твоя Рита доверилась другому мужчине. Если она у него, то благодарить за это ты можешь только свою собственную глупость. Неизвестно, что он делает с ней сейчас и где он ее держит.
Каждое его слово заставляло Изабеллу вздрагивать, как от ударов, раскалывающих последние иллюзии на куски. Когда я это услышала, то подскочила к ним.
— Как ты смеешь?! — я сорвалась на крик, не выдержала. Воздуха не хватало, сердце билось в груди как раненая дикая птица. Я шагнула к нему, стараясь удержать дрожь в голосе. — Какая же ты скотина. Не суди всех по себе. Ты не знаешь падре Чезаре!
На его лице мелькнула искорка едкого самодовольного презрения. Губы дрогнули в усмешке, уголок рта скривился, и в этот миг я поняла, что он наслаждается этим моментом, вбирает боль Изабеллы, моё отчаяние.
— Напротив, я знаю, Анжелика, — с ледяной уверенностью произнёс он, глядя мне в глаза, пронзая, не оставляя места сомнениям. — Я слишком хорошо знаю. И если ты сама не видишь очевидного, значит, ты ещё глупее, чем я думал.
Рафаэль направился к двери. Оставив нас в удушливой, сгущённой тишине, повернувшись он холодно сказал последнее, тяжёлое слово, словно приговор:
— Готовьтесь, Риту вы больше не увидите.
Глава 26
На рассвете Джованни Росси, крестьянин и старый дровосек, пробирался по густым зарослям леса, что раскинулся по склонам за деревней возле Сан-Лоренцо. Ещё до первых лучей солнца, когда тьма только начинала уступать свету, он уже был на ногах. В руках — тяжёлый топор, на плечах — серая шерстяная накидка, грубая, колючая. Он шёл по извилистым тропам, оставляя за собой следы в рыхлой земле, пока с каждым шагом лес не становился всё тише.
Рассвет на Сицилии всегда был особенным. На холмах и среди зарослей здесь с ночи оставалась прохлада, словно остаток вечернего зноя не мог просочиться через толстую кору сосен. Туман окутывал землю плотной серой пеленой, не пропуская солнечный свет. Утренние тени были длинными, диковинными, похожими на исполинских хищников, следящих за каждым шагом Джованни. Лёгкий ветер то и дело раскачивал ветви сосен, словно предостерегая его, шепча на незнакомом языке.
Тропа под ногами хрустела, и Джованни начинал чувствовать, как тревога будто стелется по сырой земле, ползёт между деревьями, подбираясь к нему. Он никогда не боялся тишины, но в этот раз ему казалось, что лес скрывал нечто чуждое, странное. Местные называли такие мгновения «временем мёртвого леса» — когда даже птицы замирали, не осмеливаясь нарушить безмолвие. Джованни не раз слышал подобные разговоры, но только сейчас начал верить в правдивость этих слов.
Его взгляд выхватывал из туманного окружения каждый изгиб деревьев, каждый куст и поваленную ветвь. Лес был будто в ожидании, и сам Джованни чувствовал нарастающее желание остановиться, прислушаться, оглядеться, хотя разум велел двигаться вперёд. Он шагал медленно, вытянувшись всем телом, ощущая малейшие перемены в звуках вокруг. Казалось, каждый корень, каждая ветка старались остаться без движения, но в воздухе ощущалось напряжение. Сердце Джованни билось тяжело, с каким-то глухим эхо, как будто в его груди дрожал весь лес.
И вдруг он услышал это. Сначала едва уловимый звук, похожий на шорох листьев, затем — топот копыт, ритмичный и резкий, всё ближе. Он замер, прищурившись, глядя в сгущающуюся дымку, из которой появилась всадница.
Женщина с длинными тёмными волосами, на черном коне, в лёгком белом платье, скользящем по ветру. Она пронеслась мимо, взгляд её был устремлён прямо перед собой, словно она ни видела, ни слышала ничего вокруг. Джованни, поражённый её холодной красотой, даже забыл, что хотел окликнуть её, но голос словно пропал. Она промчалась так стремительно, будто не была частью этого мира.
Тишина вновь повисла над лесом, но не та, безмятежная, что бывает ранним утром. Это было молчание с примесью тревоги, словно каждый лист и каждая ветка впитали в себя то необъяснимое, что было в её образе.
— Эй! — выкрикнул он, собравшись с духом. Но всадница не остановилась, не отозвалась, даже не замедлила хода. Лошадь её легко мчалась среди деревьев, оставляя за собой след, почти невидимый в тумане.
Джованни почувствовал, как по телу пробежал озноб. Он смотрел в ту сторону, куда ускакала лошадь, но не видел ни её, ни всадницы — только серое полотно тумана, тягучее и равнодушное к его страху.
Он повернулся, собираясь двинуться дальше, но тут краем глаза уловил движение среди кустарников. Женщина появилась вновь — неподвижная, как мраморное изваяние. Белое платье её застыло в утреннем свете, а длинные темные волосы прятали лицо. Лошадь стояла рядом, пощипывая влажную траву. Она была словно создана из тех же теней, что и сам лес, такой же безмолвной, таинственной, и что-то жуткое, неведомое таилось в её неподвижности. Рядом с ней летали вороны, кружились, каркали зловещими голосами.
Он наблюдал за ней, не решаясь ни шагнуть, ни окликнуть вновь. Она так и осталась стоять там, не делая попытки уйти, не замечая его, и это зрелище будто вселяло в его сердце холодный, липкий страх. Он почувствовал, как его ладони начинают дрожать. Ему хотелось двинуться вперёд, но ноги отказывались подчиняться, будто приросли к земле.
Но вот лошадь медленно двинулась вперёд, уводя всадницу в туман. Они уходили всё дальше, растворяясь в сером молоке утреннего света, пока не скрылись за деревьями.
Джованни долго стоял в оцепенении, осознавая, что дыхание его стало прерывистым, сердце билось с каким-то диким, почти звериным ритмом. Он глубоко вдохнул, встряхнул головой, но чувство ужаса, охватившее его, не исчезло. Словно что-то в этом лесу больше не принадлежало живому миру.
Джованни не выдержал. Он повернулся и поспешно двинулся обратно, бросая взгляд за спину, словно опасался, что всадница вновь появится на тропе, за ним, со своим пустым, невидящим взглядом. Он почти бежал, перепрыгивая через корни, не замечая, как его ноги соскальзывают на мокрой земле. Дорога до деревни показалась ему бесконечной, и лишь оказавшись на её окраине, он, наконец, осознал, что может вздохнуть полной грудью.
Тут же вокруг него стали собираться люди. Взбудораженные его видом, они окружили Джованни, как стая, и принялись расспрашивать, что случилось. Сначала он говорил бессвязно, в запале, но потом начал описывать всё подробнее, и с каждым его словом деревенские всё больше и больше переглядывались. Никто не верил, что Джованни мог увидеть что-то подобное, но странное ощущение ползло по спине каждого, кто слушал его рассказ.
Кто-то посмеивался, другие переглядывались с недоверием, но слух о призраке на черном коне разлетелся по