Читать интересную книгу "Евреи-партизаны СССР во время Второй мировой войны - Джек Нусан Портер"

группе разгромить два имения и крупный спиртозавод с большим запасом готовой продукции для гитлеровской армии.

Я любил Цыганова Анатолия и вполне доверял ему. Мне он стал дорог еще тогда, когда мы в декабре 1941 года, преследуемые карателями, голодные, в течение нескольких суток петляли по березинским болотам, не смея заглянуть в запасную землянку только потому, что в ней, неспособный двигаться, с распухшей ногой, лежал Анатолий.

На этот раз группа Цыганова успешно выполнила поставленное ей боевое задание: на перегоне Столбцы – Негорелое, между Барановичами и Минском, ею в течение недели было сброшено под откос шесть вражеских эшелонов, а на обратном пути сожжено более 200 тонн необмолоченного хлеба и большой спиртозавод в районе местечка Тимковичи. Цыганов рассказал интересные подробности этого дела. Посланные им двое мужчин и одна женщина из числа приведенных им новичков под видом новобрачных въехали с гармошкой среди белого дня в имение, в котором была церковь, на глазах у полиции и гитлеровцев подвалили огромные скирды необмолоченного хлеба и ускакали, отстреливаясь от преследователей. Разбушевавшееся пламя пожара уничтожило не только скирды хлеба, но и стоявший поблизости спиртозавод. Гитлеровцам был нанесен огромный урон. Девушка-«невеста» вела себя при выполнении этого задания очень хорошо.

Вторая женщина принимала участие в разоружении бельгийцев, охранявших имение в районе Несвижа. И тоже показала себя неплохо.

Однако доводы Цыганова показались мне недостаточно убедительными. Гитлеровцы в это время старались открыть местонахождение базы подрывников и вербовали для этой цели главным образом женщин. А шпионки могли к нам попасть только вместе с какой-либо партизанской группой, в которой они уже зарекомендовали себя и замели все следы своих связей с гестапо. Участие женщин в уничтожении имений и спиртозавода, принадлежавших фашистским захватчикам, еще ничего не доказывало. Для того чтобы заслужить доверие партизан, шпион должен был сделать что-то реальное против оккупантов.

Я приказал представить мне для ознакомления документы, если таковые окажутся у этих женщин, и выяснить некоторые детали их биографии. К вечеру мне доставили два паспорта: один на имя Елизаветы Васильевны Алексеевой, другой – на имя Шаманской Веры. Оба паспорта были выданы в городе Минске в начале 1942 года, то есть около семи месяцев тому назад. Алексеева значилась по национальности русской, Шаманская – полькой. Дополнительно к этому мне было известно, что обе женщины могут говорить неплохо по-немецки. Алексеева якобы была даже некоторое время у гитлеровцев переводчицей.

Почти всю ночь я не спал, обеспокоенный появлением на базе «партизанок», и чем больше размышлял, тем больше мне начинало казаться, что к нам проникли шпионки.

Утром наступившего дня у меня в этом уже не оставалось больше никаких сомнений. Меня успокаивало только одно: им потребуется прожить месяцы на вспомогательной точке, чтобы получить сколько-нибудь ясное представление о центральной базе, о других вспомогательных пунктах, о периферийных отрядах и способах управления ими. Но появление поблизости врага не давало мне покоя, и рано утром с группой ребят я направился на вспомогательную точку Александрова, где находились все «новички». Я понимал, что от людей, подосланных врагом, нелегко добиться признания. Однако я должен был с ними побеседовать и тщательно их допросить, прежде чем отдать приказ о расстреле.

Ко мне в отдельную землянку вызвали сначала Алексееву.

Попросив ее рассказать мне, кто она и как попала к партизанам, я внимательно слушал и пристально следил за ее поведением. Алексеева вела себя совершенно спокойно. Излагая свою биографию, она обстоятельно рассказывала о том, как работала у фашистского коменданта в Минске переводчицей и как потом, поссорившись с ним, приняла решение уйти в лес к партизанам, что и сделала при первой возможности.

Все это было похоже на вымысел и не внушало ни малейшего доверия. Я терялся в догадках.

«Что за черт, – думал я, – неужели эта девица не понимает, чем она рискует, давая такие показания? Или все это – ловкий ход хорошо подготовленной к шпионской работе особы, сознательно бравирующей полным безразличием к смерти?»

Слушая Алексееву, я не перебивал и не задавал вопросов, стараясь создать у нее впечатление полного удовлетворения тем, что она рассказывала о себе.

– Хорошо, вы можете быть свободной и заняться своим делом, – сказал я, отпуская ее.

Алексеева вышла. Я приказал пригласить Шаманскую и, как только она войдет ко мне, взять Алексееву под стражу.

Эта так же спокойно уселась против меня, как и первая.

– Расскажите, кто вы и как к нам попали? – задал я тот же вопрос, внимательно смотря в глаза женщине.

На лице ее появилась тревога. Чувствовалось, что она решает вопрос: что нужно сказать и о чем умолчать. Я спокойно ждал.

– Я – Шаманская Вера Михайловна, полька, – медленно заговорила она. – До войны и во время войны жила в Минске. А когда пришли гитлеровцы, деваться было некуда. Многие из немцев знали польский язык, а я немного знакома с немецким, и мне не представляло труда поступить к ним на службу в качестве официантки столовой.

Я молча слушал, не сводя глаз с собеседницы.

– Однажды на работе я поссорилась с администратором-немцем. Меня за это уволили, и я той же ночью убежала в лес к партизанам.

– Сколько вы пробыли в лесу вместе с Алексеевой?

Женщина бросила на меня испуганный взгляд.

– Мы… мы пробыли вместе около шести месяцев…

– А не расскажете ли вы мне, кто она такая?

Женщина беспокойно заерзала на сиденье. Врать дальше было опасно. Ведь та могла рассказать о себе больше, чем они когда-то условились. Попав в затруднительное положение, Шаманская начала еще больше волноваться и краснеть.

– Ту девушку я совершенно не знаю и сообщить о ней ничего не могу, – проговорила Шаманская, преодолев волнение.

– Ну, хорошо, мне все ясно. Я принял решение вас обеих расстрелять как шпионок, – сказал я спокойно.

Шаманская порывисто встала. Ординарец, стоявший у выхода из землянки, в упор наставил на нее автомат. Потрясенная таким неожиданным оборотом дела, она побелела как бумага и в изнеможении привалилась к стене. Я уже собирался уходить.

– Разрешите, товарищ командир, добавить еще несколько слов к тому, что я вам рассказывала? – собравшись с духом, тихо проговорила Шаманская.

– Говорите, – я остановился, ожидая саморазоблачения от этой окончательно запутавшейся в своих показаниях шпионки.

– Вы извините, товарищ командир, но все, что я вам здесь говорила, является ложью от начала до конца, – призналась она и заплакала. – Я… мы… я думала, все это так же сойдет, как сходило до сих пор… А теперь вижу, что этого делать было нельзя. Мы обе с этой девушкой еврейки.

Ординарец переступил с ноги на ногу