Читать интересную книгу Утешение - Гаврилов Николай Петрович

Ольга прочитала, усмехнувшись в том месте, где было сказано, что она вышла замуж. Подумалось, что дочь ее не узнает, — постарела она за этот год на десять лет. И тут же мысли перескочили на белый от снега двор и мальчишку в яме.

Домашний адрес он боевикам дал неправильный, не захотел, чтобы мать знала. Не захотел ставить ее перед выбором. Продавать квартиру, потом занимать, потом еще занимать, а потом услышать: «Ты медленно деньги собирала, опоздала на два дня, сама виновата, его больше нет». Не захотел, чтобы она всю оставшуюся жизнь скиталась по вокзалам и винила себя в его смерти. Его мать воспитала хорошего сына, сидя в яме, он жалел ее, а не себя. Может, сегодня ему повезет…

Прошел час. Затем другой.

Подкатывала дремота, начали слипаться глаза. Кабинет расплывался, и в сонной дымке начали появляться какие-то лица: знакомые и незнакомые. Сон уносил ее. Появился сгоревший, коричневый от ржавчины танк, его башня беззвучно двигалась, дуло искало цель. Потом появилось чье-то бородатое лицо; черные, как ночь, глаза. Горящий дом. Затем она увидела свои руки, мокрую глинистую яму, капельки дождя и чьи-то останки в истлевшей тельняшке.

Она доставала останки, они разваливались у нее в руках, она аккуратно складывала то, что доставала, на кромку ямы, но чего-то не хватало, чего-то важного, без чего парня не опознают, и она продолжала рыться руками в скользкой глине, но ей попадались лишь смятые деформированные пули. Пришла в сон Наташа, красивая — не такая, как в жизни. Только одета в ту же полинявшую майку, хотя вокруг осень и вот-вот пойдет снег. Наташа отвлекала ее разговорами: пустыми и отвлеченными, мешала копать…

— …Ольга Владимировна! Приехали — проник в сон чей-то голос, и Ольга, с трудом открыв мутные глаза, вернулась в кабинет с яркой лампочкой.

Перед ней стоял улыбающийся контрразведчик.

— Все получилось, — оживленно произнес он. — Двоих положили, один ушел, а одного живым взяли. Тот живой сейчас у начальника разведки. И говорит такие интересные вещи, что сверху уже телефон оборвали, пытаясь его к себе забрать. С парнем все в порядке. Врач его уже осмотрел, говорит, сильное воспаление легких, ноги отекли и кровоподтеки по всему телу. Били его сильно. Но жив. Сейчас в госпиталь повезли.

«Хороший человек. Не любила его раньше, а теперь вот — помог», — подумала Ольга, глядя на его улыбку. Галина обещала посылку выслать — надо ему какой-нибудь гостинец принести. А то задерганный весь, глаза красные от бессонницы… Что-то в нем есть схожее со Славой, что-то правильное, из детских книжек…

— Спасибо вам, Евгений Павлович! От всего сердца спасибо! — поблагодарила она, поднимаясь со стула. За окном уже светало, парня спасли, пора уходить.

А контрразведчик подумал, что эта женщина даже не осознаёт, что делает. Спроси ее: «Сколько человек ты вернула из плена?» — и она ответит: «Немногих», — имея в виду только тех, кого за руку привела в Грозный, и в этом не будет позы.

Она уходила с искренней мыслью, что парня сегодня освободил он — Евгений Павлович, за это и благодарила.

Давно хотелось зайти в церковь. Но все как-то не получалось. А после освобождения парня пошла.

Единственный православный храм в Грозном не закрывался даже зимой 95-го, когда весь город пылал и гремел. Люди пили воду из луж, жгли костры у подъездов и часами пробирались по развалинам к храму, чтобы повторить вместе слова Символа веры и причаститься Телу и Крови Христовым.

Храм горел, настоятель и старушки-прихожанки сумели спасти из огня антиминс и часть икон. Казаки и МЧС привозили гуманитарку: темнела возле церкви очередь, русские бабушки стояли вместе с чеченками-матерями и детьми, чтобы получить хлеб, воду, консервы и свечи. Настоятель храма, отец Анатолий Чистоусов, сам бывший армейский майор, оказался настоящим пастырем, сумевшим наладить гуманитарную помощь, сохранить приход и молитвенную жизнь.

