— …Кому это принадлежит?
— Его все равно нет.
— Кому это будет принадлежать?
— Кто первый придет.
Так. Начитанный мальчик. Конан Дойла он тоже почитывает. «Обряд дома Месгрейвов», перевод Д. Лившиц. Но цитирует неточно. Надо было: «Тому, кто ушел» и «Тому, кто придет»…
— В каком месяце это было?
— В летнем месяце.
Надо было: «В шестом начиная с первого». Но все равно — очень и очень недурственно. Какая смена подрастает. Конкуренция, Боб Валентиныч, конкуренция! Рынок.
— Где было солнце?
— Над елкой.
— Где была тень?
— Под палкой.
— Сколько надо сделать шагов?
— Десять и десять, а потом еще пять и пять…
— Что мы отдадим за это?
— Все, что у нас есть, все и отдадим.
Сэнсею вдруг надоел «Обряд Месгрейвов», а может быть, этот сюжет попросту исчерпал себя, — он вдруг резко поменял тему.
— Голова буйвола, рога его и четыре ноги прошли через окно. Почему же не проходит его хвост?
— Потому что зонтик раскрылся!
— У всех есть родина. Какая родина у тебя?
— Утром я ел рисовую кашу, а на обед будет суп с фрикадельками и блинчики с абрикосовым вареньем.
— Чем мои руки похожи на руки бога?
— Играют на пианино.
— Почему мои ноги напоминают ноги осла?
— У нашего Барсука они разного цвета…
Это были какие-то незнакомые мне тексты.
Или, может быть, он принялся придумывать вопросы сам — такое тоже бывало, хотя и нечасто.
— …Что надо делать по двенадцать часов в сутки?
— Этот вопрос я по стеночке размажу!
— Что такое Будда?
— Такая специальная палочка.
— Вот как? А что такое чистое тело Дхармы?
Тут пацан вдруг задумался. До сих пор он отвечал, словно блиц-партию разыгрывал, а тут замолчал, насупился и неуверенно проговорил:
— Это грядка. С клубникой…
Сэнсей, кажется, не слушал его больше. Он быстро спросил:
— Его слуги — Шакьямуни и Майтрея. Кто он такой?
— Гражданин города Петербурга, страшный дурак Юрий Бандаленский! А слуги его — заметчики, потому что все замечают.
Тут у родителя за пазухой заверещал мобильник. Родитель его выхватил, как Джеймс Бонд выхватывает свою «беретту» из наплечной кобуры, а сам метнулся из кресла вон, к двери, от людей подальше — вести свои дико секретные сверхделовые переговоры. Я отвлекся на него, на характерную его позу: «новый русский разговаривает по мобильному телефону» — аллегорическая фигура начала тысячелетия, сюжет для нового Родена… А когда вернулся к текущим событиям, то обнаружил, что игра в вечер вопросов и ответов прекратилась, они играли теперь в «вечер поэзии»:
— …Дожди в машины так и хлещут, — читал мальчишка с упоением, — деревья начало валить. Водители машин трепещут, как бы старух не задавить…
Сэнсей в ответ ему прочитал про кошку, которая «отчасти идет по дороге, отчасти по воздуху плавно летит». А мальчишка ему отбарабанил считалку: «Жили-были три китайца: Як, Як-Цидрак, Як-Цидрак-Цидрак-Цидрони. Жили были три китайки: Цыпа, Цыпа-Дрипа, Цыпа-Дрипа-Лимпомпони. Поженился Як на Цыпе, Як-Цидрак на Цыпе-Дрипе, Як-Цидрак-Цидрак-Цидрони на Цыпе-Дрипе-Лимпомпони…» А сэнсей с наслаждением преподнес ему свое любимое:
При-ки-бе-ке-жа-ка-ли-ки в и-ки-збу-ку де-ке-ти-ки,В то-ко-ро-ко-пя-кях зо-ко-ву-кут о-ко-тца-ка:«Тя-кя-тя-кя, тя-кя-тя-кя, на-ка-ши-ки се-ке-ти-киПри-ки-та-ка-щи-ки-ли-ки ме-ке-ртве-ке-ца-ка…»
Мальчишка сдался и спросил: «Что это такое?», «А вы сами догадайтесь», — предложил сэнсей. (Спицы так у него и мелькали, пыльно-серая коса вязания свисала аж до самого пола.) Мальчишка несколько секунд думал, сосредоточенно шевеля губами, а потом вдруг весь засиял, как именинник: «Прибежали в избу дети!..»
— Молодца! — гаркнул сэнсей и поднялся, обеими руками бросивши вязание на стол. — Все! На сегодня — все. Э-э-э… — оборотился он к элегантному родителю, и тот немедленно выскочил из кресла. — Оставьте адрес… — сказал ему сэнсей. — Впрочем, зачем? Я знаю ваш адрес… Письменное заключение я пришлю по е-мейлу. Предварительное, разумеется. Следующий сеанс — через пять дней, во вторник, в то же время. И проследите, чтобы мальчик все это время ничего не читал. Любые игры, телевизор, кино, музыка, но — ни единой книжки, пожалуйста. До свидания, сударь. До свидания, Алик. Роберт, будьте добры…
Мальчик подал папочке ручку, и я повел их обоих к решетке. Конопатый брахицефал был уже тут как тут — громоздился посреди лестничной площадки, отсвечивая черным и рыжим. Мальчик вдруг сказал:
— Эраст Бонифатьевич, а можно мы сейчас заедем в зоомагазин?
Видимо, я непроизвольно зыркнул по сторонам в поисках этого Эраста Бонифатьевича (какой еще Эраст Бонифатьевич? откуда взялся?), и, видимо, серый-элегантный заметил мое недоумение. Он усмехнулся (вылитая гюрза!) и произнес снисходительно:
— Вы заблуждались, Роберт Валентинович! Я вовсе не Аликов папа… — И сейчас же Алику: — Конечно, конечно. Куда захочешь, душа моя… — И снова мне: — Ин локо парентис, всего-навсего. Ин локо парентис!
Я это скушал со всей доступной мне покорностью и отпер решетку, стараясь как можно тише лязгать ключами. В конце-то концов, какая мне разница: папаня он джентльменистому пациенту или всего лишь заменитель? Главное — сумма прописью. Впрочем, я прекрасно понимал, что и сумма прописью — это еще далеко не главное.
Когда я вернулся, сэнсей сидел на своем месте, прямой, как дипломат на приеме, и заканчивал вязанье.
— Ну? — сказал он мне нетерпеливо. — Какие впечатления?
— Это, оказывается, вовсе не отец его… — начал было я, но тут же был решительно прерван.
— Знаю, знаю! Я не об этом. Как вам мальчишка?
— Забавный, по-моему, мальчишка, — сказал я осторожно.
— Забавный?! И это все, что вы находите мне сказать?
— Почти.
— Что — «почти»?
— Почти все, — сказал я, уже горько сожалея, что вообще ввязался в этот разговор. Ясно было, что сэнсей воспламенен, а в этом случае лучше держаться от него подальше. Чтобы не опалить крылышки.
— Вы заметили: я спросил его, кто такой Будда…
— Да, и он ответил, что это «такая палочка».
— А вы знаете, какой ответ корректный? «Палочка для подтирания зада». Знаменитый ответ Юнь-мэня в коане из «Мумокан»…
— По-русски, если можно, пожалуйста.
— Неважно, неважно… «Что такое Будда?» — «Палочка для подтирания зада». «Что такое чистое тело Дхармы?» — «Клумба пионов»…
— А он сказал: «Грядка с клубникой»…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});