— Что происходит?
— Там кто-то есть, сеньор Родригес, — отозвался дрожащий басок одного из солдат.
— И этот кто-то мяукает, идиоты! Все по местам! Проверьте объект.
— На месте, — отозвались после секундной паузы. — Лежит.
— Еще одна ложная тревога — и ляжете рядом, — проворчал Родригес. Совсем рядом грохнула дверь, и обладатель начальственного голоса вошел в дом, по стене которого распласталась Юлька. Послышались невнятные голоса. Юлька прислушалась — говорили на английском.
— Похоже, у наших бравых боливийцев сдают нервы, — услышала она. — Стреляют по кошкам. Видно, боятся, что кто-то придет ему на выручку…
— Ставлю десятку, что будет пятьсот-шестьсот, — ответил второй голос.
— Сдурел? — проворчал первый. — Он нам нужен живым. Так что попрощайся со своей десяткой — будет пятьсот-семьсот.
Юлька недоуменно потрясла головой. Разговор напомнил ей о чем-то, вместе с названием городка — о чем-то жутком и печальном… Что за цифры? Кто нужен живым? Какого черта по ней стреляли, кого ждут? Юлька прислушалась снова, но голоса теперь бубнили в отдалении — видимо, собеседники отошли от окна.
Внезапно Юлька тихо ахнула. Все-таки она не зря просиживала штаны в монастырской библиотеке: среди рукописей и старых книг нашлась и биография Че Гевары. Юлька прочла ее из-за Сергея — ей казалось, что так она сохраняет хоть какую-то связь с художником. И теперь она вспомнила: Ла-Игера — место казни команданте; пятьсот-шестьсот — шифр, означающий приказ о расстреле команданте… Какой сегодня день? В какое время она попала?
Едва дыша, Юлька тихо выпрямилась и заглянула в окно. Комната была пуста. На стене висела карта Боливии, утыканная флажками; на ободранном столе — пепельница, в которой еще дымился огрызок сигары, кружка с остатками кофе и газета. Газета, свернутая пополам, так что Юльке видно было только нижнюю часть листа. Она нервно рассмеялась — в кино газета обязательно лежала бы датой кверху. Однако Юлька уже поняла, что делать. Оставалось надеяться, что жители Ла-Игеры не настолько бедны, чтобы не выбрасывать ни единого клочка бумаги…
От мусорного бачка, найденного на заднем дворе, несло так, что слезились глаза. Стараясь не дышать и давя позывы к тошноте, Юлька заглянула внутрь. Вот здесь ей повезло — газетный сверток лежал на самом верху, покрытый жирными пятнами. От него дико несло тухлятиной, и Юлька поняла, что не может заставить себя притронутся к нему руками. Оглядевшись, она подобрала обломок ветки и попыталась поддеть газету. Промокшая бумага расползлась, запах стал еще сильнее, и из-под мусора суетливо поползли какие-то жучки. Юлька со стоном отвращения отшатнулась, но ветку из руки не выпустила — к ней прилип кусочек бумаги с ровным краем, и оставалось только надеяться, что это верх листа. Дыша ртом и держа ветку на вытянутой руке, Юлька подошла к пятачку света, падающего из окна. На этот раз ей повезло — сквозь жирные пятна отчетливо проступала дата. Пятое октября, шестьдесят седьмой год. Вряд ли газету выкинули в тот же день, значит, сегодня, скорее всего, седьмое или восьмое… Ночь с седьмого на восьмое, поняла Юлька. Че Гевара ранен, взят в плен и находится в здании школы. Утром придет приказ о расстреле… Вот уж прыгнула так прыгнула!
Дальше Юлька не рассуждала. Школа наверняка находится в центре поселка — наверное, то самое здание, похожее на оштукатуренную коробку. Ее хорошо охраняют — но что ей сделают часовые, замороченные Броненосцем? Зудящая жажда действия охватила Юльку. Она проберется к Че и поговорит с ним… нет, еще лучше: она через линзу вытащит Че Гевару в безопасное место и там поговорит. В конце концов, это из-за его плена она попала в такую заварушку. Дед собирался отдать Броненосца команданте — и совсем чуть-чуть не успел… успел бы — все вышло бы по-другому, и Юлька спокойно бы клепала сейчас талисманчики и амулетики в Москве, а не шаталась бы по боливийской деревне шестьдесят седьмого года, набитой готовыми стрелять во все, что шевелится, солдатами.
