Читать интересную книгу Приключения майора Звягина. Роман воспитания - Михаил Веллер

А когда я узнал, что девочка учится в спецшколе и, надо полагать, там много ребят из достаточно обеспеченных семей со всего города, то решил этот вариант в первую очередь и проработать.

Пришлось немного посоображать, как получить список фамилий и адресов учеников, которым преподает та же учительница, что и Алисе Стрелковой. А в тетрадях Алисы по английскому были подробнейшие планы сочинений, прямо какие-то сводки об имуществе семьи и распорядке дня родственников!

— Почему ты не сообщил нам?

— Что? Свои досужие подозрения? У меня никто совета не спрашивал, верно? Ну я приврал слегка своему знакомому из роно, — что мне нужен бы список учеников на предмет знакомства и обследования: набираю, мол, статистику для диссертации о зависимости детского травматизма от уровня развития, а он в спецшколах в среднем выше, чем в общих. (Кстати — написать в самом деле такую диссертацию, что ли? Можно не только на детском материале. Интересная тема… Правда, ею и без меня занимаются.)

— А что тебе мешало зайти в школу самому?

— Мыслитель. Засветиться и насторожить преступника — если он действительно преступник?

Вот когда ты мне сообщил, что из этого списка ограблены три квартиры — у меня уже появились какие-то косвенные доказательства.

— А ты неплохо владеешь терминологией, — отметил Юра, отпрыгивая от веера брызг, окатившего тротуар из-под пронесшегося у бровки троллейбуса.

— Телевизор. Кино. Детективы. Поток информации захлестывает, и крупицы шлака оседают в голове, — был иронический ответ. — Но со следами в замках ты меня озадачил, признаюсь. Хотя и ненадолго. Уж если эти двое додумались для отвода глаз ковыряться в замках, додумался и я тоже.

— Хорошо, с ней ясно. А как ты добрался до Федоркова?

— Не могла же хрупкая девушка проделать все сама. Во-первых, женщины мало склонны к слесарным работам, переноске тяжестей и уж тем более убийству, да еще таким образом. Во-вторых, ей нужно на всякий случай алиби, и она его имела. В-третьих, такая симпатичная особа не могла не иметь поклонников. И прикинулся твой отец не то чтобы шлангом, но газовщиком-слесарем, и привел в порядок газовую плиту и вытяжку в ее квартире, когда там была мама, а сама Дранкова в школе. Мама уже старушка, подрабатывает киоскершей, и как все одинокие старушки-мамы больше всего на свете любит разговоры О современных взрослых детях, умных и пригожих, да не совсем счастливых. И оказалось, что есть у дочки давний друг, который работает в музее Достоевского и приходит к дочке, когда мамы нет дома; любит и просит выйти за него замуж, а дочка его тоже любит, но уж больно забила себе голову красивой жизнью и считает, что современной женщине нужны деньги и свобода.

— Вот ей деньги и вот ей свобода, — сказал Юра.

— В музей я пошел с мамой — опять же, чтобы не вызывать подозрений. И узнал там все, что мне было нужно.

— Что именно?

— Что в этом месяце Федорков отрабатывает экскурсионную норму. А заодно на стенке экскурсбюро у кассы прочитал расписание экскурсий на неделю.

Юра покачал головой, крякнул.

— И все-таки у тебя не было никаких прямых доказательств, никаких прямых улик.

— Поэтому мне и нужно было чистосердечное признание. Для этого я и съездил в те квартиры за старыми ключами — после краж-то они новые замки поставили, естественно. Для этого и пошел с фотоаппаратом к знакомому паталогоанатому в морг и сделал там снимок пострашнее, а Джахадзе мне его через час отпечатал, он фотографией занимается. Она-то Стрелкова все равно никогда не видела.

— Интересно, — спросил Юра, — ты по каким учебникам изучал тактику ведения допроса?

— Отродясь не изучал. Но психиатрии и психологии меня все-таки учили.

— Но как ты узнал, что он придет именно в это время?

— У него в час кончается экскурсия. Погода дождливая, гулять станут только любители свежего воздуха вроде нас с тобой. Он живет с родителями. У нее воскресенье. Логично предположить, что после музея он приедет к ней, благо до пяти матери не будет, — вот потом они могли и пойти куда-нибудь.

Они вошли в Екатерининский садик, близясь к дому. Юра с юношеским пафосом изрек:

— Врач и следователь, — сходные профессии. Один лечит людей, другой — общество.

— Надеюсь, — сказал Звягин, — что возраст излечит тебя от тяги к декламации высокопарных банальностей.

Юра покраснел. Со стуком упал с ветки каштан, кожура разломилась. Он поднял глянцевый шоколадный шарик, побросал в ладони.

