поверь старику, который на интригах собаку съел: есть подвох. Ты же завещание батюшки видела?
— Да.
— И я копии запросил из нашей городской управы. Всё принадлежит мачехе, за исключением столичного дома и лесопилки. Раньше тоже её были, пока к Вольдемару не перешло.
Странно. Думал, что в завещании причина. Прости, что залез не в своё дело, но у нашего банкира Брювельда поспрашивал о счетах твоего отца. Он долго сопротивлялся, но потом раскрыл тайну. Марии Артамоновне достались все деньги, что были положены в Кузьмянский банк. Двадцать пять тысяч… Глупость какая!
— И в чём она заключается?
— В том, что у Василия не могло быть такой маленькой суммы. Человек небедный, и дела шли у него очень хорошо. Мне не раз говорил, что собирается усадьбу перестраивать. Старый дом сносить и делать новый в три раза больше. Какие-то чертежи столичных архитекторов показывал. Почти дворец! А это стоит о-го-го сколько! Даже я подобное не могу себе позволить! И ведь никогда бы твой отец последние деньги на роскошь не пустил. А тут жалкие двадцать пять тысяч. Сумма очень приличная, но не огромная.
— Может, приврал?
— Может… Но не в его характере подобное было. Прямо в боку свербит от тайны этой.
— Свербит? Как часто? — насторожилась я.
— Нет! Это образно, — улыбнулся граф. — Всё хорошо со мной. Кушаю, как ты велела. Крепче простокваши ничего не пью, хотя иногда и хочется. Прямо помолодевшим годков на десять себя чувствую. Но не о том сейчас разговор. Позволь-ка мне сунуть свой любопытный нос и провести небольшое дознание, отчего всё настолько странно?
— Я даже буду вам благодарна, — призналась я. — Саму иногда сомнения в некоторых вещах одолевают, но возможностей развеять их нет.
— Вот и славно, дочка! Извини, что так называю, но уже и не чужая стала. Чуть что, сразу сообщу!
29
До середины лета жизнь протекала насыщенно, но без дерготни. Кабылины ко мне не лезли, а я не лезла к ним. Каждый из нас занимается своим делом: они — бездельем, я — работой. Последняя мне приносила настоящее удовлетворение, да и прибыль тоже. Я уже строила планы, что когда рассчитаюсь с долгами за поместье, накоплю на ещё одну лесопилку.
Доски уходили… Нет, они разлетались, как горячие пирожки. Станислав Альбертович намекал, что неплохо бы увеличить их выпуск, но, к сожалению, работать на пределе паровой двигатель долго заставлять нельзя — может рвануть так, что восстановить будет невозможно. Ещё и жертвы обеспечены.
Расследование графа, куда делось гипотетическое богатство моего отца, пока тоже не принесло плодов, несмотря на то, что Бровин “закусил удила”, поймав азарт детектива. Честно говоря, уже не надеюсь, что он что-то нароет. Скорее всего, наши подозрения беспочвенны и являются не более, чем конспирологическими домыслами в отношении Кабылиных.
Сегодня, вернувшись из очередной поездки в город, увидела во дворе усадьбы толпу народа. Все дворовые не работают, а пялятся на двух монахов с большими серебряными крестами на груди и Кабылиных, стоящих рядом с ними. А также на десяток солдат в абсолютно чёрных мундирах. От их вида у меня защемило сердце. Ох, не к добру!
— Вот она! Явилась, ведьма проклятая! — завопила Мэри, указывая на меня пальцем.
— Что здесь происходит? — поинтересовалась я.
— Елизавета Васильевна Озерская? — спросил один из монахов.
— Всё верно.
— На вас поступил донос, что творите непотребное колдовство и ведёте греховный образ жизни. Мы — дознаватели Святой Церкви, отец Серафим и отец Иннокентий должны подтвердить или опровергнуть это. Пройдёмте в дом.
Кажется, я попала. Понятно, что кляузу на меня настрочили мачеха с сыночком, но мне от этого не легче. Одно обнадёживает: у церковников на эту должность набирают адекватных людей, а не полуграмотных фанатиков. Может, ещё всё обойдётся? Вон, к бабке Кривуше тоже когда-то приезжали и отпустили её с миром.
— Приятно познакомиться, — вежливо улыбнулась я. — Прошу в столовую. Думаю, что смогу развеять все домыслы и доказать, что являюсь благочестивой христианкой.
Когда мы расселись за столом, то, отказавшись от предложенной еды, как понимаю, главный в этой группе, пожилой отец Серафим достал стопку бумаг. Быстро пробежался по ней глазами и начал.
— Елизавета Васильевна. Список ваших прегрешений длинный, поэтому давайте разбираться по пунктам. Признаёте ли вы, что получили некий Дар от крестьянки Светланы, в простонародье именуемой бабкой Кривушей?
— Всё верно, отче.
— Ничего к этому не хотите добавить?
— Только то, что Кривуша была глубоко верующим человеком. Очень добрым. К тому же ваше ведомство её проверяло и не нашло никаких доказательств, что служит тёмным силам. Поэтому я без опасений приняла Дар.
— Допустим. У меня написано, что вы проводили колдовские обряды, вспарывая людей и шепча чёрные заклинания. Это так?
— Нет. Я просто помогала людям. Да, иногда приходилось добираться до больного места с помощью инструментов, вскрывать нарывы и прочее, что требует непосредственного вмешательства в тело. Но никаких мерзких заклинаний не было, хотя у Бога и земли Русской помощь просила.
— У земли? — подал голос второй монах. — Похоже на язычество, брат Серафим
— Вполне возможно. Дальше… В непотребном виде появлялись на людях.
— Это как? — удивилась я.
— Тут написано, что в брюках мужских.
— Если имеете в виду шаровары, то надеваю их в лес. Просто в них удобнее. В остальное же время ношу платья.
— Значит, было. А что скажете на обвинение господина Кабылина Вольдемара Потаповича? Он утверждает, что неоднократно соблазняли его чарами, а когда это не вышло, то хотели отрезать ему мужской орган. Будто бы чудом спасся.
— Наоборот! Это он меня пытался изнасиловать! И резать его не собиралась, только припугнуть.
— Но раны нанесли?
— Поверхностные. Через неделю уже ходил почти нормально.
— Нормально ходил?! — воскликнула мачеха. — Да мой сыночек кровью истекал! Чуть не умер! Врёт она всё! Врёт! Я тому свидетельница! И ещё меня отравить хотела! Есть доказательства! Вот её дневник!
Чёрт… А я про него уже забывать стала. Надо было давно уничтожить, но не догадалась вовремя этого сделать, думая, что ещё может пригодиться.
— В нём сказано, что я не желала смерти мачехи. И вообще, всё в дневнике — ложь, так как знала, что Мэри Артамоновна его тайком читает и пытается использовать написанное против меня.
— Сейчас это неважно, — нахмурился монах. — Всех опросим и выводы сделаем сами. А что с некой служанкой Глафирой? Мария Артамоновна утверждает, что вы её извели. Причастны ли вы к пропаже Глафиры?
— Она сбежала, когда я раскрыла её махинации. Мачеха об этом прекрасно знает.
— Впервые слышу! — сделала удивлённый вид Кабылина. —