Если бы дело ограничивалось лишь выкриками и свистом, об этом не стоило бы писать художественное произведение. Однако вскоре начала складываться драматическая ситуация. Дело в том, что команда из Мыльниц также сохраняла теоретические шансы на выход во вторую лигу, и, как бы ни ничтожны были эти шансы по сравнению с вполне оправданными надеждами гуслярских болельщиков, «Солевар» не намерен был уступать. А так как реальных шансов победить в честной борьбе у команды не было, противники «Лесообработчика» прибегали к запрещенным приемам.
Особенно доставалось неутомимому Ниткину, и без того лишь недавно оправившемуся после тяжелой травмы. По крайней мере трижды в течение первого тайма защитники гостей валили его с ног, грубо толкали и норовили пробить щитки носками бутс. Ниткин, будучи мужественным спортсменом, поднимался с земли, бил очередной штрафной и вновь занимал место в боевых порядках команды.
Иное дело болельщик. Он громко требовал, чтобы судья проявил, наконец, строгость к злостным нарушителям спортивной этики.
Среди разгневанных гуслярцев не последним был Лев Христофорович. Он даже покраснел от возмущения.
– Таким не место на поле! - кричал он. - Мне стыдно за поселок Мыльницы!
Многие его понимали и поддерживали. Но положение изменилось после того, как защитник «Лесообработчика» Ефимов Семен, движимый гневом против неспортивного поведения соперников, снес у самой штрафной площадки нападающего гостей.
Сначала стадион взорвался аплодисментами, так как усмотрел в том справедливое отмщение. Но неумолимый судья, ничего не понимавший в справедливости, показал Ефимову Семену желтую карточку.
Удалов, Грубин и прочие соседи Льва Христофоровича громким свистом осудили решение судьи, и их можно понять. Но Лев Христофорович вдруг громко сказал:
– Грязный футбол, всегда грязный футбол! Независимо от того, кто прибегает к таким махинациям. Как честный человек я категорически протестую против того, чтобы превращать красивую, артистичную игру в костоломание. Разве нам интересен результат встречи, если мы узнаем, что молодому, полному сил человеку сломали ногу или повредили мениск?
– Помолчи, лысый, - сказал сосед сверху.
Может, этим бы все и закончилось, но тут как назло Ефимов Семен, возмущенный очередным грубым приемом защитника гостей, свалил того с ног ударом локтя, за что был призван к судье.
Когда Ефимов Семен, понурив золотую шевелюру, медленно брел к судье, уже запустившему руку в нагрудный карман, на стадионе воцарилась удрученная тишина. Никто не хотел верить в самое страшное.
Но самое страшное произошло.
Красная карточка появилась из судейского кармана и, несмотря на стенания и свист стадиона, несмотря на то, что гуслярские футболисты тесной толпой окружили судью, молили его, просили, уговаривали, Ефимов Семен был вынужден покинуть поле.
Судьи тоже люди. И очень разные. Бывают судьи обыкновенные. Эти всегда вежливее ведут себя по отношению к хозяевам стадиона. Они понимают, что на стороне команды еще несколько сот, а то и тысяч взволнованных мужчин, которые не всегда могут совладать с чувствами. К тому же судья не лишен тщеславия. Ему приятнее, когда его действиям бурно аплодируют, нежели наоборот. Но бывает и иная категория судей, к которой, к сожалению, принадлежал и судья того матча. Их принципиальность порой граничит с мазохизмом. И чем более яростно их освистывают трибуны, тем упорней они проводят в жизнь свою принципиальность, обрушивая всю тяжесть наказаний на хозяев площадки. Порой кажется, стадион бросится с мест и растерзает такого жестокого судью, а судья будто бы на это напрашивается.
Когда судья изгнал с поля Ефимова, гнев трибун, которые не могли растерзать судью, обрушился на Льва Христофоровича. Соседи сочли его как бы представителем судьи в своих рядах.
Минц мог бы, конечно, сбежать, но как гордый человек он отдался на растерзание противникам.
– Значит, если нас, то да? - спрашивал Удалов, забыв о былой дружбе и респекте. - А если их, то пожалуйста?
– Нас и по ногам, нас и с поля? - наседал Саша Грубин.
И надо сказать, это были наиболее мягкие, сдержанные обвинения.
В гуле страстей Минц сохранял относительное спокойствие. Порой, пользуясь паузой, он пытался донести до соседей свою мысль:
– Футбол! - кричал он. - Игра! Как шахматы! В шахматах под столом друг друга ногами не бьют!
После этого поднималась новая волна гнева, кто-то даже угодил Льву Христофоровичу но лысине огрызком яблока. Это, конечно, неприятный факт, но он говорит о накале страстей.
В сущности спорщики придерживались, как это бывает в спорах, схожих позиций. Но момент был неудачен для их спокойного обсуждения. Все были против грубости в спорте, но гуслярцев возмущал пацифизм профессора, а его - их патриотическая слепота.
Второй тайм матча прошел при подавляющем преимуществе «Лесообработчика», хотя гуслярцы играли вдесятером. Однако это преимущество не было реализовано. Ниткин заметно хромал и бил по мячу неуверенно, а остальные форварды за отсутствием Ефимова Семена как-то сникли.
Нулевая ничья - результат этого матча - устраивала гостей из Мыльниц, но огорчила гуслярцев, так как теперь шансы на выход во вторую лигу уменьшились, а впереди предстоял решительный матч с «Метеором» из Новостальска, основным соперником за выход во вторую лигу, который подошел к решающему матчу с тем же числом очков.
Домой возвращались молча. Было какое-то отчуждение. Словно, не проявив патриотизма, Лев Христофорович потерял моральное право именоваться гуслярцем. Раньше они об этом как-то не задумывались. Живет человек, трудится, уважаемый человек, немолодой. И вдруг на стадионе словно заглянули к нему в анкету, а там написано «марсианин». И сразу увидели, что он зеленый, на трех ногах и с антеннами на затылке. Разумеется, никто не увидел в Минце марсианина, но в переносном смысле - увидели.
А Минц не навязывал своего общества. Он думал.
Надо сказать, что, чем сложнее задача, поставленная жизнью перед великим ученым, тем энергичнее он мобилизует резервы мозга, тем глубже уходит в себя, чтобы принести пользу человечеству.
На этот раз Минц думал о том, как вернуть футболу чистоту и непосредственность игры, как снять с него налет делячества и цинизма, ведущего к грубости.
Он заперся у себя в кабинете, пил только кефир, ничего не ел, похудел за неделю на десять килограммов, но задача ускользала от решения. Она оказалась потруднее, чем создание антигравитации или путешествия во времени. Моральные проблемы всегда труднее чисто научных.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});