— Без пяти четыре, — сказал Звягин, взглянув на будильник, стоящий на скамейке рядом с шахматными часами каких-то отчаянных фанатиков этой игры. — Могу я считать пари выигранным?

Юра молча расстегнул браслет часов.

— Дареное не возвращают, — остановил Звягин. — Носи. Неплохо ходят. Я все собирался завести себе добрую швейцарскую «Омегу». С тех пор, как Бомарше, прежде чем писать комедии и наживать деньги, изобрел анкерные часы, швейцарцы понимают толк в этих изделиях.

Глава VIII

Живы будем — не помрем

— Корпуса первых английских торпедных катеров были никак не стальные, а из красного дерева, — сказал Звягин, обернувшись с переднего сиденья в салон. «Скорая» бортовой номер 21032 свернула с Литейного и затормозила у ресторанчика, где в тихие дневные часы обедают при случае бригады, обслуживающие вызовы неподалеку.

Заняв столик, — врач, два фельдшера, шофер, — заказали, что побыстрее. «Скорую» здесь обслуживали в темпе, слегка гордясь финансово маловыгодными клиентами: престиж борцов со смертью, отчаянно мчащихся с сиреной и мигалками по осевой, все-таки иногда срабатывает.

— А моторы на катерах стояли бензиновые, авиационные, — продолжал Звягин просвещать свою команду, прихлебывая молоко. Его лекции на неожиданнейшие темы давно вошли в притчу.

Подошел человек:

— Леня! Все катаешься!

— Сколько лет, зим, весен! — Звягин от удовольствия сощурился. — А ты все киснешь в своей онкологии?

Онколог вздохнул и махнул рукой.

— Что хмурый?

— Э… Сейчас перед уходом мальчишку смотрел. Двадцать шесть лет… Сплошные метастазы. Жалко пацана. Еще несколько месяцев… Двадцать лет привыкаю, а все не привыкну как-то.

Как ни привычна подобная ситуация врачам, повисла секундная пауза. Эта пауза, также привычная, обозначает собой утешение, скорбь, примирение с собственным бессилием.

Звягин помрачнел. Сосредоточился. Пробарабанил пальцами.

Пауза неловко затягивалась, меняя тональность и настроение.

— Двадцать шесть? Рановато ему… Рано.

Фельдшерица виновато пояснила:

— Мы сегодня больную не довезли… — Фраза подразумевала: «Вот Папа Док и нервничает, переживает…».

— Хотите опротестовать приговор, Леонид Борисович? — небрежно осведомился Гриша, лохматый, очкастый, вечный студент, вечный фельдшер «скорой», внемлющий Звягину с преданностью щенка. Прозвучало неуместно — льстивой подначкой, которая попахивает безграничной верой в кумира.

Звягин зло зыркнул, скривил рот:

— Подъем! Поели — нечего рассиживаться, едем на станцию.

Дежурство длилось своим чередом: автослучай на Ох-те, электрошок на Ждановском… Вечером Джахадзе, вчерашний именинник, выставил торт; пили чай с тортом.

Осадок от встречи не исчезал.

Звягин спустился в диспетчерскую, позвонил онкологу. Перекинулись словами. Спросил и о том больном, так просто… Неженат, один у родителей, работал программистом, — обычный парень…

— Он знает диагноз?

— Сразу все почувствовал, понял. Я же знаю, говорит, что у меня рак; и все отговорки его только убедили в этом.

— Боится?

— Очень. На этой почве ведь часто происходит нервный срыв; он в сильнейшем стрессе, подавлен, угнетен… довольно обычно, к сожалению.

— Радиоизотопы, гистология?.. Ошибка возможна?

Он поднялся в комнату отдыха, недовольный собой.

Смутные обрывки мыслей роились в голове.

— Десять тридцать два, на выезд! Огнестрельное… — прожурчал динамик голосом диспетчерши Валечки.

Сменившись с дежурства, Звягин не лег спать. Расхаживал по пустой с утра квартире, посасывал ледяное молоко через соломинку, сопел мрачно и сосредоточенно… — Ерунда, — объявил сам себе хмуро… — И чего меня заело? Ну есть же такие заболевания: клинический прогноз — неблагоприятен… При чем тут я, и что я, собственно, могу сделать, и что это вообще на меня нашло? Дичь какая-то…

Достал из холодильника еще бутылку молока. Посмотрел на себя в зеркало: резче выступившие после ночи морщинки у глаз (поспать почти не удалось), на висках уже седины полно.

— Давно никуда не встревал? — брюзгливо спросил он свое отражение. — Спокойная жизнь надоела? Пей свое молоко и иди спать, старый хвастун… Как говорится, дай мне силы бороться с тем, с чем можно бороться, дай мне терпение смириться с тем, с чем нельзя бороться, и дай мне ума отличить одно от другого…