— Да здравствует император!
Люди, не раз смотревшие смерти в глаза, шагавшие через трупы не только врагов, но и товарищей, гвардейцы, утиравшиеся не только своей кровью, не сдерживая слез, плакали, как дети.
Император, опустив голову, быстро пошел к карете. И только на секунду, когда его нога уже стояла внутри кареты, бросил быстрый прощальный взгляд. Он ехал с Бертраном, был молчалив, сосредоточен и… печально угрюм.
Глава 9
Люди, посланные Талейраном к Баррасу, вернулись и сообщили, что тот никуда не выезжал и никого в Париж не посылал. Для всех веселье, радость, а для него новые заботы. Да еще какие! И откуда ему, всезнайке, было знать, что царь сжег то письмо, подведя черту под этим делом. Им уже никто не интересовался. Но надуманная опасность вспыхнула в нем с новой силой. Что-то надо было делать, и его решение состоялось. Да, у политика не может быть сердца, а только голова. Причем — беспощадная.
А между тем изгнанник все дальше удалялся от Парижа. Сопровождавшая до Бригора гвардия должна была его оставить. Союзники разрешили остаться при нем только двумстам гвардейцам. Около Валанса произошла неожиданная встреча с маршалом Ожеро, который встал на сторону Людовика XVIII. Пользуясь своим положением, он нагрубил в недавнем прошлом своему кумиру. Наполеон не стал ему отвечать, только скользнул глазами и отвернулся. Но в целом поездка проходила спокойно.
Во многих городах и поселках люди выходили на дорогу и приветствовали его как своего императора. Но по мере продвижения на юг обстановка менялась. В Оранже толпа встретила его криками: «Да здравствует король!», но настроение толпы при этом было зловещим. Отъехав несколько лье от города, в карету, где сидел граф Шувалов, неожиданно влетел камень. Он был завернут в бумагу. Развернув ее, он прочитал: «В Оргоне несколько тысяч роялистов готовят расправу над императором. Они уже соорудили виселицу».
Шувалов остановил карету. Обоз встал. Все спросили, что случилось. Граф попросил комиссаров пройти с ним. Они поднялись на холм, и он прочитал им полученную записку. На их лицах появилось что-то вроде испуга, растерянности.
— Что делать? — мучил их вопрос.
Двести гвардейцев не спасут от тысяч разъяренных роялистов.
— Господа! — раздался за их спинами голос. — Я слышал, что прочитал граф, поэтому предлагаю вам вернуться. Я не хочу, чтобы из-за меня вы подвергались опасности.
Комиссары, как по команде, повернулись и увидели перед собой императора. Ему тоже захотелось узнать, что случилось и по какому поводу собрались комиссары. Не слыша, как он к ним подошел, от неожиданности они растерялись и стали переглядываться меж собой. И вдруг их круг оставил Шувалов. Он решительно подошел к Бонапарту.
— Ваше Императорское Величество, я не знаю, как поступят другие, но я вас не оставлю, — голос его был тверд, что говорило о бесполезности оспаривать сказанное. — Предлагаю, — он снял свою шинель и со словами: — Простите! — набросил ее Бонапарту на плечи.
Сняв с головы подошедшего слуги головной убор, он предложил его Наполеону вместо треуха.
— Вы предлагаете мне спасение, своему ярому врагу? Человеку, который причинил вашему народу столько страданий. Что же вы за люди, могу ли я вам верить?
— Сир! — ответил Шувалов. — Я русский офицер, для которого честь превыше всего! Да, на поле боя я искал встречи с вами и, клянусь, моя рука не дрогнула бы, чтобы вогнать пулю в ваше сердце. Но сегодня…
— Когда я ваш пленник, — вставил Бонапарт.
— Нет… — тут граф чуть сбился, — нет, — повторил он уже твердо, — вы — сопровождаемый мной, на что я имею именное повеление. А поэтому, клянусь своей честью, что не позволю волосу упасть с вашей головы. Даже ценой жизни.
Как говорил Шувалов! С каким достоинством, гордостью, даже величием. Это пора-зило императора. И не только его. Комиссары переглянулись, и в их взглядах можно было прочитать восхищение и даже преклонение перед этим русским человеком. Но быстрее и лучше всех понял его сам Наполеон. Его сердце, которое последнее время получало только удары судьбы, вдруг получило заряд человеческой доброты, участия и сострадания. Надо было видеть, как просветлело его лицо. Но это было лишь мгновение, которое стоит жизни. И Бонапарт тут же стал таким, каким был всегда. Голова его моментально сработала, и он уловил замысел русского генерала.
— Как я понял вас, мы вдвоем проедем этот опасный город?
— Совершенно верно, — подтвердил Шувалов, — разве могут представить они, чтобы император путешествовал без сопровождения.
Впервые за всю дорогу Бонапарт улыбнулся. Ничего не оставалось делать и комиссарам.
— Я не возражаю. Коня!
Они спокойно проехали сквозь многочисленные толпы и никто не обратил внимания на двух беседовавших всадников. Зато они почувствовали боевой настрой многотысячной толпы, от которой несло яростью и кипящей злобой. Люди, возбуждая себя, беспрерывно проклиная Бонапарта, скандировали:
— Повесить, повесить!
Увидели всадники и виселицу. Все было готово для казни. От такого зрелища не только у Шувалова мурашки побежали по коже.
Они остановились далеко за городом, когда опасность осталась позади, у гостиницы «Ля Калад».
— Перекусим? — спросил Шувалов, кивая на заведение.
— Не возражаю, — ответил Бонапарт.
Голос его, как показалось Шувалову, был довольно игрив. Обеденный зал был пуст, и они выбрали столик в углу. Вскоре к ним подошла хозяйка. И первое, что она спросила:
— Скоро или нет здесь проедет тиран? — потом добавила: — Глупо думать, что мы от него избавились. Директория отправляла его в Египет, но он вернулся. Я говорила и говорю, что мы от него отделаемся, когда засыпем камнями на дне нашего колодца, — и она показала рукой на окно, за которым во дворе был виден колодец.
Услышав эти слова, на удивление хозяйке, один из гостей от души рассмеялся.
— Я тоже так считаю, — сквозь смех согласился он с хозяйкой.
Надо было видеть ее удивление, когда Шувалов, не выдержав, представил ей гостя. И какое удовлетворение от этого получил гость. Сначала она не поверила.
— Да ну, чтобы он ехал один, такой господин! Не разыгрывайте меня!
— А вы лучше посмотрите, — сказал Шувалов и подал ей монету.
Той пришлось несколько раз смотреть то на монету, то на гостя. И вдруг она, упав на колени, ударилась головой о пол.
— О, мой император, — заголосила она, — простите меня, дуру. Да какой вы тиран! Это для тех сволочей, роялистов, которые хотят вернуть свои земли…
Вопли бы еще продолжались довольно долго, если бы император не поднял ее и не сказал: