и другой подобных писем получают десятки в день. И давно перестали обращать на них внимание. Остается только смотреть с печалью.
— Не спи, замерзнешь, — стукнул меня по плечу Давид. — А то стоишь, чуть не слюну пускаешь.
— Задумался о всяком. Вот как ты поступишь, если узнаешь, что убьют какого-то известного человека? Вот точный день и место, но в другой стране.
— Письмо написал бы! Или телеграмму послал — выдал Ашхацава очевидный ответ и через секунду, поняв глупость решения, добавил: — Только толку никакого...
Пока мы дошли до железнодорожного технаря в Кучином переулке, мой товарищ успел родить варианты спасения иностранных звезд в виде обращения в КГБ, написания писем счастья в полицию и проникновения через госграницу с целью помешать подлым убивцам самостоятельно. На этом и дорога, и конструктивные идеи кончились.
Как ни странно, но билеты наши никто не оспорил и мы проникли вместе с другими ценителями прекрасного в местный актовый зал. Даже если бы мы были достаточно глупыми и попытались смотреть сидя, нифига бы не вышло: народу в зале уже полно, большей частью подростки и студенты. Хотя вон, совсем недалеко стоит крендель повышенной кучерявой лохматости, похожий на Макарандреича. Может, он и есть. А хлопец семитской наружности с намечающимися залысинами рядом с ним — Евгений Шулимович Маргулис, что ли?
Как ни странно, концерт начался почти вовремя. Кислород в зале еще присутствовал, а концентрация перегарного выхлопа типа «портвейн» в смеси с потом только достигла максимума предельно допустимой нормы и слегка щипала глаза. Вышли какие-то юноши числом четыре и начали громко, но не очень качественно исполнять неведомые мне песни. Про закат солнца, Нью-Йорк, Эдгара По, и прочую фигню их серии «нас не понимают» и «надо быть самим собой». Как кто-то писал, недостаток мастерства с лихвой покрывался энтузиазмом и выкрученными на полный звук усилителями. Хоть что-то представлял собой солист, блондинистый парень, временами помогающий себе игрой на баяне. Да и то, типа «на безрыбье и рак». Стайка поклонниц, советский аналог ихних группиз, стоявшая у самой сцены, порой начинали выражать моральную поддержку, скандируя имена музыкантов. И если «Паша» с «Геной» реакции не вызывали, то на «Гарик» охотно откликался солист, широко улыбаясь и начиная активнее двигаться вокруг микрофонной стойки. Гля, а точно — чуб удлинить, усики сузить и добавить на лицо употребленные кубометры бухла, так точно Сукачев. Так вот ты какой, будущий рок-звездун!
***
Как ни странно, кроме духоты и толкотни на концерте никаких неприятностей не было. Мне чуть скучно под конец стало разве что. Так и более именитые исполнители иной раз такой тоски нагонят — хоть вешайся. На диске всё замечательно, а на живом выступлении — полторы песни и до-о-о-олгий рассказ о том, как у их барабанщика дома собачка болеет и что они по телевизору недавно видели. А у этих ребят — нет еще песен хитовых, играют, даже если разобрать за грохотом, в стиле «где-то я уже такое слышал не раз», и тематика унылая. Чуть подрастут, поймут, наверное, что не всем интересно слушать, как она не пришла, уроки не выучил, а родаки сволочи, мопед не купили.
Всё это я излагал Давиду по дороге к метро. Может, чуть громче среднего уровня по окрестностям, но барабанные перепонки еще в норму не пришли, так что можно было и простить. Но вот поклонники кого-то из отечественных деятелей, не то «Машины Времени», нет Борис Борисыча, о которых я только что отозвался как об образце редкого даже для наших краев занудства и мастерства жевать одно и то же по сто лет подряд, почему-то решили, что оскорбление нанесено только им.
Напали подло, со спины. Толкнули, и я полетел вперед на несколько шагов, едва удержавшись на ногах. Давиду прилетело не прицельно, его всего лишь развернуло, но он быстро преодолел разделявшее нас расстояние и уже через пару секунд мы стояли лицом к лицу с нападавшими. Семеро явных пэтэушников с печатью отсутствия интеллекта на лице и с очевидным намерением просто тупо избить нас.
— Ты чо там на «Машину» гнал, урод? — поинтересовался симпатяга с сальными волосами и густо усеянным угревой сыпью лицом.
Понятно, что бить нас будут вне зависимости от ответа, даже если Кутиков — мой родной брат. Или Давид — замаскированный Петя Подгородецкий. Представив Ашхацаву толстым семитом в очках, я начал сначала тихо, а потом всё громче смеяться. Наверное, такая реакция оказалась слишком непонятной для предводителя школоты, и он уже не так уверенно переспросил:
— Чо?
Еще секунду я думал, что лучше: позволить противнику позорно нас догонять или всё же попытаться на практике проверить правдивость постановщиков фильмов-карате, но тут один из менее прыщавых адъютантов главного гопника выпалил:
— Атас, пацаны, менты!
Где он высмотрел наряд, я не знаю. Но поклонники Макарандреича исчезли из виду быстро. Интересно, он это был на концерте? А мы с Давидом развернулись и пошли к метро с гордо поднятыми головами. Нет, в следующий раз лучше про Шопенгауэра рассуждать. Вот найду книгу, прочитаю — и сразу начну. А то за всю жизнь только и сподобился научиться правильно произносить его фамилию и узнать, что книга «Мир как воля и представление» в двух томах, да и то, в последнем я не уверен.
Глава 15
— Свободные бригады! Ответьте диспетчеру!
Ничего хорошего такой вопль в эфире не значит. Диспетчера пытаются передать срочный вызов, хоть и не по профилю, лишь бы кому.
— Седьмая, — буркнул я в рацию.
Харченко озабоченно покосился на меня, обернулся назад в салон. Там, сидя в кресле, дремала Томилина, которая за смену сильно умаялась. Вроде и не было ничего сложного, а нервы нам потрепали. Обычная рутина, когда подвигов не совершаешь, а просто тупо ездишь с давления на сердце, а потом с живота на «всё болит», выматывает столь же неслабо. Особенно на последнем выезде, когда пришлось тащить пациента в Боткинскую. Увы, ближе никто нас не принимал. Слава богу, в восьмидесятом году знаменитых московских пробок еще нет, доехали быстро. К сожалению, в больничке к нам прицепился врач дежурного отделения и начал пить кровь литрами. Томилиной, потом мне. Не по профилю госпитализация, тут заполнено не так, а вот здесь почему нет вот этого... Чуть не врезал ему. С правой ноги. Нет, я понимаю врача. Принять пациента под конец дежурства — значит сильно усложнить себе жизнь. Надо же