Читать интересную книгу Записки майора Томпсона - Пьер Данинос

г) Наклонная плоскость. Обычно она следует за последним поворотом, что вполне логично, но охотнее всего эти слова употребляют, когда хотят подчеркнуть угрозу финансового кризиса.

С тех пор как я пребываю на этой грешной земле, я каждые три-четыре года слышу заявление того или другого уважаемого деятеля, который утверждает, что мы катились по наклонной плоскости и только своевременно принятые им меры спасли нас от полного банкротства. Если же учесть, что французы слышат подобные заявления как от своих министров финансов, так и от многих других политических деятелей со времен Гуго Капета, то волей-неволей приходишь к мысли, что эта наклонная плоскость при всем своем роковом характере вполне безопасна для движения. А так как, насколько мне известно, нигде и никогда не объявлялось о продаже с молотка имущества Франции, то одно из двух: либо рубеж, отделяющий нас от банкротства, беспрерывно отодвигается, либо мы уже переступили через него, но от нас это тщательно скрывают.

Мало-помалу я привык безмятежно катиться по этой дороге катастроф, где бдительные стражи — министры охраняют нас от грабителей и при этом заботливо следят за тем, чтобы не слишком разбухли наши бумажники. Эти бумажники стали заметно легче с тех пор, как в них появились более весомые деньги, парадоксальность данного факта и по сей день приводит меня в изумление. Решение, откровенно говоря, гениальное, хотя и не слишком похвальное. (Глядя на падающую кривую маленьких слитков золота, с помощью которых графики изображают все уменьшающуюся ценность нашего франка, невольно задаешься вопросом, как далеко мы сможем зайти при столь далеко идущих планах.)

Какие бы страшные картины ни рисовали нам, предлагая очередную пилюлю (Франция в рубище бредет по земле с протянутой рукой — одна из наиболее впечатляющих), нас труднее разжалобить, чем заставить потуже затянуть пояс. Мы слишком хорошо знаем, что за этим «последним поворотом» возникнут другие, «решающие», «окончательные», и все-таки Земля, а вместе с ней и Франция (чуть лучше или чуть хуже одетая) будет по-прежнему вертеться. И мы наперед знаем, что спустя многие месяцы и годы мы снова услышим все то, что уже не раз слышали от своих премьер-министров. И мы восхищаемся не только тем, что они все еще находят какие-то слова, но и тем, что, обращаясь к народу, чей скептицизм общеизвестен, они способны, сохраняя полную серьезность, снова и снова говорить о сбалансировании расходов и доходов. Их высказывания столь безукоризненно разумны, полны такой незамутненной детской логики, что начинаешь недоумевать, как до этого прежде никто не додумался? Да существуют ли у нас депутаты? Продолжается ли поступательное движение? Весьма сомнительно, ибо, если не осуществлено самое элементарное, это значит, что мы уже лет сто сидим сложа руки. «Само государство, — заявляет очередной премьер-министр, — должно подавать пример, добиваясь серьезной экономии». Это означает, что до последнего времени государство в вопросах экономии вело себя крайне легкомысленно. «Необходимо произвести перераспределение постов». Нельзя яснее дать понять, что до сих пор посты были распределены из рук вон плохо и что из министра связи получился бы прекрасный товарищ министра культуры. «Мы должны провести в жизнь энергичные финансовые мероприятия». Значит, до этого за нашей спиной проводились какие-то анемичные мероприятия? Вероятно, раз необходимо «оздоровить финансы, оживить торговлю, восстановить доверие»… Можно подумать, что до сих пор наши правители обращались лишь к самым захудалым лекарям. И легко мирились с тем, что наша страна, доверившись шарлатанам, дышит тлетворным воздухом.

Что касается денежных реформ, они беспокоили бы меня не больше, чем всякого другого, если б мне не приходилось объяснять их Терезе. Не легко порой бывает объяснить женщине то, что ты сам не слишком хорошо понимаешь, делая при этом вид, что ты-то уж во всем прекрасно разбираешься, она просто не способна понимать подобные вещи. Если бы еще женщины с самого начала следили за их ходом, тогда еще можно было бы вовремя сориентироваться, внимательнее изучить факты. Но обычно пройдет немало времени, прежде чем женщина возьмется за какую-нибудь статью, где речь идет о возврате к системе обратимой валюты или о налогах, взимаемых при передаче права собственности на недвижимое имущество другому лицу. И лишь когда появляются крупные заголовки и притягивают к себе их внимание (так же, как и наше), тогда они вдруг требуют от нас тоном, не допускающим никаких возражений, чтобы мы объяснили им в двух словах, что такое снятие таможенных барьеров, «S.M.I.G.»[189] или чем вызваны дотации на бакалейные товары, и мы попадаем впросак.

