Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В тот злополучный вечер Саша вошла в комнату и увидела, как мать роется в ее сумочке. Стоять и смотреть, как Валентина жалко, как побитая собака, пригибает шею, отсчитывая нужную сумму, было противно и ужасно стыдно. Осторожно ступая, Саша вышла из комнаты и принялась бессмысленно греметь на кухне кастрюлями. Мать вышла следом. Даже если бы Саша не видела все своими глазами, догадаться о случившемся не составило бы труда. Возбужденной походкой Валентина прошлась по кухне, игриво потрепала дочь по замершей спине и, блестя глазами в сторону, произнесла:
— Пойду до тети Оли…
Саша молча кивнула.
На улице уже было темно, когда Саша, управившись со всеми делами, присела отдохнуть. Мишка спал беспокойным сном, хлюпая простуженным носом. Мать еще не появлялась. «Надо будет оставить дверь открытой, чтоб не разбудила ребенка, когда придет», — подумала Саша и провалилась в тяжелый сон.
Сквозь дрему ей чудились стуки, грохот, казалось, что пришел батя и они с матерью снова принялись ругаться. Снилось, что кричала тетя Ольга странным визгливым голосом, перерастающим в вой сирены… Впрочем, нет, вой сирены «скорой помощи» был на самом деле. Саша резко выпрямилась в кресле, чувствуя, как затекла спина, словно вернулись дни работы за ткацким станком. Кто-то барабанил в дверь. «Ч-черт, забыла про дверь», — чертыхнулась Саша.
На пороге стояла бледная тетя Оля, глаза ее лихорадочно блестели. «Выпила, что ли… вместе с маман», — успела подумать Саша.
— Там… плохо… Валюшке… сердце прихватило, — пробормотала соседка.
— Где? — Разом загудело в голове. Ноги застыли в коленях.
Ольга махнула рукой в сторону подъезда.
Отодвинув ее рукой, Саша, спотыкаясь, рванула вниз по лестнице.
Во дворе было людно: персонал «скорой», соседи и несколько зевак. Мама полулежала на покосившейся дворовой скамейке, ее бледное лицо было неожиданно строгим и спокойным. Защемило сердце, Саша бросилась к ней:
— Мама, мамочка!
— Дочь? — спросила у кого-то врач и, получив положительный ответ, громко вздохнула и залезла обратно в машину. Было слышно, как она разговаривает с кем-то по громкой связи:
— Да не могу я, вызовите кого-нибудь! У меня еще целый журнал вызовов. Начало смены, а уже первый летальный… Да, давно… часа три уже. Синяя вся… Соседи говорят, пила сильно… ага. Ну, до связи.
Саша не слышала разговора, да и вообще ничего не слышала. Ни шушуканья за спиной, ни причитаний тети Оли. Она сидела перед матерью на корточках и смотрела в ее мертвое лицо. Поверх сильного сивушного запаха накладывался другой, не менее сильный запах. Запах смерти. И хотя Саша никогда прежде его не слышала, она со всей определенностью узнала его. В этом новом запахе не было скорби, отчаяния и сожаления. Смерть пахла погребом и покоем. Саша пыталась вспомнить мать другой, представить ее сомкнутые глаза открытыми, а губы теплыми и живыми, но ей никак это не удавалось. Она не могла отделаться от ощущения, что наконец-то видит мать… довольной. Смерть разгладила нахмуренные брови, помятое лицо, страдальчески сложенные губы. Исчезло нервное напряжение, сковывавшее лицо злой гримасой, судорожно сжатые руки расслабились.
Саша прижалась лицом к ледяной руке со знакомой родинкой на среднем пальце, и холод мгновенно проник в ее сердце. Дочь сжала руку матери в своих. Прикосновение остывшей на морозе неживой плоти вызвало дрожь. Саша задрожала всем телом, хрипло закашлялась и без чувств упала на снег.
Все остальное — похороны, собственную болезнь, за время которой у Саши пропало молоко, пребывание в больнице из-за Мишкиного бронхита Саша помнила достаточно смутно.
Год проковылял мимо на хромых ногах, наступило лето. Мишка научился сидеть и потихонечку начал ползать. На ясном июньском солнышке его кожа стала наливаться здоровьем, откровенно потемнела, а на голове буйно заколосились темные кудряшки. Теперь он уже сильно отличался от белобрысых светлокожих костромских детишек.
Неожиданно в гости приехал Иванов. Вид темного ребенка вызвал у поэта нешуточный шок, так что тягостных объяснений удалось избежать. На мгновение привычная жалость ужом скользнула в остывшее Сашино сердце.
— Нам надо развестись, — сконфуженно промямлил инженер и, уже исчезая за дверью, прокричал: — Тебе не нужно будет ничего делать! Я сам все устрою!
— Спа-си-бо! — проскандировала в ответ Саша.
Вскоре по почте пришел конверт с извещением из суда, а в конце лета — свидетельство о расторжении брака между гражданином Ивановым и гражданкой Ветровой. Саша взяла в руки драгоценную бумажку, быстро собралась и, подхватив Мишеля, поехала в Москву. В посольство Руанды.