— Прошу сюда, леди, — сказал часовой и открыл дверь в полутемный пустой класс.
Здесь все еще пахло мелом и чернилами, но мирные школьные запахи перебивали другие — тяжелые и пугающие. На грязном полу лежали трое, и на мгновение Юлька растерялась — пока не вспомнила, что в плен в ущелье дель Юре взяли не только Че Гевару. Юлька покосилась на солдата. Глаза у него были пустые, и весь вид демонстрировал равнодушие и готовность подчиняться. На боку у него висел пистолет. Не сводя глаз с каменной физиономии охранника, Юлька протянула руку и вытащила оружие из кобуры. Со страхом ощутила его смертельный, убедительный вес. Солдат никак не реагировал, и Юлька торопливо запихала пистолет в сумку, от всей души надеясь, что тот стоит на предохранителе. Как проверить это, она не представляла.
— Спасибо, — надменно сказала она солдату. — Можете идти.
Часовой замялся, и Юлька нахмурилась:
— Идите же! Мне не нужна помощь, с раненым я как-нибудь справлюсь.
Подождав, пока часовой выйдет, она быстро подошла к Че Геваре. Тот с трудом приподнялся на локте, с презрением посмотрел на девушку. В его глазах стояли слезы.
— Вы опоздали, — сказал он, — они уже мертвы. А мне хватит и таблетки аспирина.
— Я не врач, — тихо ответила Юлька на французском.
— Мадмуазель француженка? Вас послал товарищ Дебре? Но я слышал, что его самого взяли в плен.
— Мадмуазель русская, и меня никто не посылал, — проворчала Юлька. Глаза Че сузились.
— Вы из КГБ?
— Говорю же… а, черт, и не объяснишь ведь. Хотите слинять? — Че Гевара пожал плечами, но Юлька не обратила на это внимания. — Ну конечно, хотите. Охрана заморочена. Давайте, обопритесь об меня — и уходим отсюда.
Презрение в глазах команданте пугало, и Юлька впервые усомнилась в своих планах. Так ли хорошо ее импульсивное решение? Че Гевара выглядел так, как будто вот-вот потеряет сознание. Юлька вдруг сообразила, что у него — простреленная нога, потеря крови, постоянные приступы астмы и, скорее всего, малярия. Ему же больно, поняла вдруг она. Ему страшно, дико больно, он всю ночь пролежал между трупами своих товарищей… возможно, близких друзей… И вряд ли он способен идти. На улице заржали над чем-то солдаты, и Юлька решилась. Она судорожно полезла в карман и облегченно вздохнула: привычка таскать с собой несколько кусочков пластыря и анальгин не подвела и на этот раз. Юлька вытащила таблетки, огляделась в поисках воды, но школьный класс был пуст.
— Возьмите, — сказала она, — съешьте штуки три, разжуйте… запивать все равно нечем, а так подействует быстрее. Ну же! А то у нас вообще ничего не получится…
Че Гевара, не спуская с нее глаз, медленно разжевал таблетки. Слегка поморщился от горечи. Заморочить, мельком подумала Юлька. Пусть думает, что у него ничего не болит. Но получится ли у нее навести морок на Че, не освободив при этом охрану? Проверять она не собиралась.
— Это очень, очень сильное обезболивающее, которое действует практически мгновенно, — веско сказала Юлька, надеясь, что эффект внушения сработает. — Сейчас вам станет легче, и мы уйдем.
Че удивленно вскинул брови.
— И как вы собираетесь отсюда выйти?
— Говорю же, охрана заморочена, — с досадой повторила Юлька и, видя непонимание в глазах команданте, торопливо вытащила из-под футболки Броненосца. — Вот, видите? Вы же знаете, как он работает?
— Снова Броненосец? — задумчиво спросил команданте. — Значит, Макс все-таки…
— Ну как бы да, — Юлька страдальчески почесала нос. — Послушайте, я вам потом все объясню. Вставайте же! — она схватила команданте за руку и потянула вверх. — Команданте, в одиннадцать утра придет приказ о вашем расстреле. В два часа дня вас убьют, черт возьми!
Че Гевара встал, опираясь на Юльку, и она мимолетно удивилась тому, какой он легкий. Вдохнула запах пота, пороха и крови, запах отчаяния и смерти. Услышала сдавленный, едва слышный стон боли.
— Откуда у вас эти сведения? — спросил Че сквозь зубы. — Насчет расстрела?