Читать интересную книгу Игра втемную - Александр Золотько

– Согласен, только в таких делах, обычно, самые смелые утверждения оказываются мелочью по сравнению с реальным положением вещей. Вы рыбак?

– Бог миловал.

– Ну все равно поймете. Вот вы сидите на берегу реки и видите, как мелочь выпрыгивает из воды. Играет. Потом вы слышите, как в камышах что-то тяжело плеснуло, замечаете, как по поверхности воды идут круги. И вам совершенно невдомек, что на самом деле происходит там в глубине. Кто кого, извиняюсь, жрет, кто кого насилует. Вообще, рыбалка – один из самых драматических видов спорта. И, кстати, охоты. В лесу все более-менее ясно – у охотника задача подстрелить, у загонщика – загнать, а у собаки, в крайнем случае, – облаять. А зверь бежит или прячется. Рыбалка – совершенно другое дело.

– Ничего особенного – рыба и рыбак, – перебил Носалевич. – И никакой философии.

– Неверно. Вы упускаете из виду такое важнейшее, действующее в рыбной ловле лицо, как червяк на крючке. С его точки зрения, все затеяно ради того, чтобы помучить его особу. Вначале сажают на крючок, потом пытаются утопить и скормить хищным рыбам. И ему совершенно невдомек, что на самом деле он никому не нужен и что против него лично рыбак не имеет ничего. На него ловят кое-кого большого и вкусного. Ну, а червяк при этом – неизбежные потери. И вообще, давайте кушать, – подвел черту Олег Юрьевич. – У меня как раз рыбка.

Я так и не понял в тот момент, на самом деле или мне это только показалось, но я поймал на себе прищуренный взгляд попутчика. Испуг просто так не проходит, это известно каждому. Я понимал, что мне теперь еще долго будут мерещиться ужасы, но когда Олег Юрьевич разглагольствовал о философском значении червяка на крючке, я был готов поклясться, что смотрел он на меня. Начавшееся было исправляться, настроение было испорчено еще раз и на этот раз на весь оставшийся вечер. Мы с Носалевичем потянули из-под полок сумки и стали вытаскивать купленное в дорогу питание, но тут Нина потребовала, чтобы все мужчины убирались из купе и дали ей возможность переодеться. Мы стояли в коридоре, за окном мелькали огни. Попытку Олега Юрьевича вернуться к разговору о зомби я не поддержал, а с Носалевичем говорить на такие возвышенные темы он не решился. Мы помолчали минут десять, пока Нина переодевалась. И только когда она открыла дверь купе, Олег Юрьевич как-то с нажимом сказал, глядя в пространство:

– Напрасно вы так несерьезно относитесь к проблемам программирования мозга. В вашем Городе в свое время работала очень интересная группа. Вы бы полюбопытствовали.

Глава 5

6 марта 1995 года, понедельник, 0-35 по местному времени, северно-западная окраина Сараево.

Силуэт человека на фоне светлой скалы возник настолько неожиданно, что наблюдатель пару секунд не реагировал на его движение. Потом, не оборачиваясь, толкнул локтем напарника, который дремал рядом. Напарник проснулся и потянулся к автомату.

– Видишь? – еле слышно спросил наблюдатель. – На той стороне?

– Может, наши?

– Нас бы предупредили.

– Голубые каски здесь тоже не появляются в такое время.

Наблюдатель не отрывал взгляда от силуэта, боясь, что тот может раствориться в темноте. Он уже неоднократно намекал командиру на то, что с прибором ночного видения, как у ООНовцев, было бы значительно удобнее, но командир всякий раз переводил разговор на другое или просто высмеивал. В свои восемнадцать лет наблюдатель воспринимал многие вопросы слишком серьезно и к ночному сидению возле тропы относился с преувеличенной ответственностью. Командир, конечно, был прав – у них в отряде даже патронов иногда не хватало, не то что ночных биноклей. Но вот сейчас нужно было принимать решение. Помощник, на год младше наблюдателя, начал осторожно подтягивать автомат к плечу.

– Стреляем? – шепотом спросил у старшего.

– По моей команде! – ответил тот.

Помощник осторожно снял автомат с предохранителя и тут вспомнил, что патрона в патроннике нет.

– Слушай, мне нужно передернуть затвор, – виновато прошептал он.

– Мне тоже, – так же тихо ответил наблюдатель.

– Что делать?

– Давай вначале ты, только как можно тише.

Помощник осторожно потянул затвор своего АКМа и плавно, чтобы затвор не стукнул, проводил его рукой. И он, и его напарник забыли, что в этом случае безотказный обычно АКМ перекашивает патрон. Затвор замер, не дойдя до конца.

