Читать интересную книгу Дарт Вейдер ученик Дарта Сидиуса - Jamique

-Простите, Пиетт, - отсмеявшись в своей манере, сказал Вейдер. – Не хотел вас шокировать. Но Ниида, который прилетел с извинениеями, что они потеряли “Сокол”… Взяли – и потеряли. Не увидели на радаре. “Сокол”, очевидно, включил гипердрайв прямо под кораблём.

-Да, - ответил Пиетт. – Это похоже на внезапную амнезию. И вы его убили, - сказал он, не умея ничего с собой поделать. Против воли прозвучал упрёк. – Существует определённая градация поступков…

-Да нет.

Пиет с полсекунды непонимающе смотрел на своего главнокомандующего.

-Простите?

-Не убил я его. Так, придушил немного. Но он после этого решил подать в отставку и больше никогда не ступать на борт корабля.

Второй раз за разговор Пиетт судорожно попытался не выпучивать глаза. Очень помогло то, что на лицах гвардейцев было не меньшее изумление.

-Но почему…

-А чтоб не распоясывались, - ответил Вейдер. – Серия из двух смертей – показательная штука. Ряд. Тенденция. После этого никто не поддавался внезапному маразму.

-Это… жестоко, - вырвалось у Пиетта.

-Конечно, адмирал, - в голосе Вейдера была усталость. – Причём жестокость была сознательной.

-Простите…

-Лорд Вейдер хочет сказать, - вмешался Палпатин, - что, как ни странно, эта его сознательная жестокость хорошо подействовала. Никого из высшего командования флота после этого не поражали вспышки внезапной глупости.

Пиетт обдумал эту мысль.

-Стимул… - нерешительно начал он.

-Именно, адмирал, - ответил уже Вейдер. – Стимул перед моей жестокостью перебил в их сознании нечто, что на это сознание воздействовало.

Маленький адмирал пришёл в ужас:

-И на моё?

-…иллюзию свободы, - покачал головой император. – Возможно, ты права. Нет, ты права безусловно. Но всё же он стал свободней для нас оттого, что мы о нашей несвободе знаем. Я знал и раньше, - сухая и неприятная усмешка дёрнула угол рта. – Несвобода есть всегда. Она заключается в законах. Их не замечают, верно? Но они сетка мира, в которой приходится жить. Когда изучаешь закономерности, можно подчинить их себе. Абсолютной свободы не бывает. Зато любой закон можно использовать с выгодой для себя. Например, - добавил он, - моё сумасшествие.

Вейдер вздрогнул.

-Нет, мой мальчик, я сошёл с ума по самой всамделешней правде. Думаешь, при нашем контакте я бы смог притвориться? Но вот сдерживающие нити я отпустил сознательно.

-Мара, - тоном, не терпящем возражений, сказал Вейдер. – Выйди.

Та вышла, хмыкнув.

-Объясните, - напряжённо произнёс Тёмный лорд.

-Лазейка между некой тенденцией и моей собственной целью, - пояснил император. – Я давно чувствовал логику событий. Это не предвидение. Это ощущение логических связей. Вычисление логического потока. Я чувствовал правильность тех или иных внешних действий в закономерности в том, что происходит. Однажды с величайшей ясностью ощутил, что закономерности этой необходима моя неадекватность. А в конечном итоге моя смерть. Это просто. Всё к тому и шло. Четыре года всё шло так, чтобы измотать меня и добить. Я бы сошёл с ума раньше или позже. Или впал в нервное и агрессивное состояние. Это было неизбежно.

Вейдер резко встал и, за неимением иллюминатора, подошёл к гладкой стене. Застыл маской к ней.

-Дальше, - сказал он.

-И тогда я решил подыграть этой закономерности, - спокойно сказал в его спину император. – Но сделать это резко, быстро и уродливо. Так, чтобы тебя, если в тебе ещё что-то осталось от тебя, проняло.

-Что-о-о?!

Разворот к императору был совершён в таком стиле, что посторонний мог бы поклясться, что Тёмный лорд его сейчас ударит.

-Если в тебе что-то от тебя осталось, - невозмутимо повторил император.

-Что вы хотите сказать?!

-Именно то, что говорю. Посмотри на себя в то время. Что осталось от твоего ума? Твоего характера? Твоих предпочтений? Что ты из себя корчил, Вейдер?

-Я – это я, и всегда был собой! Возможно, ушибленный сыном и глупый, но это был я!

Император смотрел на него, наклонив голову.

