Читать интересную книгу 7 историй для девочек - Лидия Чарская

– Конечно, удастся, – ответил он. – Она подействует… все равно как семена, когда их греет солнце… Подействует наверняка. Начать теперь?

Колин и Мери были в восторге. Увлекшись воспоминаниями о факирах на картинках, Колин посоветовал всем усесться, скрестив ноги, под деревом, которое образовало нечто вроде балдахина.

– Это будет похоже, как будто мы сидим в храме, – сказал Колин. – Я немного устал, и мне хочется сесть.

– Ты не должен начинать так, – сказал Дикон, – не говори, что ты устал, а то, пожалуй, все испортишь.

Колин обернулся и посмотрел прямо в его невинные голубые глаза.

– Это верно, – сказал он медленно. – Я должен думать только о волшебной силе.

Когда они уселись в кружок, все это показалось им необыкновенно важным и таинственным. Бену казалось, что его заставили присутствовать на молитвенном собрании, но так как это была затея раджи, то он не возмущался и даже был польщен, что его призвали на помощь. Мери чувствовала какой-то торжественный восторг. Дикон все еще держал на руках кролика, но, вероятно, сделал какой-нибудь волшебный, неслышный знак, потому что, когда он уселся, скрестив ноги, как все остальные, ворон, лисица, ягненок и белки медленно приблизились и преспокойно уселись, образуя часть кружка.

– «Твари» тоже пришли, – серьезно сказал Колин, – они хотят помочь нам.

Колин был прекрасен, как казалось Мери; он держал голову высоко, как будто чувствуя себя каким-то жрецом, в глазах его было удивительное выражение, лучи солнца падали на него сквозь балдахин листвы.

– Теперь мы начнем, – сказал он. – Мери, нам надо качаться взад и вперед, как дервишам?

– Я не могу качаться взад и вперед, – сказал Бен, – у меня ревматизм.

– Волшебная сила отнимет его у тебя, – сказал Колин тоном верховного жреца, – а до тех пор мы не будем качаться, мы будем только петь.

– Я не умею петь, – ворчливо сказал Бен. – Я только раз попробовал, и меня выгнали из церковного хора.

Никто не улыбнулся: все они были слишком серьезны! Ни тени улыбки не появилось на лице Колина; он думал только о волшебной силе.

– Ну, так я буду петь… Солнце сияет, солнце сияет, – заговорил он нараспев, – это волшебная сила. Цветы растут, корни шевелятся – это волшебная сила. Быть живым – это волшебство; быть сильным – это волшебство. Волшебная сила во мне; волшебная сила во мне; она во мне, она во мне. Она во всех нас. Она в спине Бена. Волшебная сила, приди и помоги!

Он повторил все это много раз. Мери слушала, как очарованная; все это казалось ей очень странным и чудесным, и ей хотелось, чтобы он продолжал. Бэн чувствовал, что на него нападает приятная сонливость; гудение пчел в цветах смешивалось с певучим голосом, сливаясь в усыпляющий, ленивый шум. Дикон сидел, скрестив ноги, со спящим кроликом на руках; одна рука его лежала на спине ягненка. Сажа столкнула белку и сидела на его плече, крепко прижавшись к нему и закрыв глаза. Наконец Колин остановился.

– Теперь я хочу обойти сад кругом, – заявил он. Голова Бена только что свесилась на грудь, и он внезапно поднял ее.

– Ты спал! – сказал Колин.

– Ничего подобного! – бормотал Бен. – Проповедь была хорошая… – Он еще не совсем очнулся от сна.

– Да ты не в церкви, – сказал Колин.

– Кто говорит, что в церкви? Я все слышал. Ты сказал, что у меня в спине волшебная сила… А доктор говорит, что это ревматизм…

Раджа махнул рукою.

– Это не та волшебная сила, это злая… Тебе станет лучше. Я не позволю тебе вернуться к твоей работе. А завтра приходи опять.

– Я бы хотел посмотреть, как ты обойдешь вокруг сада, – проворчал Бен. Он был упрямый старик и не очень верил в волшебную силу; поэтому он решил, что, если его отошлют, он взберется на свою лестницу и будет смотреть через стену, чтобы быть готовым вернуться, если бы Колин споткнулся.

Раджа разрешил ему остаться, и они образовали «процессию». Это действительно походило на процессию. Во главе ее шел Колин; рядом с ним с одной стороны шла Мери, с другой – Дикон. Бен шел позади, а за ним тянулись «твари»: овца и лисица старались держаться поближе к Дикону, белый кролик скакал за ними, иногда останавливаясь пощипать чего-нибудь, а Сажа выступала так торжественно, как будто ей поручен был надзор за всеми.

Процессия двигалась очень медленно, но с достоинством; пройдя несколько ярдов, она останавливалась отдохнуть. Колин опирался на руку Дикона, и Бен тайком следил за ним, но Колин иногда снимал свою руку и делал несколько шагов сам. Он все время высоко держал голову, и вид у него был очень важный.