По мере пополнения отрядов боевиков арабскими наемниками религиозной терпимости оставалось все меньше. Вначале боевики пришли за вторым священником — отцом Александром. Пришли ночью, домой, били несколько часов, потом облили бензином, хотели сжечь живьем, но он сумел вырваться, выпрыгнул из окна своей квартиры на втором этаже, спасся и уехал в Россию.

Настоятель какое-то время служил один.

В январе 96-го он поехал к боевикам в попытке вызволить из плена одного солдатика, за которого попросил Патриарх Алексий. Но его самого оставили в плену. Несколько недель пытали, а потом убили. Останки настоятеля нашли лишь спустя четыре года, опознав по фрагментам облачения.

Говорят, что незадолго до смерти он сказал своему соузнику — игумену Филиппу:

— Представляешь, если нас расстреляют, мы станем мучениками. Мучениками!

Вера — дар Божий сохранялась здесь, как в последние времена.

Было ветрено. По небу быстро двигались тяжелые тучи. Сам храм стоял пустым: внутри пыль, черные выгоревший стены, наметенный снег. После пожара литургию совершали в постройке рядом. На стенах темнели спасенные из огня иконы, горело несколько свечей. Кроме Ольги, там находился какой-то военный, опустив голову, он стоял в углу, держа шапку в руках. Еще седой пожилой мужчина тихо сидел на лавочке у стены.

Чем-то древним и родным веяло от икон. Хотелось постоять возле них в тишине. Весь этот год Ольга молилась перед иконкой Божией Матери, которая всегда была с ней. Вернее, не молилась — разговаривала. Лик Богородицы оставался то далеким, напечатанным на бумаге, не слышащим ее слов, то вдруг оживал, глаза меняли выражение. Засыпая в каком-нибудь ауле, Ольга подносила иконку к лицу, целовала ее, жаловалась ей на свою судьбу, просила охранять Настеньку и маму. Они были вместе — Ольга это чувствовала.

Только про Алешу Богородица молчала.

За последнее время сын приснился Ольге только однажды. Но там, во сне, ей казалось, что она видела эту картину уже много раз. Леше на вид было лет десять, он лежал у какой-то белой железной стены, покрытой густым инеем, и просил: «Мама, накрой меня, мне холодно…» Во сне происходило что-то еще, но при пробуждении Ольга этого не вспомнила, в памяти остались только его слова: «Мама, мне холодно». Других знаков не было.

Сейчас ей хотелось поговорить с кем-то из духовных людей.

— Скажите, — обратилась Ольга к сидящему на лавочке пожилому мужчине, — могу я увидеть священника?

— Нет его, — сухо ответил мужчина.

В этот момент дверь отворилась и в церковь, шаркая ногами, зашел старичок в солдатском ватнике, надетом поверх выцветшего стихаря. Полы стихаря протерлись до свисающих ниток.

— Вон с пономарем поговори, — кивнул в сторону старичка мужчина.

При виде подходящей Ольги старик остановился. Глаза у него были прозрачные, как родник, — слезящиеся, наивные, совершенно детские. Как будто этот человек когда-то очень много знал о жизни, а потом все знания намеренно забыл, обратившись в ребенка. Пока Ольга рассказывала ему о сне, старичок стоял, чуть склонив голову. Потом пожевал губами и произнес:

— Я не батюшка. А к снам, мать, относись осторожно. Молись за сына, что тут еще скажешь…

— Я молюсь. Но не подсказывает Бог, — немного с досадой ответила Ольга. Она ждала большего.

— Ну… Все по силам, мать, все по силам… — пробормотал пономарь и пошел дальше.

На стене висела большая икона Богородицы, одетой в багряные одежды, с Сыном на руках. Женщина подошла к ней.

«Матерь Божия, — мысленно просила Ольга. — Не оставляй меня! Ты же Сама Мать… Дай мне найти Лешу. Попроси Сына Своего, Он Тебя послушает, пусть явит чудо, пусть выведет меня короткой дорогой, потому что я больше не могу…»

Богородица внимательно слушала. Ее глаза блестели за стеклом в свете лампады.

«Все по силам», — сказал пономарь. Когда Ольга бледной испуганной блондинкой приехала в Грозный, сил у нее принять правду не было. А теперь, после раскопанных своими руками многих могил, — есть?