всем, что имеете, с моей дочерью. Этого достаточно». А еще отцу полагалось снабдить меня приданым на ту же или большую сумму и сказать: «Вот тебе небольшой подарок, чтобы ты не была обузой для твоей новой семьи». И вот эти деньги предназначались только для меня. Считалось, что я могу положить их на банковский счет, открыв его на свое имя, не обязана ими делиться, и никто не вправе их у меня забрать. Но лишь этими средствами я должна была располагать всю свою жизнь.
— Какого приданого ожидает семья Вэнь? — спросил отец.
Помимо денег, приданое невесты включало и другие подарки.
Старой тетушке пришлось быть очень аккуратной в ответе на этот вопрос. Скажи она, что Вэням надо немного, это означало бы, что их семья не стоит того, чтобы с ней породниться. Скажи, что они хотят многого, — и это сделало бы меня недостаточно хорошей для них. Но Старая тетушка уже получила опыт сватовства, выдавая замуж двух своих дочерей. Поэтому она произнесла:
— Мебель для комнаты.
Она имела в виду комнату, в которой я буду жить с молодым мужем в доме Вэнь. Такой ответ не выставлял их жадными — ловкий ход, словно в покере.
Теперь настала отцовская очередь продемонстрировать щедрость.
— Разумеется, — добавила Старая тетушка, — кровать купит семья мужа.
Она напоминала о древней традиции: сыновья должны рождаться на кровати своего отца.
— Еще чаю?
То, что хозяин дома не отдал распоряжений слугам, не спрашивая ни о чем гостей, служило сигналом, что визит подошел к концу. Мы с тетушками вскочили на ноги.
— Нет, нет, нам пора, — сказала Старая тетушка.
— Так скоро? — с деланым удивлением спросил отец.
— Мы уже опаздываем, — добавила Новая тетушка, хотя нам некуда было идти в этот час дня, а наша лодка отчаливала только вечером.
Мы пошли к выходу.
Но тут отец позвал меня. Он не сказал «дочь», как в начале разговора. Он позвал меня по имени:
— Уэй-Уэй, детка, попрощайся с тетушками и приходи в мой кабинет. Поговорим о твоем приданом.
Вот оно, то, на что я уже не смела надеяться! Все мои мечты, сдерживаемые так долго, готовы были громким криком вырваться из горла. Теперь он действительно обращался со мной как с дочерью, и я вмиг забыла все годы после предыдущей нашей встречи.
Нет, конечно, он не заключал меня в объятия и не целовал, как это принято у вас, американцев, когда вы видите друг друга после пятиминутной разлуки. Когда тетушки ушли, мы беседовали совсем недолго, но я и по сей день задумываюсь над этим разговором. Правда ли отец считал, что отдает меня в хорошую семью? Или увидел легкий способ избавиться от меня как от напоминания о неудачном браке? Поэтому в моей голове все еще звучат те немногие слова, которые он тогда мне сказал, и не думаю, что моя память изменила их, чтобы сделать более приятными.
Отец не просил прощения за двенадцать лет разлуки, но говорил со мной с серьезным и искренним выражением лица.
— Теперь, выйдя замуж, ты узнаешь свое истинное положение в обществе.
Он показал на старинную картину, занимавшую всю стену, от угла до угла. На ней были изображены самые разные люди, около сотни: мужчины, женщины и дети. И они занимались самыми разными делами: работали, ели, спали — все возможные жизненные ситуации нашли здесь отражение.
— Когда ты была маленькой, ты часто приходила в эту комнату и всё рассматривала эту картину. Помнишь?
Я долго смотрела на картину и наконец вспомнила крохотную фигурку в самом ее углу: женщину, выглядывавшую с балкона. Я кивнула.
— Когда я спросил, нравится ли тебе она, ты ответила, что это очень плохая картина. Помнишь?
Я не могла себе представить, как заявляю подобное отпу, даже будучи совсем малышкой.
— Мне очень жаль, но я этого не помню, — ответила я. — Но еще больше жаль того, что ты запомнил меня непослушным ребенком.
— Ты говорила, что картина путаная. Что ты не можешь понять, грустную или радостную мелодию играет женщина с флейтой. А женщина с тяжелой ношей: в конце она или в самом начале своего путешествия? А эта женщина на балконе: выглядывает она с надеждой или смотрит со страхом?
Я прикрыла рот ладонью и рассмеялась:
— Каким же странным ребенком я была!
Но отец продолжал говорить, словно не слышал:
— Мне нравилась в тебе эта черта: ты никогда не боялась сказать то, что думаешь.
Когда он снова на меня посмотрел, на его лице не было видно никаких чувств или мыслей.
— Так скажи, что ты думаешь об этой картине сейчас?
Я стала лихорадочно думать. Какой ответ он хочет услышать? Как показать, что я не изменила своей честности?
— Вот эта часть мне очень нравится, — сказала я, нервно показывая на изображение мужчины, о чем-то просящего мирового судью. — Здесь пропорции хороши и детали тонко прописаны. А вот эта часть картины мне совсем не нравится. Видишь, какая она темная, и слишком тяжелая в нижней части, и все изображение какое-то плоское…
Отец уже отошел в сторону. Он кивал, хотя, думаю, соглашался не со мной.
Потом он развернулся и, сурово глядя на меня, произнес:
— Начиная с этого момента для тебя существует только мнение твоего мужа. Твое мнение больше не имеет никакого значения. Поняла?
Я живо закивала, благодарная за то, что отец преподал мне такой важный урок таким деликатным способом. А потом он сказал, что я на неделю останусь в его доме, чтобы выбрать и купить себе приданое.
— Ты знаешь, что тебе нужно?
Я опустила глаза, все еще стесняясь:
— Что-нибудь простое.
— Ну конечно, — отозвался он. — Всегда что-нибудь простое.
Он улыбнулся, и я была счастлива, что сказала именно то, что он хотел услышать.
Но внезапно улыбка исчезла.
— Прямо как твоя мать, — проронил он. — Она тоже просила чего-нибудь простого. — Его глаза сощурились, как будто он все еще видел ее где-то вдали. — Но на самом деле ей всегда было мало. — Он бросил на меня резкий взгляд. — Ты тоже такая?
Смысл его слов, как картина, менялся с каждым мгновением. А я была как та женщина на балконе: замершая в ожидании, с надеждой и со страхом. Сердце мое холодело и сжималось с каждым новым его словом. Я не знала, что ему отвечать, поэтому произнесла то, что само просилось на язык. Правду.
— Такая же, — ответила я.
В этот день служанка проводила меня в комнату, некогда принадлежавшую нам с мамой, и оставила отдохнуть перед ужином. Как только за мной