– Во мне волшебная сила, – повторял он. – Она меня укрепляет. Я это чувствую!

Не было никакого сомнения, что его действительно что-то поддерживало и укрепляло. Он садился на скамьи в альковах, раза два сел на траву и несколько раз останавливался на дорожке и опирался на Дикона, но не хотел поддаваться до тех пор, пока не обошел вокруг всего сада. Когда он вернулся к дереву-балдахину, у него был торжествующий вид и щеки его горели.

– Я сделал это! Волшебная сила подействовала! – сказал он. – Это мое первое научное открытие.

– А что скажет доктор Крэвен? – вырвалось у Мери.

– Ничего он не скажет, – ответил Колин, – потому что ему ничего не расскажут. Это будет самая великая тайна. Никто ничего не должен знать до тех пор, пока я не стану такой сильный, что буду ходить и бегать, как всякий другой мальчик. Меня каждый день будут привозить сюда в кресле и увозить отсюда тоже в кресле. Я не хочу, чтобы люди шептались и задавали вопросы, и не хочу, чтобы мой отец услышал про это, пока опыт не удастся совсем. А тогда, если он приедет назад в Миссельтуэйт, я вдруг войду к нему в кабинет и скажу: «Вот я! Я такой же, как всякий другой мальчик. Я теперь совсем здоров и вырасту большой. И все это сделал… научный опыт!»

– Он подумает, что это сон! – воскликнула Мери. – Он своим глазам не поверит.

Колин сиял торжеством. Он, наконец, уверовал в то, что выздоровеет, а это значило, что битва была наполовину выиграна, хотя он этого не знал. И мысль, которая возбуждала и укрепляла его больше, чем всякая другая, – была мысль о том, какой вид будет у его отца, когда он увидит, что у него есть сын, такой же стройный и сильный, как сыновья других отцов. Одним из глубоких огорчений его болезненного прошлого было чувство отвращения к самому себе за то, что он был хилый мальчик, отец которого боялся смотреть на него.

– Он должен будет поверить, – сказал Колин. – А я еще вот что сделаю: после того, как начнет действовать волшебная сила, и прежде чем я начну делать научные открытия, я сделаюсь атлетом.

– Еще через недельку мы начнем тебя учить боксировать, – сказал Бен. – И когда-нибудь ты еще будешь первым кулачным бойцом во всей Англии!

Колин строго посмотрел на него.

– Уэтерстафф, – сказал он, – это дерзость! Ты не должен позволять себе вольностей только потому, что тебе доверили тайну. Как бы ни подействовала волшебная сила, я не буду кулачным бойцом. Я буду ученым и сделаю важные открытия.

– Прошу прощения, сэр, – ответил Бен. – Я должен был понять, что это не шутка.

Глава XXIV

Дикон работал не в одном только таинственном саду. К их степному коттеджу прилегал клочок земли, обнесенный низкой изгородью, сложенной из неотесанных камней. Рано утром, поздно в сумерки и в те дни, когда Колин и Мери не видали его, Дикон работал там, ухаживая за картофелем, капустой, репой и морковью и всякой огородной зеленью. В обществе своих «тварей» он положительно делал чудеса и, казалось, никогда не уставал. Когда он полол или копал, он насвистывал, или пел, или разговаривал с Сажей и Капитаном или с братьями и сестрами, которых он научил помогать ему.

– Нам никогда не жилось бы так, – говорила миссис Соуэрби, – если бы не огород Дикона. У него все растет; и его картофель и капуста вдвое крупнее, чем у других.

Когда у нее бывала свободная минута, она выходила туда поболтать с Диконом, особенно в сумерки после ужина: тогда она отдыхала. Она усаживалась на низкую изгородь, смотрела, как он работал, и слушала его рассказы.

В огороде росли не только овощи. Иногда Дикон покупал пачки цветочных семян и сеял их между кустами крыжовника и кочанами капусты. Изгородь была особенно красива, потому что в щелях между камнями росли разные цветы и папоротники и только кое-где просвечивали камни.

– Все, что для них надо, чтобы они росли, мама, – говорил Дикон, – это настоящая дружба с ними. Они все равно что «твари». Когда у них жажда – напои их; когда они голодны – дай им корму. Им тоже хочется жить, как и нам. Если бы они умерли, мне показалось бы, что я их убил.

Таким образом миссис Соуэрби узнала обо всем, что происходило в Миссельтуэйте. Сначала ей рассказали только, что «мистер Колин» стал выходить в сад с мисс Мери и что ему это было очень полезно. Но через некоторое время Мери и Колин решили, что мать Дикона тоже можно посвятить в тайну. Они почему-то не сомневались, что ей можно было доверять «по-настоящему».