Читать интересную книгу Черные холмы - Дэн Симмонс

Он просыпается под лошадиное ржание несколько часов, или минут, или секунд спустя, когда первая стрела вонзается в Белую Цаплю.

Привскочив на Черве, Паха Сапа поворачивает голову через плечо, сразу же понимая, что вел себя беспечно. Когда он ехал на юг к холмам, то оглядывал горизонт и постоянно прятался, несмотря на сильный дождь. Теперь, когда тучи поднялись выше и время от времени прерия освещается солнечными лучами, он в своей высокомерной беспечности ехал, ни разу не оглянувшись, одержимый одной мыслью: побыстрее добраться до дома.

Менее чем в шестидесяти ярдах за ним восемь кроу (одни мужчины в боевой раскраске, выкрикивающие боевые кличи, мчатся на своих боевых пони во весь опор) несутся на него. У Паха Сапы не остается выбора — только спасаться на северо-запад, в направлении непреодолимого препятствия в виде затопленной долины с бушующей, разлившейся в ширину на четверть мили рекой.

Вторая стрела попадает в шею Белой Цапле, и прекрасная кобыла Женщины Три Бизона падает. Паха Сапа успевает перерезать привязанные поводья кобылы за секунду до того, как они стащат его на землю. Громкие, жуткие хлопки — и Паха Сапа понимает, что у двух кроу есть ружья. Небольшой фонтанчик крови начинает хлестать из напряженного туловища мерина и попадает Паха Сапе в лицо.

Кроме ножа, у него нет при себе другого оружия. Боевое копье и все остальное осталось на Белой Цапле. Паха Сапа снова оглядывается. Кроу даже не отрядили никого прихватить добро из тюков на мертвой лошади. Они продолжают скакать, все восемь, широко распахнув черные рты, их глаза и зубы отливают жуткой белизной.

Они уже отрезали его — три воина кроу обошли его с северо-запада. Теперь ему остается только свернуть на север к воде. Что он и делает.

Стрела попадает в брюхо коня рядом с голенью Паха Сапы, не причинив мальчику вреда. Ружейная пуля царапает ему ухо. Паха Сапа слышит жуткие хрипы, сопровождающие тяжелое дыхание Червя, — добрый конь продолжает скакать галопом, хотя его легкие пробиты пулями.

Паха Сапа во весь опор скачет к воде. Кроу кричат еще громче, их крики так же ужасны, как звуки жующих челюстей каменных гигантов.

Еще два выстрела, и ноги Червя подгибаются. Паха Сапа перелетает через голову умирающего коня — все как на Сочной Траве, где он производил деяние славы на Длинном Волосе, только здесь умереть придется уже ему, Паха Сапе, — сжимает части священной трубки, падает в воду и плывет в направлении тополиных веток и вывернутых с корнем ив, кружащихся в потоке перед ним.

Кроу гонят своих усталых пони в воду, пока позволяет сила потока, который разворачивает их; вода уже доходит всадникам до бедер, и тут они останавливаются, продолжая кричать во все горло, тщательно прицеливаются и стреляют в Паха Сапу из луков и ружей.

Поток несет Паха Сапу быстрее, чем может лететь пуля. Но даже когда его голова уходит под холодную илистую воду и он начинает захлебываться, то держит высоко над головой завернутую в красное Птехинчала Хуху Канунпу, чтобы ее не замочила вода.

Что-то справа от него и сзади по течению… Нет, это не могут быть кроу… они бы не отважились.

Паха Сапа поворачивает голову, продолжая держать высоко над собой части священной трубки, и в этот момент влекомый течением ствол тополя ударяет его по голове.

Мальчик приходит в себя. Он не утонул. Прошло несколько часов — сейчас либо заход солнца, либо восход, — и большая часть его тела зарылась в ил на западной стороне реки, быстрой и разлившейся сейчас приблизительно на полмили. Он даже не перебрался на другую сторону. Если кроу все еще неподалеку, то теперь они схватят его без труда.

Одного глаза у Паха Сапы нет, или он заплыл и ничего не видит. А еще он ранен пулей в плечо.

Но это все мелочи. Нет Птехинчала Хуху Канунпы.

Паха Сапа с трудом встает на колени. Он балансирует, молотя руками в тусклом свете, разбрызгивает вокруг себя воду, потом ему удается подняться на ноги, он идет, поток сбивает его с ног, он уходит под воду, снова уходит, потом ему удается выползти из потока, он едва жив.

Ее нет. Птехинчала Хуху Канунпа, которая передавалась в его роду из рук в руки из поколения в поколение, исчезла — это самый священный предмет его племени, самая суть тайны и защита от темных сил неба и земли, трубка, доверенная ему Сильно Хромает. Она исчезла.

На Паха Сапе только набедренная повязка, даже мокасин не осталось на его ногах. Он весь в иле, лошадиной и собственной крови. Его единственный глаз плохо видит.

«Но я все еще должен сообщить о видении Сильно Хромает и старейшинам. Я все еще должен сказать им, а потом принять пожизненное наказание за утрату Птехинчала Хуху Канунпы».

Паха Сапа, у которого болит все тело, выползает из воды и ила, он вытягивает себя наверх, цепляясь за траву, добирается до верха и с трудом поднимается на ноги.

В нескольких шагах от него стоят три кроу. Бежать Паха Сапа не может. Это другие кроу — старше, крупнее. И на них солдатские мундиры вазичу, расстегнутые на татуированных грудях.

За тремя кроу около шестидесяти всадников, черных на фоне встающего солнца, но это явно кавалеристы вазичу. Один из них кричит что-то на том же уродливом языке, который Паха Сапа слышит ночами от призрака Длинного Волоса.

Ближайший к нему кроу, старик со шрамом, который проходит со лба через нос на щеку, делает три шага вперед, поднимает магазинное ружье и обрушивает приклад из дерева и металла на лоб Паха Сапы.

15 Джордж Армстронг Кастер

Ты, моя дорогая, из всех людей на этой доброй земле лучше всех знаешь, что моя репутация «величайшего из современных борцов с индейцами» в Америке преувеличена. По моему приказу и под моим руководством были убиты многие и многие тысячи мятежников,[59] но убивать индейцев — я никогда не искал такой чести.

В отличие от мятежников, индейцы — коварные и неуловимые враги. Их воины выбирают время и место сражения по своему усмотрению и никогда не ведут боя по канонам военного искусства, а прибегают к хитростям и действуют обычно с расстояния (кроме тех случаев, когда они вылезают вперед, чтобы совершить деяние славы или снять скальп с павших бледнолицых), а потом они бросаются наутек, часто бегут, чтобы спрятаться за юбками своих женщин и погремушками своих детей в деревнях. И потому единственная возможность для кавалерии застать их врасплох и заставить воинов сражаться — это напасть на деревню, в особенности рано утром, сразу после восхода солнца. Как это случилось во время сражения на Вашита-ривер.[60]

Эти воины, главным образом шайенны, в тот кровавый 1868 год выходили с индейской территории и из Техаса на юге, совершая налеты на Канзас. В ноябре генерал Шеридан показал мне список потерь: сто десять белых убито, тринадцать женщин изнасиловано, угнано более тысячи голов скота, сожжено и ограблено бесчисленное количество жилищ поселенцев. Канзасцы воспринимали эти изнасилования, грабежи и убийства как личное оскорбление.

Насилие со стороны индейцев, как тебе, наверное, известно, проистекало непосредственно из мирных договоров, которые мы подписали с Красным Облаком и другими в тот год в Форт-Ларами,[61] — договоров, которыми Шерман[62] давал племенам все, что они требовали, и даже больше, включая согласие армии оставить все наши форты вдоль Бозманского тракта,[63] а ко всему этому признал владение сиу Черными холмами, невзирая на тот факт, что сиу сами вторглись туда лишь недавно и что белые золотоискатели уже двигались на эти холмы по охраняемому мной тракту и строили там собственные поселения. Но индейцы, как любой достойный враг, считают уступки слабостью, а потому неудивительно, что спустя несколько недель после подписания этих договоров вождями их воины начали резать поселенцев по всему Канзасу, а потом отступать в безопасные убежища вроде агентства Форт-Кобб на Вашита-ривер в северной части Техаса, где они ели нашу говядину, зимовали и только и ждали хорошей погоды, чтобы снова отправиться в поход и убивать новых поселенцев.

Ты, конечно, помнишь Фила Шеридана, моя дорогая. (А я помню, как ты танцевала с ним в Форт-Ливенуорте, когда генерал приехал принять командование у Хэнкока.[64]) Генерал Шеридан сыграл важную роль в моей карьере, а вот танцором он был никудышным. Он вытащил меня из Монро, где я умирал от скуки (кроме тех замечательных дней и ночей, когда был с тобой, любимая), и 12 ноября мы с Шериданом вели соединенные силы пехоты и кавалерии в глубь индейской территории.

У индейцев (благодаря помощи, которую мы оказывали им через выдаваемые за форты агентства, подобные Форт-Коббу) были короткие пути снабжения, а кавалерия всегда страдала от неприемлемо длинных путей снабжения, нередко тянущихся до самого Ливенуорта. Поэтому мы построили склад Кэмп-Саплай на Норт-Канадиан-ривер вблизи Оклахомского выступа. Индейцы так привыкли к своей безнаказанности там, к югу от Арканзас-ривер, что стали самоуверенными и беспечными; но теперь, имея такую тыловую базу, как Кэмп-Саплай, мы собирались преподнести им сюрприз зимой. (Старый зверобой Джим Бриджер[65] утверждал, что зимняя кампания неосуществима, что кавалерия через день застрянет в снегу, а через три будет уничтожена, но мы с Шериданом думали иначе.)