– У меня заклинило! – запаниковал помощник. И умер. Одновременно с наблюдателем. Старшего ударили ножом в сердце, а его помощнику плавным движением перерезали горло.

Силуэт на той стороне расщелины замер.

– Мы орлы, – раздался голос, – ты кто?

– Барин приехал, – тихо ответил силуэт.

– Заждались уже, Барин.

– Пришлось задержаться. Что у вас здесь?

– А у нас здесь мусульманский пост. Был. Барин подошел к убитым.

– Чисто сделано. Как вас звать, орлы?

– Сашка Черный и Аспирант.

– Вы, ребята, оружие и патроны заберите и карманы выверните – пусть думают, что сербы работали.

– Уже почистили. Нужно уходить, до группы еще часа четыре хода.

Трое скрылись в темноте. Убитых нашли только утром, когда пришли сменять. Особых эмоций это не вызвало – к таким вещам привыкли уже давно. Война есть война. Ни следов, ни убийц искать не стали, только сообщили в штаб. Там отметили потери в сводке, а в качестве ответа было принято решение снять сербский патруль. Спокойно и по-деловому.

6 марта 1995 года, понедельник, 5-30 по Москве, вагон № 12.

Я так, наверное, никогда и не пойму, какой черт поднял меня в такую рань. И Олег Юрьевич, и Нина высадились в Курске, мы что-то буркнули им на прощание, а потом мне зачем-то понадобилось залезть в карман куртки. До того, как я засунул руку в карман, я точно помнил, что именно ищу, но в тот момент, как мои пальцы нащупали там что-то постороннее, из головы все вылетело разом: и сон, и мысли. Некоторое время я тупо рассматривал маленький такой полиэтиленовый пакетик с белым порошком, которого я себе в карман не клал. Мысль о том, что это может быть лекарство мне даже не пришла в голову. Мне ни разу не доводилось видеть наркотики, но благодаря телевизионному образованию сразу же мелькнуло одно: «Наркота».

Применяя методы физического насилия, я поднял Носалевича. Он несколько секунд вертел пакетик, а потом спросил:

– Это что, проводник разносил? Или ты с собой привез?

– С ума сошел? Это ведь…

– Ясный красный. Один мой знакомый наркоман за такую дозу свободно может пришить.

– А один мой знакомый таможенник за такую дозу может и посадить. Таможня скоро, что, не соображаешь?

– В кармане нашел? – наконец проснулся окончательно Иван.

– В кармане.

– А в другом кармане смотрел?

– Твою мать! – я бросился перетряхивать остальные карманы куртки.

– И в сумке посмотри! – сказал Носалевич.

– А ты в своих не хочешь посмотреть?

– Ясный штуцер, – сказал Носалевич и стал тщательно проверять свой багаж и вещи.

Результаты были весьма обнадеживающие. У себя в сумке я обнаружил еще пять таких пакетиков. Один из них был вложен в паспорт, и если бы я стал его предъявлять, то сцена была бы еще та. И Носалевич, и его багаж были девственно чисты.

На всякий случай мы тщательно проверили все полки и почти каждый сантиметр пола. Чисто.

– У тебя есть тайные доброжелатели, – сказал Носалевич. – Такие подарки тебе делают – просто умираю от зависти. Мой знакомый наркоман…

– Если мы сейчас это добро куда-нибудь не выбросим, то своего знакомого наркомана ты увидишь еще очень не скоро. Я ведь скажу, что мы вместе все это везем.

– Доверься мне, – сказал Носалевич, сунул пакетики в карман белых джинсов и убыл в сторону туалета.

Вернулся он минут через пятнадцать, тщательно вытер мокрые руки и лег на свое место.

– Все в порядке? – спросил я.

Носалевич помахал в воздухе рукой и закинул ногу на ногу.

– Я умен и быстр, – заявил он. – Я успел все завершить до того, как проводник закрыл сортир перед въездом на границу. Так что скоро таможня.

И мы стали ждать таможенников с пограничниками. Если все шло как положено, то нам предстояла встреча с российским таможенником, через некоторое время, с украинским пограничником. Чтобы успокоиться, я попытался читать, но получалось это слабо. И даже не просто слабо, а вообще не получалось. Как бы тщательно мы ни обыскали купе, никто ведь не мог гарантировать, что проклятый порошок не лежит где-нибудь еще. И ведь никому ничего не докажешь. Во мне плескалось столько адреналина, что я даже не попытался решить, откуда все это взялось. Просто сидел и тупо ждал контроля. И только когда в коридоре послышался разговор таможенников, наступило спокойствие.

– Ко мне как-то менты прицепились, им показалось, что снял что-то секретное. Пришлось в видеокамере специально для них пленку засвечивать.