С этими словами он подошел к Майе, быстро выхватил из ее рук мальчика и бросил его в пучину колодца. Майя вскрикнула нечеловеческим голосом, но еще не смолк ее крик, как сеньор порывисто схватил Тикаля и бросил его в ту же пропасть. Все окаменели от ужаса и неожиданности. Я не знаю и не могу сказать, сколько времени длилось молчание, но оно было нарушено голосом Майи, бессвязно произносившей слова древнего писания:
— Но все воды священного озера не смоют греха. Они отомстят за смерть младенца!
Майя не шла, а точно летела по алтарю и с несвойственной ей силой подняла лежавшее на жертвеннике каменное изваяние сердца.
— Берегись! — только и крикнул ей Димас.
Но было поздно. Сердце было сброшено на пол и разбилось на мелкие куски.
— Бегите, спасайтесь! Сейчас хлынут воды! — крикнул кто-то, и все бросились к дверям.
Я вспомнил о тайном ходе и, схватив за руки Майю и сеньора, сказал им по-испански, чтобы они скорее шли за мной. Недалек был наш путь, но прохладная струя воды уже била величественным фонтаном во всю ширину колодца, разливаясь по всему храму. Вода гналась за нами по пятам, но на наше счастье Димас, ведя нас на заседание, не закрыл дверей. Я успел толкнуть дверцу, пропустить в проход моих спутников, войти сам и захлопнуть дверь, предварительно прихватив связку оставленных в замке ключей. Мы побежали вперед, боясь, что воды разнесут эту слабую преграду, и на всем нашем пути затворяли двери на замок. Наконец мы добрались до верха пирамиды, где два очередных дежурных жреца поддерживали священный огонь на жертвеннике. Внизу, на улицах и площади, толпился народ, ожидавший окончания совета, чтобы приступить к назначенному на этот день торжеству. Я не видал, но легко представляю себе всеобщий ужас, когда из нижнего входа в храм хлынула наружу масса воды, сметая все на своем пути. В ширину поток занимал всю улицу, а высота его превышала человеческий рост. Никто не догадался или не смог добраться до внешней лестницы на пирамиду… Тут мы поняли сокровенный смысл истинного предсказания: каменное изваяние сердца было связано с тайными затворами шлюзов. Сдвинутое со своего места, оно открыло их и дало свободный доступ озерным водам, особенно высоким в эти дни. На наших глазах волна сбивала с ног всех смертных и уносила дальше их барахтающиеся тела. Скоро вода поднялась до первых этажей, и наконец наводнение покрыло все жилища, все дома поверх крыш. От древнего города осталась только пирамида, омываемая водой почти у самой верхней площадки.
Видя дело своих рук, Майя пришла в ужас, но потом безумие опять охватило ее, и она с диким смехом спрашивала сеньора:
— Где мой ребенок, скажи, где мой ребенок?
Она складывала руки, будто прижимала ребенка к груди и качала его, приговаривая:
— Посмотрите, какой он красавец. Как я счастлива, что у меня такой славный мальчик!
У меня сердце сжималось от жалости при взгляде на бедную, потерявшую разум женщину. Но и дни ее безумия были сочтены. На третий день, в сумерки, она тихо скончалась. Перед смертью она пришла в себя и долго говорила с нами, упрекая себя в том, что по ее вине приключилось с нами столько горя и что она виновна в гибели целого народа.
— Я умираю в уверенности, что мы встретимся в другом мире, где я найду и своего ребенка; умираю, зная, что вы оба сохраните память обо вне, а вас, Игнасио, прошу, чтобы вы сохранили к моему мужу, вашему другу, ту приязнь, которую неизменно питали к нему и которая одна способна будет утешить его, потому что он действительно сильно любил меня…
Она благословила сеньора и тихо испустила дух, лаская его лицо своими умирающими руками. Не в силах выдержать дальше этой душераздирающей сцены, я отошел от них… Смерть наступила безболезненно и спокойно, как сон. Опять мы остались вдвоем.
Наше положение было ужасно. На материке, на берегу озера, еще жили несколько индейских семей. Они на лодках приближались к нам, но страх, по-видимому, удерживал их от того, чтобы причалить к той небольшой скале — верхушке пирамиды, которая еще выглядывала из воды и являлась единственным уцелевшим напоминанием об исчезнувшем городе. Можно было ожидать, что вода размоет основание и наше убежище расползется, увлекая и нас в пучину вод. Священный огонь продолжал гореть, жрецы его поддерживали — я думаю, скорее всего по привычке. Когда сгорели припасенные дрова, я принес и разломал на части мебель из ближайших незатопленных помещений. Не имея возможности похоронить тело Майи в земле, мы решили предать его огню и благоговейно положили на костер жертвенника. Когда от бренного праха осталась лишь небольшая кучка пепла, из-за недостатка топлива погас и самый огонь, который горел непрерывно многие сотни лет. Ветер разнес пепел, и от некогда гордой красавицы, приковывавшей к себе все взоры, осталось одно воспоминание. Мы сами обрекли себя на неизбежную смерть, но, видно, суждено было иначе, так как, не помню уже на который день, к нам подошла лодка с берега, несколько индейцев перенесли нас четверых, совершенно ослабевших, на дно лодки, и мы поплыли к берегу.
Позже мы узнали, что они отважились подойти к нам, увидя большой костер, на котором мы сжигали тело Майи, и приняли его за просьбу о помощи, предположив, что на пирамиде есть еще живые люди. В ответ на все вопросы мы делали вид, что ничего не знаем, а жрецы, бывшие с нами, и вправду ничего не знали и не могли объяснить народу, что мы осуждены на смерть.
На берегу мы нашли с сотню жителей, единственных представителей некогда многочисленного племени. Они встретили нас равнодушно, но накормили и не возражали, когда мы изъявили желание отправиться к себе по ту сторону гор. Нам дали луки, стрелы, ножи и съестных припасов и отпустили с миром. Путь через горный перевал мы нашли без затруднений, так как Майя часто рассказывала нам про тайный проход. Таков конец моего рассказа о Священном Городе, столице Сердца.
XXII. Послесловие
Я кончил свое повествование, но, быть может, вам захочется, сеньор Джонс, узнать мою дальнейшую судьбу до встречи с вами. Буду краток и скажу только, что с величайшими трудностями перешли мы линию снегов и долгую пустыню, что остались живы лишь благодаря помощи странствующих индейцев, пока не достигли исходной точки нашего путешествия, асиенды дона Педро. Она была пуста, никто не хотел на ней поселиться. Продав в Мексике часть драгоценных камней с пояса, который дала мне Майя, я купил эту асиенду и прилегающие к ней земли. Навсегда оставив все надежды на восстановление индейского царства, я поставил задачей последних лет жизни по возможности облегчать участь моих единоплеменников. Другой моей заботой было поддержать жизнь моего друга. Он был внешне спокоен, но это неестественное спокойствие пугало меня больше любого другого душевного проявления. Весной его схватила лихорадка, и так повторялось три раза — в течение трех лет. Я убеждал его поехать в другое место и там переждать опасное время. Но сеньор упорно отказывался. Он не хотел расставаться с тем местом, где впервые встретил свою жену, которая принесла ему столько горя и доставила столько счастья. На третью весну силы его ослабели, и он почил на моих руках.