наркотиком. Марихуана после эры джанка была для меня пустячком.

Конечно, очень скоро я решил завязать с трексаном и вернуться к гере. Мне недоставало смелости признаться врачу, и изучив наркостопор по «Врачебному справочнику» — библии для нарков, я откопал кое-какие побочные эффекты, от которых вскоре застрадаю.

— Должен вам сообщить, — сообщил я ему. — Эта штука разъедает мне желудок. Постоянно газы. Кажется, что перевариваю пушечные ядра. Кошмар.

Даже Сандра поверила. От моего метеоризма обои отлипали от стен. Несомненно, из-за лекарства. Из-за чего же еще? Сандра полностью на сей счет соглашалась со мной. Она не видела, как в течение трех дней я лопал по пять мисок овсяных отрубей у себя в офисе и догонялся полфунтом кураги, выдувал банку OJ запить фунт фиг, кои поглощал в машине по пути из дома до студии. Я проследил, чтобы никто ничего не проведал. Доктор Дозняк обманулся моими желудочными расстройствами так же, как если бы я намалевал красные пятна на щеках и приперся с заявлением, что от лекарства у меня корь. Однако же он спустил мне на тормозах.

Когда, наконец, я позвонил объяснить, почему перестал принимать трексан, а рядом сидела Сандра за нашим обеденным столом, кивая в знак поддержки, доктор выслушал меня и сказал поступать, как считаю нужным. Я повесил трубку, чувствуя себя целиком оправданным. Одним из наиболее потрясающих качеств нарка является его умение дурить самого себя. На следующее утро я отзвонил Большому Джи и в офисе вмазал полдюжины дилаудидов. Менее чем за полнедели я снова получал удовольствие от химии. Потом, как и обещают в наркологической палате, переносимость у меня вернулась к тому уровню, когда я спрыгивал. Мне требовалось вмазать почти дюжину, чтобы почувствовать, что я вообще мазался.

Итак, события развивались по нисходящей спирали отречений и ужаса, рождение нашего ребенка маячило тенью бомбы, сброшенной так высоко с неба, что можно притвориться, что ее там нет, что она не падает… пока она не взорвалась, и жизнь, как ты ее знал, никогда больше не оставалась прежней.

* * *

Это все правда…

31 марта 1989 года я оказался в стерильной кабинке туалета в отделении акушерства и гинекологии Седарс-Синай, коля себе лошадиную дозу мексиканского героина в то время, как в двадцати футах оттуда моя дочка пробиралась вниз по маточному проходу моей вопящей жены.

Кое-как с окосевшей мордой и окровавленными руками я сумел выползти в нужную минуту и посмотреть, как чудеснейшее существо на земле вылезает из матки в Лос-Анджелес.

Подробности этого радостного и сногсшибательного события — как низко я пал, и как высоко взлетел на приходе — до сих пор горят в моей памяти зловещим огнем кроваво-красных неоновых мерцаний в тумане. Новоявленная мать перенесла все мужественно и благородно. Эпидурал нужен был мне. К счастью, мы делали Ламаз. Но на десятинедельных занятиях дыхательной гимнастикой не говорят, что настоящие отцы должны не просто появиться и сделать упражнения. Они обязаны снять рубашку…

В соответствии с уставом Высшей Лиги Нарков я воспользовался промежутком между заполнением страховой формы и инъекцией обезболивающего перед родами и ускользнул в сортир для новоявленных папаш сготовить себе укольчик. Но едва сбросил ложку, я услышал, как выкликивают мое имя. Одуревший от курсирующей по направлению к мозгам здоровенной порции герыча в честь вступления в отцовские права я выполз из мужской комнаты и явился в палату роженицы. Однако едва я вошел, как доктор Рандомангст выставил страшное требование: нельзя.

— Нельзя?

— Не знаете, что ли, — прошипела медсестра отделения акушерства и гинекологии, швыряя мне стерильный халат, — снимите рубашку…

— Рубашку? Но вы не… В смысле, я-я-я-я…

— Снимай ее, БЫСТРО! — донесся крик с постели рожающей. Несмотря на задранные колени, выжимая из себя новую жизнь и купаясь в родовых водах, Сандра отреагировала на происходящее, показала себя настоящим помощником режиссера и добилась выполнения поставленной задачи.