Оказалось, что там ее уже ожидало приглашение от Габриэля и целых два письма.
В первом были подробно расписаны шаги, которые необходимо сделать для того, чтобы выехать с Мишелем за границу. А во втором письме лежал… авиабилет со свободной датой вылета.
Выйдя на улицу, Саша уселась на скамейку и… заплакала. Она плакала, не стыдясь слез, не сдерживаясь, испытывая несказанное облегчение. Казалось не важным все — щели в окнах, которые Саша тщетно заделывала скотчем, скудная жизнь, когда приходилось рассчитывать каждую копеечку, отцовские запои. Все стало отныне маленьким и несущественным. И даже смерть матери отодвинулась далеко в болезненный уголок, который не хотелось сейчас трогать. Ликование билось в груди ровным мощным потоком, стучалось в каждой клеточке тела, задорными огоньками плясало в глазах, щекотало губы, раздвигая их в счастливой улыбке.
— Милая дама, позвольте присесть! — На скамейку живенько приземлился стареющий мужчина с гладко зачесанными залысинами. — Не каждый день встретишь такое содержательное лицо! — Пожилой джентльмен улыбнулся с видом знатока и церемонно склонил голову: — Виталий… э-э… Робертович!
— Александра Венедиктовна! — оттарабанила Саша и улыбнулась с самым невозмутимым выражением лица.
— Шутите? — полувопросительно воскликнул мужчина. — Какое редкое имя было у вашего родителя.
— Было? — возмущенно сверкнула глазами Саша.
— Виноват, — смутился ловелас, — неловок я сегодня…
— Сегодня? — уточнила Саша, еле сдерживая подступающий смех. Отчего-то ей захотелось подразнить любителя уличных знакомств.
— Мама! — Мишель выдернул изо рта пустышку и протянул ее Саше.
— Какой очаровательный… э-э… малыш. Или малышка? — Виталий Робертович неубедительно осклабился и шаркнул ногой, словно намереваясь пуститься наутек.
— Мишель Туламомбо! — Саша гордо представила сына.
— Мишель… Мишель, — растерянно забормотал мужчина, — она… он… очень симпатичный!
— Да, мой сын похож на отца, — с пугающей любезностью произнесла Саша, — сейчас Пьер подойдет, и вы сможете в этом убедиться сами.
— Да, да, конечно, — закудахтал перепуганный любезник, — очень за вас рад. Был счастлив… побеседовать… однако, мне пора… — И, вскочив с неожиданной для почтенного возраста прытью, быстро удалился.
— Всего доброго! — прокричала Саша вслед.
Мишель внимательно посмотрел на маму и сделал ручкой «пока»!
— Ах ты моя умничка! — Саша прижала сына к груди. — Скоро, очень скоро ты увидишь папу.
— Папу! — сказал Мишель и захлопал в пухлые темные ладошки…
Глава 35
Пассажиров было не так много. Там и сям зияли пустоты незанятых мест. У окна в Сашином ряду сидел пожилой мужчина восточной наружности в европейском костюме, но с чалмой на голове. Саша устроилась в крайнем кресле. Предупредительная стюардесса принесла плед, детскую подвесную люльку и унесла коляску. Мишель, уставший за длинный день, уснул, едва устроившись в новой колыбели. Он вытянул пухлый бантик губ в удивленную трубочку, одну ладошку устроил под щекой, а другой накрылся сверху.
Самолет дрогнул, с шумом заработали моторы. Саша вытянула в проход ноги и закрыла глаза. Впереди был длинный путь с пересадками. Странно было думать, что самолет будет лететь над неведомым огромным континентом, который, как знать, может стать вскоре вторым домом. «Не ходите, дети, в Африку гулять», — подумала Саша и… уснула. Ее разбудили лучи слепящего солнца, пробивающего затененный иллюминатор. Шум двигателя стабилизировался в равномерный гул. По салону, предлагая пассажирам напитки, передвигались стройные стюардессы. Саша прислушалась: Мишель по-прежнему спал. Пить не хотелось, есть — тем более. Саша достала блокнот и задумалась. Привычка записывать появилась недавно. Маленькие неотложные дела, несвоевременные мысли, забавные случаи с Мишкой — она будто сортировала разноцветные лоскутки, из которых потом сшивалось полотно жизни.
Нервная женщина с брюзгливо поджатыми тонкими губами в ОВИРе, выдававшая паспорт, несколько раз напомнила, что «в стране прибытия гражданин должен встать на учет в российском посольстве». Она повторяла эту фразу с механической заученностью, буравя серыми глазками пуговицу на Сашиной груди. При этом воспоминании Саша испытала беспокойство. Прежде желание уехать затмевало все соображения, и думать о том, что будет дальше, представлялось преждевременным. И вот теперь Саша сидит в самолете и абсолютно не представляет себе, где и на что она будет жить, что будет с ней дальше. Она не знает даже адреса Габриэля, все их общение за весь год ограничивалось телефонными разговорами. А что будет, если он их не встретит? Саша дрожащими руками вытащила записную книжку и вгляделась в столбик цифр. Да, номер телефона. Кажется, это дом матери. Или… сестры?