* * *

Что же касается того, интересуются ли французы вообще и жильцы нашего дома в частности политическими событиями, то сперва следует выяснить, в чем именно этот интерес проявляется. Сотрудник Института общественного мнения, вероятно, встал бы в тупик, если бы ему пришлось во время острого международного кризиса точно определить политические взгляды служащих такого учреждения, как наша компания. Само собой разумеется, мои коллеги спорят между собой. Но бывают моменты, когда каждому французу приходится спорить с самим собой. Я видел собственными глазами, как господин Калисон, вице-директор по делам «стихийных бедствий в провинциях», явился однажды утром на службу левым центристом, а обедать ушел деголлевцем.

Если бы все-таки какой-нибудь ученый-социолог задался целью изучить воздействие серьезного международного кризиса на жильцов нашего дома, он пришел бы к заключению, что усиление международной напряженности вызывает в первую очередь активное выделение желудочного сока, так как желудок действеннее других органов реагирует на угрозу войны или серьезные политические осложнения: я сам был свидетелем того, как напряженная обстановка на Ближнем Востоке спровоцировала мощный рывок у моих соседей в сторону сахара, тогда как несколько месяцев спустя Конфликт с одним из африканских государств заставил их броситься на молодой картофель. Экспертам, которые так падки на выявление причинных связей, вероятно, трудно согласиться с тем, что существует взаимосвязь между Порт-Саидом и свеклой, но факт остается фактом: как только между — народная обстановка становится «серьезной», каждая квартира нашего дома превращается в бакалейную лавочку. Все — от сахара до стеариновых свечей, включая оливковое масло и макаронные изделия, — можно в небольшом или даже очень большом количестве найти у моих соседей. Оправдываясь, они говорят: «Что поделаешь, в магазинах ничего не достать!» Еще одно объяснение, которое любого бы сбило с толку, если не знать, что гений Бютара именно в нехватке чего-либо черпает новые силы: француз, который спокойно разъезжает на машине, имея всего лишь десять литров бензина, и не проявляет никакого беспокойства, если машина стоит из-за отсутствия оного, считает для себя делом чести обзавестись солидным запасом горючего, как только начинают ощущаться перебои.

Если обстановка осложняется, мои соседи по вечерам обычно остаются дома. Они предпочитают приглашать к себе близких друзей и обсуждают с ними создавшееся положение. И вот в одно и то же время в миллионах гостиных искушенные в политике умы, следуя своей железной логике, приходят к выводу, что война неминуема — «Налить еще немного оранжада?»— или что ее удастся избежать. Я не раз бывал свидетелем подобных дебатов.

— Мне доподлинно известно, — заявляет мсье Планшон, кондитер из Нантера, с таким апломбом, словно он провел целый день, притаившись за портьерой в Кремле, — что у русских механизм начинает поскрипывать.

— Да, — откликается мсье Кюсье (пятый слева), — они сейчас ничего не станут предпринимать.

— К тому же из-за чего начинать войну? — восклицает мсье Планшон. — Из-за нефти? Зачем нам эта нефть! Лично меня ближневосточная нефть мало трогает. Я бы добыл нефть в Хасси-Мессауде и направил ее прямо в Англию. А по пути заодно оросил бы Испанию… Да, именно, господа, оросил бы, и тогда двести тысяч испанских рабочих получили бы работу! Проще простого!

Как жаль, что столь светлые умы не занимают более высокого положения! Опыты войны показывают нам со всей очевидностью, что в мире существует небольшое число специалистов, которые бывают в курсе всего, все знают, все могут, но хранят молчание и открывают свои карты лишь в книгах, появляющихся лет через десять. Но каждый вечер около миллиарда людей на земле вручают другому миллиарду ключ — единственный — к пониманию международного положения, и в их числе вы не найдете политических деятелей!

P. S. Сегодня отправил свой последний ответ. Вполне естественно, что у меня, статистика, есть определенные преимущества, когда вопрос касается математических подсчетов… но, впрочем, я не питаю особых иллюзий. И тем не менее нет-нет, да и мелькнет у меня тайная надежда на победу. Даже наиболее скептически настроенный участник конкурса хоть недолго, да льстит себя надеждой получить первую премию, думая: «А почему бы и не я?» У Терезы подобного вопроса не возникает. Она продолжает утверждать, что я просто теряю время и что лучше бы я… Она считает, что все конкурсы — сплошная глупость. А этот особенно… Само выражение «средний француз», так же как и слово «мещанин», обладает способностью выводить ее из себя.