-Да, - сказал он и усмехнулся. – Ты им оказался не по зубам, Вейдер. Ты был собой, - закончил он с оттенком гордости за сына, - и ты отреагировал на безумного учителя именно как ты. Иначе… В любом другом случае случилось бы то, что и было задумано.

-Учитель, - у стоящего напротив него человека в чёрном прервался голос. – Вы думали… вы серьёзно думали, что…

-Я говорил: ночью приходят странные мысли.

-И, тем не менее, вы сознательно…

-Вейдер, что мне оставалось делать? Раньше или позже, я бы всё равно свихнулся. И ты бы меня добил. Я решил проявить толику свободы воли и сделать это сам. Выхода не было, пойми. Или я бессмысленно сопротивляюсь, и тогда дело будет запущено полностью. И через полгода между нами накопится такое, что ты убьёшь меня хотя бы для того, чтобы освободиться от грязи и накипи. Или я сам и резко, а главное, с преувеличенной уродливостью делаю так, как хочет от меня логика действий. И тогда есть шанс, что ты среагируешь и опомнишься. Получилось.

Молчание. Хуже чем камень.

-Я не знаю, что мне сказать.

-Помолчи, мальчик. Я всего лишь объясняю, что мы живём с тобой в гораздо более страшном мире. Мире, где два великих ситха могут быть игрушкой в руках… Как и сам мир.

-Замолчите. Подождите. Мне надо подумать.

Император не мешал ему.

-Я бы хотел знать, - тяжело произнёс Вейдер. – Мара права? В том, что она сказала?

-А ты как думаешь?

-Да.

-Мир был всегда несвободен, - ответил император. – Насколько – мы и не подозревали. Кто подозревает о давлении, когда живёт на глубине? Но случилось так, что мы почувствовали это давление. Неплохо. Знание далось нам относительно недорогой ценой. Мы оба живы. Мы получили возможность скоординироваться и взглянуть на дело со стороны. Кто предупреждён, тот вооружён, - сказал он тихо и ожесточённо. – А мы с тобой вооружены почти что хорошо. Ты как полагаешь, Вейдер?

Мысль о том, что на его сознание воздействовали, пришла на ум не одному Пиетту. По крайней мере, он видел замкнувшиеся и окаменевшие лица гвардейцев. Им эта мысль пришла в голову тоже.

-Никто не говорит о прямом управлении, - сказал император. – Воздействие на людей иногда действительно принимало отчётливо яркие формы. Но в обычное время оно вас не трогает. Только когда наступает время для судьбоносных поступков…

Пиетт ещё ни разу не слышал, чтобы торжественное сочетание слов произносилось с таким отвращением. И в этот момент он был полностью на стороне своего императора. Чувства, переполнявшие его, были точно такими же. Если не сильней.

-“Сокол”, - сказал он сквозь зубы. – Проклятый “Сокол”, на котором мы разворотили гипердрайв, и который сумел починить доисторический дроид! Ниида, который не смог обнаружить жестянку под днищем своего корабля!… А взрыв Звезды? А до этого – взрыв Альдераана!.. Неужели это…Что же происходит, ваше величество?

-Как что, адмирал, - ответил Палпатин с кристальной трезвостью в голосе. – Война.

Размышление.

Возможно, Мон считала, что он спит. Прикорнул клубком где-нибудь в кресле. Борск не спал. И не сворачивался клубком. И никакого кресла. Осмелился б его кто-то сюда принести. Свои апартаменты он всегда обставлял в традиционном стиле. При том, что в основном и в Альянсе приходилось играть. Играть даже в мелочах. Человека. Это отнимало подчас больше сил, чем самые сложные интриги. Ничего удивительного. Хорошая интрига – хороший адреналин. В конечном счёте все усилия ума возвращаются к тебе. А если интрига ещё и удачно завершена, то общий подъём после этого не сравнить ни с чем.

Не то с копированием чуждых привычек и жестов. Интересно только на первых порах. А потом становится рутиной и неудобством тела. Пушистого гибкого тела с шёлковой шкуркой, привыкшего к совершенно иным движениям. И надёжно запрятанного вглубь размашистого просторного яркого халата.

Церемониальные одежды ботанов. Пышные церемониальные одежды ботанов. Все эти пышные длинные одеяния вошли в поговорку, мало кто в галактике над ними не ещё пошутил. Это было вынужденное решение, разумный компромисс. Обычай запаковывать себя во второй защитный слой, называемый одеждой, относительно людей был вполне понятен. Им было элементарно холодно без этого. Но одежда для ботанов? Особенно прилегающая к телу? Шерсть под ней прела, вытиралась и вылезала, любое движение приносило колоссальные неудобства, и болезни стали платой за стыдливость людей для многих видов и рас.